Про эту квартиру я узнал совершенно случайно от моей соседки по даче. Она, тетя Маша, прожила в ней добрых 30 лет: они с мужем получили это жилье еще от хлебокомбината, где оба проработали всю жизнь. Квартира была в старом доме, в довольно убитом состоянии, но кто тогда на такие мелочи внимание обращал! Тетя Маша рассказывала мне, как они радовались, получив первое отдельное жилье в своей жизни. Ведь тогда еще квартиры не продавались, как теперь. Разве что кооператив можно было приобрести, но таких денег у молодых тети Маши и дяди Пети, ясное дело, не было. Он служил механиком, она работала в бухгалтерии. Стандартные советские зарплаты — с голоду, конечно, не помрешь, но и не разгуляешься. Так что очень они радовались, когда им завод эту квартирку выделил. А потом... Потом, как говорит тетя Маша, она готова была бежать из той квартиры хоть назад в коммуналку к отвратительной соседке, которая из вредности — стоило Маше развесить на кухне выстиранное белье — Тут же начинала жарить рыбу. Ну вы понимаете, как потом простыни да наволочки пахли. Надо было их перестирывать. Хотя и стирка не всегда помогала. В коммуналке Маше было плохо, а в отдельной квартире, выходит, еще хуже.
— А что случилось? Почему бежать-то? — недоумевал я.
— Дапонимаешь, плохо мне было в той квартире. Ну плохо, и все! Не могу тебе объяснить! Невыносимо плохо. Тетя Маша и к мужу обращалась: мол, давай обменяем квартиру. Пусть на меньшую, пусть дальше от центра. На все была согласна соседка моя. И со свекровью пыталась обменяться — у той был старенький дом на окраине. Но ее супруг, Петр Сергеевич, наотрез отказался обсуждать эту тему. Не знаю, нравилось ли ему в новой квартире — он ничего по этому поводу никогда не говорил.
Может быть, и не нравилось, но надо знать Петра Сергеевича — очень уж он был инертный: трактором его не сдвинуть.
«Ты что, рехнулась? — лениво крутил он у виска, глядя на жену. — Люди полжизни готовы отдать за такие хоромы! Вон подружка твоя — Лизавета — до сих пор мается с двумя детьми в каком-то полуразвалившемся бараке. А тебе, видишь ли, двухкомнатная квартира на троих не угодила! Ты эту дурь бросай, Мария...»
А тетя Маша не могла бросить. Ей откровенно было плохо в этом доме. Не просто так не нравилось: обстановка угнетающая, аура, как сейчас принято говорить, плохая и все такое. Ей физически было плохо. Вдруг обострился хронический пиелонефрит, который не давал о себе знать лет 10. Потом радикулит замучил. Постоянные головные боли заставляли ее бежать из дома. Лишь на свежем воздухе во дворе ей становилось легче, и недуг проходил на какое-то время. По ночам женщину пугали разные звуки, причем ни дочка, ни муж ничего не слышали.
Однажды Мария проснулась от мужниных шагов в коридоре, подумала еще: «Вот и тебе здесь не спится!» А потом услышала, как Петр Сергеевич щелкнул выключателем и хлопнул туалетной дверью. Через пару минут зашумел бачок, снова хлопнула дверь туалета. «Я еще рассердилась: мол, сколько раз просила прибить войлок, чтобы дверь не Стучала так! Ведь дочку разбудит, сиди потом с ней сказками развлекай до утра!» — рассказывала мне тетя Маша. Она подождала появления мужа, чтобы высказать ему недовольство, но шаги Петра Сергеевича заглохли на полпути от туалета к гостиной, где стояло супружеское ложе — раскладной полутораспальный диван. «Господи, да что он там делает?! — все больше раздражалась жена. — На кухню, что ли, пошел? Ишь крадется! Небось, рюмку хочет тайком выпить...» Она гневно повернулась на другой бок и вскрикнула от неожиданности: рядом на подушке видел десятый сон Петр Сергеевич. Мария прислушалась: дышит тихо, ровно... А кто ж там ходит? Дочка, что ли? Да не может быть! У нее детский горшок у кроватки... Да и не может маленькая девочка так тяжко топать и шаркать. До самого утра Мария не смогла сомкнуть глаз от страха, а утром рассказала все мужу.
— ОЙ, да перестань басни мне плести! — недовольно буркнул благоверный, отрываясь от газеты. — Ты бы поменьше читала всякой дряни, да меньше бы в ящик глазела, глядишь, и не лезла бы в голову чепуха такая...
