Много лет назад оглушительную популярность ему принесла первая в СССР рок-опера «Орфей и Эвридика». С тех пор Александр Журбин - страшно сказать - написал 13 опер, 3 балета, 40 мюзиклов, 3 симфонии, 200 с лишним песен, музыку к 60 фильмам и сериалам (в том числе таким известным как «Эскадрон гусар летучих», «В моей смерти прошу винить Клаву К.», «Джек Восьмеркин - американец», «Дети Арбата»), 9 книг. И это не считая концертов, квартетов, квинтетов, ораторий и кантат. Его фантастическая работоспособность потрясает. Почти как у Мюнхгаузена: в 7.00 – «разгон облаков», то есть «написание пары хитов», с 8 до 10 – мюзикл.
Правда, были в биографии композитора и несколько «выброшенных на ветер» лет, когда он отправился «покорять Америку» и вынужден был работать в нью-йоркском ресторане «Русский самовар» тапером.
В преддверии дня рождения маэстро А. Журбина (7 августа 1945 г.) предлагаю его интервью 2010 года.
БЫЛ ШИРОКО ИЗВЕСТЕН В УЗКИХ КРУГАХ
- Александр Борисович, у меня ощущение, что композитор Журбин и его музыка были всегда.
- (Смеется.) Между прочим, люди иногда на полном серьезе меня спрашивают, не родственник ли я Журбина из знаменитого советского фильма «Большая семья» о династии кораблестроителей, снятого в 1950-е годы? И многие верят, когда я «признаюсь», что кораблестроитель из меня не вышел, поэтому семья отправила меня писать двойные четырехголосные фуги для струнного квартета. Но вы действительно правы: и у меня такое впечатление, что я лет сто занимаюсь музыкой.
- У каждого музыканта свой путь: кого-то заставляли «пиликать» на скрипке из-под палки, кого-то вдохновили «Битлз»… Как стали композитором вы?
- Я ведь человек все-таки классической культуры и мог бы, наверное, сказать: «Если бы не было Моцарта, Бетховена, Бизе или Россини – не было бы меня». У меня как раз началось все не с «Битлз» и даже не с джаза и рок-н-ролла. А с классики. Родители мои были люди немузыкальные. Мама, правда, пела (и, кстати, довольно прилично). Но профессионалов в нашей семье не было. Однако это не помешало им отдать меня учиться в музыкальную школу. А потом неожиданно для самого меня, моих родителей и преподавателей я вдруг стал проявлять какие-то «большие способности».
- В чем они выражались?
- Поскольку денег на пианино у нас не было, я попал в класс виолончели, хотя поначалу даже не знал, как этот инструмент выглядит. Но довольно скоро я стал всех удивлять – своей памятью, сообразительностью. На рояле, на котором я даже не учился, стал легко подбирать на слух все шлягеры того времени. Дети из класса фортепиано делать этого не могли, а я делал это с легкостью. Я перечитал биографии Моцарта, Бетховена, Рахманинова, Чайковского, что на меня произвело ну сильнейшее впечатление. Читал, как они делали свои первые шаги в музыке, и мне страшно хотелось их всех сразу догнать…
- И перегнать…
- (Хохочет.) Именно так! Честолюбие меня очень подгоняло. Лет в 10 я уже вовсю сочинял, фантазировал, придумывал сюжеты, исписывал десятки нотных тетрадей. В 15 - написал и самостоятельно оркестровал симфонию. Но при этом понимал, что никаких шансов пробиться у меня не было. Мы жили в Ташкенте, в провинции, от зарплаты до зарплаты. И даже при самом лучшем раскладе мой потолок - место преподавателя музыки в каком-нибудь вологодском педучилище. Но судьба преподнесла мне царский подарок.
- Не иначе как Шостакович ехал в Ленинград через Ташкент и взял вас собой?
- Почти. Я настолько был одержим верой в свои силы и предназначение, что сумел убедить родителей отвезти меня в Москву. Это было непросто. Но я поехал, поступил в Гнесинский институт, познакомился с московской музыкальной элитой.
