«…Он в себе // Обрел свое пространство и создать // В себе из Рая — Ад и Рай из Ада // Он может»[1], — напоминает нам Джон
Мильтон. Для большинства эти строки из «Потерянного рая» — просто фраза из классики, но для Рона, 32-летнего редактора
журнала, они звучат правдиво и чрезвычайно точно. Жизнь Рона в глазах его приятелей — просто рай на земле. Он видный парень,
успешный, с отличным чувством юмора. Квартира в приморском городе, прямо около пляжа, куча друзей. Жизнь, о которой многие
только мечтают. Правда, есть одна проблема: каждый день, возвращаясь к заходу солнца в свой престижный район, Рон думает,
сколько еще продержится. Думает, не сегодня ли та ночь, когда он наконец соскользнет в свой личный ад безумия.
Проблема Рона связана с психикой, и он знает об этом, даже чересчур хорошо знает о каждой мысли, которая появляется у него
в голове. Пойманный в ловушку собственного сознания, он как бы смотрит на себя со стороны. Часто бессонными ночами он
прокручивает в голове одни и те же мысли: о смерти, о смысле жизни и о том, что именно с ним не так. Иногда он чувствует, что
руки и ноги существуют отдельно от тела. Но чаще всего — что отдельно от тела, где-то вовне, существует его разум.
В то же время Рон может общаться с другими людьми, которые и не подозревают, что с ним что-то не так. Он ведет себя как
обычно, механически делает то, что от него ожидают, и радуется, что может в течение дня хотя бы казаться нормальным и
выполнять свою работу. В колледже он немного изучал сценическое искусство и был в восторге от Шекспира и литературы
вообще, но ему помешало чувство неловкости, лишившее его возможности играть в театре. Теперь же он постоянно ощущает, что
играет роль — в попытке просто сохранить статус-кво.
Вспоминая литературу, которую когда-то любил, Рон часто представляет себя Мерсо, главным героем «Незнакомца» Камю,
лишенным эмоций персонажем, который равнодушно и апатично бредет по жизни в бессмысленной Вселенной. Рон устал от такой
жизни, но ужасается при мысли о смерти. Поэтому он погряз в предсказуемой рутине, где работа — отвлекающий маневр, а счастье — безвременно исчезнувшая иллюзия. «Мертвые не могут быть счастливы», — думает он. Для счастья нужно уметь
чувствовать, а Рон уже давно не испытывал ничего, кроме страха, смущения и отчаяния.
Такова история непостижимого, но вполне реального состояния, которое отравляет жизнь не только Рону, но и миллионам
других людей. Это состояние не давно изученные депрессия или тревожность, хотя может быть их симптомом. Часто это — само
по себе хроническое заболевание. Разрушительность его влияния на самоощущение человека отражена в названии расстройства
— деперсонализация.
В автобиографическом эссе «Зримая тьма» о борьбе с изнуряющей депрессией Уильям Стайрон пишет: «Депрессия — это
душевное расстройство, столь таинственно мучительное и непостижимое для самого человека, его разума, интеллекта, что
описать его почти невозможно»1
. Действительно, для описания того, что Стайрон называет «ревущей грозой в мозгу», нужен
большой писательский талант. Разрушительный эффект, вызванный деперсонализацией, практически невозможно описать тому,
кто его не испытал. Фразы вроде «Вещи кажутся мне нереальными», «Я чувствую себя оторванным от собственного тела», «Я не
узнаю собственного голоса» звучат для нормальных людей загадочно, а для тех, кто страдает деперсонализацией, — очень
знакомо.
Многие люди могут представить себе свой наихудший кошмар — например, быть похороненным заживо или запертым в
комнате, полной крыс или пауков. Многие могут вспомнить моменты невыносимого горя или безмерного ужаса — неважно, во сне
или наяву это было. Мы знаем, как спустя несколько часов после особенно неприятного события оказывается невозможно
избавиться от каких-то тягостных ощущений или от чувства нереальности происходящего перед лицом внезапной трагедии или
потери. Люди с деперсонализацией в большинстве своем живут с этим страхом, с ощущением себя как во сне каждый день. Их
внутренний и внешний мир кажется странным и чуждым, а это влечет за собой деформацию чувства самости.
Саре, 29-летней выпускнице Лонг-Айлендского университета, Нью-Йорк, приходится иметь дело с деперсонализацией почти
всю жизнь. Она объясняет свои ощущения другим через понятные для них вещи: «Иногда люди шутят над своим разумом: смотрят
в зеркало, пока лицо не покажется чужим, или повторяют одно и то же слово, пока оно не будет звучать как совершенно
незнакомое». Она рассказывает, что эти краткие моменты чуждости, которые обычные люди могут провоцировать у себя
временами, очень похожи на то, что она чувствует практически постоянно, но не может контролировать.
Знание самого себя, ощущение своего прошлого, настоящего и будущего, понимание того, кто мы такие и какое место занимаем
в мире, позволяет жить в нем изо дня в день относительно стабильно, в здравом уме и доброй памяти, с какими-то целями в
жизни. Люди с хронической деперсонализацией в каком-то смысле никогда не знают точно, кто они такие. Они существуют и
двигаются как роботы, часто пытаясь казаться «нормальными» и гадая, могут ли посторонние разглядеть за этой ширмой
непонятную разорванность, которая пронизывает их существование.
