Туюн
Первая моя встреча с довольно серьезным тайменем произошла на далекой реке Туюн ( БАМ, приток реки Бурея ). Бурными потоками стекает эта река с живописнейших сопок, закручивая струи свои на бешенных перекатах и порогах. Огромными валунами загромождено русло, да так, что порою трудно протиснуться между ними на четырехместном катамаране.
Сплавлялись мы уже четыре дня, ловили похожих на радугу хариусов и отдыхали душой и телом от опостылевшей городской суеты.
К местам стоянки наша команда всегда относилась особенно трепетно. Выбирали такие, что бы подальше от болот и марей, что-бы рядом были дрова, чистый берег да обдувчик от мелких кровососов спасал. И берег что бы был хоть не сильно, но высокий, и поднявшаяся внезапно вода не застала коварно и не утащила за собой нехитрые рыбацкие пожитки.
Так было и в тот вечер. Зачалились, затаборились, дрова, костер, ужин. За ужином, как водится, «боевые 100 грамм» под свежайший хариузинный малосол да под только что нарванную черемшу. Чай с веточкой лимонника.
Небо глубокое, усыпанное пугающе яркими звездами, в отдаление одиноко-тоскливо ухает во тьме филин..
Идея помышковать пришла неожиданно.
Никогда не забуду ту, первую свою мышь, изготовленную в мечущемся неверном свете костра на берегу таежной реки Туюн. Собственно, и не из чего было делать ее. Просто завалялся в рюкзаке небольшой кусок поролона и катушка простых черных ниток. Нашелся мощный тройник и свободные руки.
Тройник – к леске. Клинская, толщиной 0,4мм, купленная перед самым убытием, намотана бесформенной бухтой. Чуть выше тройника обворачиваю леску поролоном, пуская поверху виток за витком черную нить. Постепенно, нить к нити, мое изделие принимает консуообразную форму, лишь отдаленно напоминая мелкого грызуна. Легкая. Ничего, поролон намокнет, приманка потяжелеет.
Спиннинг – один из первых стеклопластиковых, верхнее колено выброшено сразу в момент покупки, ни к чему оно. Кольца из проволоки. Катушка Невская, новая, пахнет еще заводской смазкой.
Оставив ребят у равномерно горящего костра, спускаюсь к чернеющей внизу реке….
Слева -впадает в Туюн небольшой приток, чуть выше – мечется в узком коридоре каменистый Туюнский перекат. Я – в вершине большого, иссиня-черного плёса с течением.
Первый заброс получается абы как – очень уж легкая импровизированная поролоновая мышь таежного производства. Трудно тянуть ей за собой «трос» 0,4 мм и при этом еще инерционную катушку. Это уже потом, многие годы спустя, поднаторев в мышковании, стал конструировать я «мышей», легко посылаемых в реку за 50 м от берега и более.
Но в то время верхом «мышинного» хозяйства была для меня оставленная дома «норушка» из простой деревяшки, обшитая сверху кусочком беличьей шкурки. Среднего веса, с кованым, дедовским еще тройником.
Со второй попытки «мышь» улетает дальше, шлепает, невидимая, где-то в темноте. Упорно жду. Стараюсь провести ее так, чтобы было как можно более похоже на движение настоящей. Тихо.
Заброс за забросом, влево-вправо, вверх-вниз по течению улетает приманка, всё тише и тише становятся разговоры моих товарищей. И в какой-то момент уходит на задний план рыбалка, и только рука механически крутит ручку катушки. Мыслей в голове нет вовсе, но всё существо переполняет высокое чувство единения с окружающим миром. Наступает момент, когда ничто уже не имеет значения, а тайга – это ты, ты – это тайга…
И тут полоснуло по костяшкам пальцев ручками Невской. Обожгла сознание вспышка боли и раздался на всю тайгу шум всплеска среди реки. В белой пене среди темной ночи вывернулось из воды могучее тело речного гигант, хозяина Туюна, ТАЙМЕНЯ, и тяжело, в серебре брызг обрушилось в воду! И навалилась на спиннинг неподъемная тяжесть, могучими рывками сгибало несгибаемый стеклопластик спиннинга к воде.
И стучала в висках всего одна мысль: «Только не сорвись, только не сорвись…» И, боясь сглазить улыбнувшуюся удачу, подавил я в горле крик-зов к товарищам.
Помню, как зажал ладонью катушку, как брел по пояс в воде и выбирал леску, не давая слабины речному папе, как в конце концов вывел доброго тайменя к косе и всем телом рухнул на него сверху.
Мандраж. Охотники и таймешатники знаю, что это такое. Когда на расстоянии выстрела виден огромный, в багряном цвете рассвета лось, а ружье стоит в стороне, или когда на другом конце тонкой лески мечется разъяренный хозяин реки, а ты шепчешь в темноту: «Только не сорвись, только не сорвись…»
И тогда от азарта поединка весь твой организм начинает колотить мелкая, неуемная дрожь. Это и есть мандраж.
В таком состоянии добрался я до костра, волоча за собою тайменя. Устало вышел в круг света, окровавленной рукою (ручки катушки во время первого рывка тайменя начисто снесли кожу на костяшках пальцев) положил тайменя у импровизированного стола, плеснул в железную кружку чистого спирта и залпом выпил.
И полегчало. Сил хватило переодеться в сухое да отрицательно мотнуть головой на вопрос друзей, пойду ли рыбачить еще. Они, подхватив мой спиннинг, побежали к реке..
Таймень, пойманный мною в ту ночь, был чуть более 120 см и весил, по визуальным оценкам, более пуда.
Впоследствии мне доводилось ловить и более крупные экземпляры, но то, что был пойман стеклопластиковой «дубиной» с «Невской» катушкой, оставил в памяти самые яркие воспоминания о красоте и немеряной силе этой рыбы, о ее неуемной любви к жизни.
Единственное, о чем жалею до сих пор, так это о том, что не отпустил могучую и сильную рыбу в ее стихию, пустили на уху, котлеты и малосол благородного речного зверя…
Продолжение следует