Позже, в начале 1970-х, я оказался в Ленинграде, и там мне снова сказочно повезло, потому что я там встретил замечательных людей, знакомством с которыми я до сих пор горжусь. Например, с Барышниковым, Довлатовым, Бродским. А в 1975 случилось главное событие – я написал оперу «Орфей и Эвридика» и в мгновение ока все в моей жизни переменилось. Я стал знаменит, богат, нарасхват. (Иронично улыбается.) Не совсем уж буквально так, но близко к этому.
- Разве до этого вы ничего не писали?
- Нет, писал и довольно много. Я был вполне нормальный, обычный, что называется, традиционный композитор. Писал академическую музыку - сонаты, симфонии, оратории, их исполняли по радио. Но все равно до «Орфея и Эвридики» я был, как говорится, «широко известен в очень узких кругах». Дело в том, что таких музыкальных «академиков» было довольно много, и все они «варились» в одном котле – при Союзе композиторов.
ОРФЕЯ С ЭВРИДИКОЙ – ПОД НОЖ
- Я слышал историю, как три молодых человека собрались за бутылкой коньяка, чтобы написать «нетленку» (сразу!), не зная при этом даже о чем. И написали «Орфея и Эвридику». Это байка или нет?
- Так все и было на самом деле. Я жил в Ленинграде, мне было 29 лет, все было нормально, но - скучно. И тут совершенно случайно в каких-то гостях встретились руководитель знаменитого в те годы ВИА «Поющие гитары» Анатолий Васильев, оперный либреттист Юрий Димитрин и малоизвестный композитор Александр Журбин. Васильев купил бутылку коньяку за десять рублей, мы пришли ко мне в коммуналку, в комнатенку, где самым ценным было пианино. Выпили, закусили, и выяснилось, что всем троим очень хочется сделать что-то эдакое.
Я, помню, сказал эти слова «Орфей и Эвридика». Всем понравилось. Во-первых, красиво звучит. Во-вторых, это древнегреческий миф и абсолютно никакого политического подтекста (значит, никто не запретит). Я сел за пианино и сыграл: «Орфей полюбил Эвридику, какая старая история». Короче говоря, дело закрутилось, и пошло, и пошло. Я стал сочинять музыку, Димитрин написал либретто. Это был звездный час моей жизни. Озарение! Я писал, а на следующий день мы это уже репетировали. Появился режиссер - Марк Розовский. Удивительное дело – через полгода спектакль был готов.
- Итак, Орфей-то полюбил Эвридику. Но год-то на дворе - 1975-й. Как рок-оперу могли пропустить партком и худсовет?
- Действительно появились люди из отдела культуры, райкома, обкома и так далее и по их лицам было видно – оперу хотят «пустить под нож». Но пришли композитор Андрей Петров, Константин Сергеев – великий танцовщик, муж Улановой. Петров первым взял слово и заявил, что рок-опера замечательная, прекрасный шаг к нашей молодежи и, дескать, «ребят нужно поддержать». Эти начальники сразу «сдулись», поерзали, сказали: ну ладно, «под вашу ответственность».
- И? Что было потом?
- Честное слово, не знаю, откуда народ узнал об опере, но буквально с первого выступления билеты сметали – аншлаги полные. Как будто пожар начался. Встречали невероятно. Потом не надо забывать, что это первая отечественная рок-опера, появившаяся на 6 лет раньше «Юноны и Авось».
- Припомните самый яркий момент, связанный с концертами.
- Приезжаем в Минск, зимний дворец спорта. Все билеты проданы. У касс – толпы. Администрация назначает второй концерт – днем. Толпа - еще больше. Тогда они назначают третий спектакль – на девять вечера. Поверьте, чтобы оценить тот ажиотаж, нужно было родиться и жить в то время. Ни Пугачева, ни Киркоров, ни «Роллинг Стоунз», да вообще никто не повторят такой фокус-покус.
- Опера действительно вошла в книгу рекордов Гиннеса?
- А вот он диплом книги рекордов Гиннеса. (Показывает.) А дан он за сыгранное максимальное количество раз одним коллективом - ВИА «Поющие гитары». (На момент регистрации рекорда (2003 год) опера была исполнена 2350 раз, - авт.) Есть, конечно, мюзиклы, которые живут дольше. Например, «Моя прекрасная леди» ведет свою историю с 1950-х годов. Но! Коллективы периодически меняются. А наш ведет свою историю с 1975 года нон-стоп и более 30 лет играли и пели одни и те же артисты. Представляете? Оказалось, никто в мире такого не делает.