44-летний Том, руководитель отдела продаж, чувствует, что его мозг вовлечен в работу только на 10% от возможного. «Я могу
сидеть на важном совещании, где мне задают серьезнейшие вопросы, а я каким-то образом нахожу ответы. Но меня там на самом
деле нет. Ощущение, что ни я, ни совещание, на котором я сижу, на самом деле не реальны. Я смотрю в окно поверх 40 этажей и
думаю: “Где же заканчивается небо?” Или вижу самого себя, сидящего на совещании и обсуждающего финансовые показатели и
маркетинговые акции — как будто это в самом деле имеет для меня значение. Это больше, чем грезы и мечтания. Как будто я
слишком хорошо знаю о чем-то большем. Как могут мелочи вроде моей работы что-то значить перед лицом бесконечного неба
надо мной, перед бесконечным временем до и после моей краткой жизни? Неужели никому никогда не приходило в голову ничего
подобного?» Оторванность ото всего, которую чувствует Том в своей повседневной жизни, его крайняя озабоченность природой
бытия — это то, что часто испытывают люди с деперсонализацией.
«Иногда я чувствую, что я марсианка, — говорит Шерил, 33-летняя дизайнер тканей. — Странно быть человеком, функции
организма кажутся неестественными, а мысли — оторванными от тела. Иногда самые обычные, знакомые предметы будто чужие,
будто я их вижу в первый раз. Американский флаг, например. Его узнает каждый, он что-то значит для всех. Но если я задерживаю
на нем взгляд больше чем на секунду, я начинаю видеть просто набор цветов и форм на куске ткани. Как будто забыла, что видела
этот флаг раньше. При этом я все равно прекрасно понимаю, какой должна быть “нормальная” реакция».
Чувство измененности, которое человек испытывает по отношению к знакомым объектам вне себя самого, называется
«дереализация». Это еще один аспект феномена деперсонализации.
«Если бы я видела эти вещи в первый раз, как в детстве, удивилась бы; но я не чувствую удивления, — добавляет Шерил. — Я
знаю: со мной что-то не так, и это наполняет меня страхом, особенно страхом того, что однажды меня, кричащую, увезут в
смирительной рубашке».
Пугающее отсутствие чувств, с которым часто встречаются при деперсонализации, также может быть причиной в какой-то
степени парадоксального состояния ума. С одной стороны, кажется, что самость (а вместе с ней и отношение человека ко
внешнему миру) разрушается, оставляя вместо себя ощущение «не-я». С другой стороны, высокий уровень осознания мыслей,
которые пролетают в голове, приводит к высокому уровню осознания себя — того «я», которое больше не воспринимается как
знакомое или стабильное. Устойчивые убеждения, живые воспоминания, сильные эмоции, которые естественным образом
освещались физическими ощущениями, сейчас кажутся иллюзорными, незнакомыми, бессмысленными, фальшивыми.
Привычные мысленные образы оказываются урезанными до кинокадров, оторванных от запахов, звуков и чувств, с которыми
раньше были связаны. Представления и воспоминания, прежде эмоционально значимые, теперь воспринимаются искаженными и
почти не ощущаются. Умом человек при этом очень хорошо осознает, что этот измененный угол зрения — какой угодно, кроме
нормального. Не хватает стабильности сознания, присущей обычному самоощущению, и это заставляет человека чувствовать
себя потерянным, уязвимым и испуганным.
«Когда я пытаюсь это объяснить, получается сплошное противоречие, — рассказывает мать троих детей, 35-летняя Джоанна. —
Минуты кажутся мне часами, а мысли, даже самые незначительные, — тяжеловесными и слишком настоящими, как будто их
показывают на огромном экране или выкрикивают громким неприятным голосом.
При этом вся моя жизнь до и после “сейчас” кажется на этом фоне мгновением. Я пытаюсь снова пережить те же чувства, что в
молодости, когда жизнь еще была полна надежд. Я с нетерпением ждала, пока накопятся воспоминания, которые буду ценить и в
старости. А теперь все кажется таким краткосрочным и пустым, как будто весь жизненный опыт, который я получала до
сегодняшнего дня, стерли и я существую только в настоящем моменте… без прошлого, без будущего. Вместо того чтобы крепко
стоять на ногах в этом мире, радоваться детям и всей жизни, я могу только думать о том, как неустойчива.
Вот правда, лучше бы у меня был рак», — подытоживает Джоанна. И в своем настроении она не одинока. Другие люди с
хронической деперсонализацией говорят то же самое. «Когда у тебя болезнь, о которой все знают, ты получаешь хотя бы долю
сочувствия. А когда ты пытаешься объяснить такое состояние, тебя считают либо сумасшедшей, либо зацикленной на себе и
тревожной. Поэтому ты держишь рот на замке и страдаешь молча».
Действительно, пациенты с деперсонализацией часто повторяют, что все бы отдали, только чтобы прожить жизнь заново, но с
меньшим вниманием к существованию и большей долей спонтанности. И Сократ мог считать, что «неосмысленная жизнь не стоит
того, чтобы жить»[2], но чересчур осмысленная жизнь, как показывает опыт наших героев, зачастую приносит слишком много
страданий.