— Петь, но я же слышала..Там кто-то был! Свет включал, воду в уборной спускал. Я боюсь!
— Отстань! Валерьянки выпей вон... Ничего ты не слышала! — муж начинал раздражаться. Может, сосед ходил отлить... Сама знаешь, какая у нас в доме звукоизоляция.
В первом подъезде чихнут — из нашего «Будьте здоровы!» кричат.
В общем, Мария долго боролась за свой покой и частично решила эту проблему. Назанимав у друзей и родни денег, Спиридоновы купили дачу недалеко от города, где Мария проводила все время с апреля по ноябрь. С дачи на работу ездила, хотя это было жутко неудобно: на раздолбанном автобусе, который ходил раз в 2 часа. Поэтому, чтобы поспеть к смене, тете Маше приходилось вставать в четыре, потом ехать 40 минут на электричке. Сплошное мучение. Но тетя Маша не жаловалась. Наоборот, радовалась. Она так и говорила: «Мне дача в радость, а в городе я помру».
Весь поселок, конечно, недоумевал, чего это соседка торчит в своем домике до самых морозов. И переезжает из квартиры за город, едва начинают таять сугробы. Тем более что домишко Спиридоновых был летним. Петр Сергеевич, конечно, по настоянию жены пытался его утеплить, но тогда и материалов особо не было, и руки у мужа тети Маши из одного известного места росли, потому ничего путевого из этой затеи не получилось. Но тетя Маша все равно мужественно топила маленькую чугунную печку, которая могла согреть лишь кухню и прилегающую к ней маленькую комнатушку — так и держалась. А уж когда Ленка, дочка ее, кончила школу, тут тетя Маша совсем поселилась в дачном доме. Разжилась деньгами, наняла рабочих — утеплила свою хибарку, дополнительные рамы поставила, электричеством обогреваться стала, а не буржуйкой, которая вконец прогорела. Муж тети Маши приезжал раз в неделю, не чаще, но соседку мою это совершенно не тяготило: она сама прекрасно управлялась и с домом, и с садом, и с огородом.
Несколько лет назад дядя Петя помер от инсульта. Последние недели после удара Спиридоновы, конечно, в городе провели: там и скорая поближе, и удобств побольше... Тетя Маша рассказывала, что перед смертью муж жаловался ей на постоянный шум и чей-то плач. Сама
она, как ни странно, в тот момент как раз перестала слышать посторонние звуки в квартире и подумала, что это у Петра Сергеевича галлюцинации начались. «Ну все, — решила она, —
скоро помрет...» В день смерти дяди Пети она едва успела вернуться домой из аптеки. Еще поворачивая ключ в замке, тетя Маша услышала, как муж испуганно кричит: «Уходите! Не подходите ко мне! Отстаньте! Уберите руки! Я милицию позову! Маша! Маша!»
Она влетела в квартиру как ошпаренная, решив, что к ним ворвались грабители и теперь выпытывают у беспомощного Петра Сергеевича, где деньги хранятся... Но, вбежав в комнату, никого не увидела, только искаженное страхом лицо супруга, который попытался что-то ей сказать, но... упал на подушку и испустил дух.
После смерти дяди Пети тетя Маша, и прежде квартиру эту с трудом переносившая, решила жилплощадь продать. И продала. Быстро, но, говорят, очень дешево. Впрочем, она о том не жалела: на вырученные деньги превратила дачку свою в капитальный дом, даже воду провела, слив с септиком устроила, душевую кабину установила. Последней каплей, по ее словам, стал случай на поминках Петра Сергеевича: домывая посуду после ухода его друзей и родни, Мария вдруг отчетливо услышала прямо возле уха: «Уезжай отсюда! Не то худо будет! Убирайся!»
Голос, по ее словам, был злобный и какой-то потусторонний. Мужской или женский, она не поняла.
В бщем, перепугалась она до смерти, ночевать поехала к дочери в общагу, а утром подала объявление о продаже квартиры. Цену поставила такую, что уже через 2 недели покупатели отдали ей задаток. «Слава богу, семья без детей купила ее, — говорила мне тетя Маша. — Знаешь,
я бы чувствовала себя виноватой... Словно детей в лапы к садисту отправила. А ну как эта нечисть перепугает малышей-то?»
Понравилось? Не забудьте поставить "палец вверх"