ПРИКАЗ ПО МИНКУЛЬТУ: «ОПЕРУ ОПЕРОЙ НЕ СЧИТАТЬ»
- Признайтесь: «крышу» при вашей молодости не снесло?
- У меня появились какие-то поклонницы и поклонники, мне дарили цветы, люди охотились за автографами. Но скажу честно: я перенес все это достаточно трезво. Главное, чего мне хотелось – это писать дальше, чтобы этот успех закрепить. Клянусь, мне хотелось бросить все свои заработанные деньги, отказаться от всех дивидендов славы, лишь бы мне дали возможность и не мешали творить дальше.
- Деньги зарабатывали большие?
- Сказочно большие, по тем временам. В какой-то момент они стали просто огромными. Я получал по 10-12 тысяч рублей в месяц при том, что "Жигули" стоили 4 с половиной тысячи. Причем, получал их у государства легально - через кассу, исправно платил налоги. А потом у чиновников началась паника, потому что они не знали, что с этим делать. Какой-то никому не известный мальчик, только что окончивший консерваторию, получает больше, чем Леонид Ильич Брежнев.
Короче, издали специальный указ по министерству культуры за подписью замминистра Кухарского, в котором было записано: «Оперу «Орфей и Эвридика» оперой не считать, а считать эстрадным представлением со сквозным сюжетом». И стали платить в 10 раз меньше. Так что мое «миллионерство» продолжалось недолго. (Смеется.)
- На что тратили – кутили?
- Ну что вы! Я же интеллигентный человек, а не купец. К тому моменту у меня же ничего не было. Понимаете, ни-че-го! Я входил в эту жизнь абсолютно без багажа. Когда переезжал из города в город, за мной ехал небольшой сундучок с книгами. Поэтому я купил квартиру, машину, мебель – то есть совсем обычные вещи. Личный самолет тогда никто не покупал.
Скажу откровенно: к материальным вещам отношусь достаточно равнодушно. Единственное, что для меня важно, чтобы со мной были мои книги и мои ноты. Многие из них со мной путешествуют по тридцать-сорок лет, куда бы я ни ехал. Они ездили со мной в Америку и вернулись сюда. Они для меня самая большая ценность.
- Может, одаривали бриллиантами возлюбленных?
- Нет-нет. Этим похвастаться не могу. Считаю, что художник – бродяга в своем творчестве. Об этом у моего любимого Томаса Манна есть повесть «Королевское высочество». Там говорится, что писатель может написать про чудовищную гульбу, про жизнь с наркотиками, падшими женщинами, про разврат и разгул. Но в реальной жизни он должен быть абсолютно нормальным, спокойным и трезвым человеком. Иначе он и себя разрушит, и больше ничего не напишет. Вот и я - «бродяга». Много лет женат на одной женщине, у нас прекрасный сын. Так что никакой «клубничкой» похвастаться не могу.
«СТИХИ ДАВЫДОВА, МУЗЫКА НАРОДНАЯ»
- Что изменилось в вашей жизни, когда пришла известность?
- Посыпалось огромное количество предложений написать музыку для кино и театра. Горжусь, что писал музыку для изумительных режиссеров и актеров, моя музыка звучала во многих знаменитых театрах, я ездил по стране с гастролями. То есть вообще надо сказать, что после «Орфея и Эвридики» моя жизнь сложилась очень счастливо – до сегодняшнего дня уж точно. Как человек суеверный, дальше загадывать не буду.
- Можете перечислить самые любимые проекты?
- Очень горжусь фильмом «Эскадрон гусар летучих». Для него я написал несколько романсов на стихи Дениса Давыдова, которые до сих пор пользуются успехом. Помню, на одном из моих концертов женщина воскликнула: «Боже мой! Неужели это вы написали?!» Она была уверена, что это пел еще Шаляпин… Другой пример. Как-то попался мне в руки сборник нот с моей песней «Не пробуждай, не пробуждай….» Написано: «Стихи Дениса Давыдова, музыка народная», То есть это уже настолько ушло в народ.
Понимаете, список того, что я написал, огромен – люди не верят, что на такое способен человек. А что из этого мне больше всего нравится? Да все!
- Когда же вы ходите на тусовки, банкеты, премьеры, посещаете гольф-клубы?
- Никогда. Какие-то тусовки, пьянки давно потеряли для меня всякий интерес. Но моя жизнь переполнена событиями – я часто езжу на фестивали, конкурсы, сижу в жюри. А в остальное время, разумеется, работаю – «пашу как проклятый» (улыбается), поэтому часто приходится отказываться даже от самых лакомых предложений.
- Но отдушина же какая-то должна быть?
- Знаете, как ни странно, я больше всего на свете люблю писать музыку и читать книги. Вот такой я скучный человек – на футбол не хожу, грибы не собираю, дичь не стреляю, ничего специально не коллекционирую. Правда, есть еще одна семейная «слабость» - мы очень любим с женой путешествовать. За все эти годы мы были практически всюду на земном шаре.
- Вам не приходилось подобно Гоголю сжигать свои произведения, поняв наутро их беспомощность? Или вы плохую музыку не пишите?
- Очень хороший вопрос. На самом деле у меня были поползновения кое-что уничтожить. Я никогда не писал песен о партии, но, тем не менее, могу сознаться, что когда-то сотрудничал очень активно с комсомолом и конкретно с ЦК комсомола. Это были такие веселые ребята, которые сейчас очень уютно чувствуют себя при нынешней власти, многие занимают видные посты.
И они мне иногда заказывали песни. Например, о советско-чешской дружбе. Я не писал песен, за которые мне было совсем уж стыдно типа «гимна Ленину», «гимна партии», и, возможно, эту часть моего творчества как раз надо было сжечь. Но! Ничего не сжигаю. У меня есть теория, что на самом деле всю свою музыку пишу не я, а некоторая высшая сила. Я лишь декодирую все, что мне оттуда присылают. Даже если я написал плохо, значит….
- Потомки разберутся и оценят?
- Вот именно. Поэтому все надо сохранять, в том числе и свой «позор».
- Кто-то из композиторов утверждал, что телефонную книгу можно положить на музыку и получится классная «симфония для телефона с оркестром»…
- На самом деле это вроде бы я сказал. Я действительно могу положить на музыку телефонную или поваренную книгу, или даже железнодорожное расписание. Можно спеть все, что угодно и пропеть остроумно любой прозаический текст (что, кстати, я не раз в своей жизни делал!). Но все-таки я сторонник мюзиклов, в которых есть настоящая драматургия. И стараюсь иметь дело с хорошей литературой.
БРОДСКИЙ ПЕЛ: «ГАРЫ, ГАРЫ, МОЯ ЗВЭЗДА…»
- В 1990-ом году вы уехали в Америку. Рассчитывали повторить успех там?
- Изначально во многом эта инициатива исходила от моей жены. Она считала, что надо спасать нашего сына, который при всем своем явном музыкальном таланте никак не вписывался в окружающую среду. У него не было нормального контакта со сверстниками, он периодически сбегал из школы, из дома… А если к этому добавить обстановку в стране - безработицу, пустые прилавки, закрытые театры и т.д., то наш отъезд действительно был спасением.
В Америке мне предложили шикарный контракт – с хорошими деньгами, квартирой, и мы решились. Тем более, в этом не было никакой сенсации типа «бегство члена Союза композиторов СССР Журбина». Это уже было время, когда можно было уехать абсолютно легально, не теряя при этом советского гражданства.
- Когда уезжали, что из самого дорогого взяли с собой?
- Пожалуй, только семейные реликвии, а это в основном альбомы с фотографиями. Я думал, что поеду туда на три года, а в итоге поездка затянулась на 12 лет. И даже в каком-то виде продолжается до сих пор, потому что у нас есть там квартирка в Нью-Йорке, у нас живет там сын Левочка, состоявшийся в Америке как альтист и композитор, и который, конечно, уж точно сюда не вернется.
- Вы действительно в Америке работали тапером в «Русском самоваре» и даже аккомпанировали Бродскому?
- Было, было. Рассказываю. Приехав в Америку, я выяснил, что там моя музыка никому не нужна. В Америке вообще новая симфоническая музыка не нужна. Конечно, по контракту мне платили какие-то деньги, за которые ничего делать было не надо, но мне этого было мало. И я стал искать какое-то другое применение себе. Работал журналистом, выступал на радио, телевидении. Потом мне пришлось стать продюсером, - у меня был русско-американский музыкальный театр, в котором играли замечательные актеры – Борис Сичкин, Елена Соловей… Мы ставили спектакли, ездили на гастроли. Это было интересно, но, к сожалению, нормальных денег это не приносило, а спонсоров не было.
Все не буду перечислять, но энергии я оставил в Америке массу. А главное – уходило время. В итоге одним из таких «проектов» и было то, что я играл в «Русском самоваре». Причем, заметьте: «Русский самовар» - это не совсем обычный ресторан. Это такой Клуб, очень элитный, где собираются великие люди – и русские, и американцы. Например, там часто можно было встретить Михаила Барышникова, Бродского, несколько раз я там видел Лайзу Минелли и даже ей аккомпанировал. Я там встречал Роберта де Ниро, Милоша Формана., Роберта Олтмана. А Бродский действительно очень любил петь и когда выпивал рюмочку-другую, мог подойти к роялю и спеть русский романс «Не уходи, побудь со мною» или «Гори, гори, моя звезда»
- Он же картавил.
- Картавил, это правда. Он пел «Гары, гары, мая звэзда…» Я вообще очень люблю играть на рояле. Конечно, не буду давать концерт в Большом зале Консерватории, но музыку эстрадную, популярную играю хорошо. Мой день был четверг, и все знали, что в этот день надо пойти в «Русский самовар» и послушать Журбина. Скажу вам больше: я горжусь, что нашел в Америке такой заработок. Пускай попробуют другие композиторы – поиграть на рояле при такой публике.
.- Можете назвать самый тяжелый момент в вашей американской «одиссее»?
- Самое тяжелое, что мне бесчисленное количество раз приходилось быть отвергнутым. Я очень сильно старался пробиться как композитор, обращался к продюсерам, кинорежиссерам, известным артистам – я их атаковал письмами, звонками. Но все это всегда заканчивалось ничем. Американцы считают, что американское самое лучшее и им не надо никаких других. Поэтому у меня там было немало не то, что унижений, но разочарований и безысходности. Когда я говорил, что я известный композитор в России, они отвечали: «А в Америке что вы сделали?!»
- Трудно было принять решение вернуться, да еще не триумфатором?
- Я вам скажу совершенно честно - после 11 сентября 2001 года в моей жизни произошел грандиозный перелом, который я воспринял как знак. Я физически был в этот момент рядом с Всемирным торговым центром - на расстоянии 100 метров. Там располагался мой офис и в момент взрыва я ехал туда в метро. Все это здание падало фактически мне на голову... Еще повезло, что в тот день решил выехать на работу пораньше. Так что для моего поступка есть такое мистическое объяснение. Именно это событие подтолкнуло к тому, чтобы паковать вещи.
- Зато когда вы вернулись…
- Многие издания вышли с заголовками «Возвращение Орфея»…
СВАДЕБНЫЙ МАРШ ЖУРБИНА
- В заключение несколько вопросов о прекрасном. Кто-то находит любимых женщин по запаху, кто-то по фигуре, по красивым ногам. А как находят музыканты и, в частности, вы?
- Это всегда загадочный процесс. В принципе я очень люблю женщин и считаю, что женщины - это поразительные создания, созданные специально, чтобы вдохновлять творцов. Бывая на приемах, премьерах, я вижу красивых женщин, хорошо одетых, ухоженных и, конечно, они всегда привлекают мой глаз. Но при этом я всегда знаю о том, что лучше всех - моя жена Ирина. И действительно, я, что называется, ее боготворю и перед ней преклоняюсь.
- Как же вы ее нашли?
- Для меня, как ни странно, в женщине самым главным являются глаза. Если по глазам вижу отклик (то, что в английском переводе называется «глазной контакт»), то для меня все остальные физические признаки – больше-меньше-выше, уже значения не имеют. Ирина говорит, что как только увидела меня, сразу решила, что я буду ее мужем. Хотя (хохочет) она в тот момент была замужем, а я был женат.
- История достоверная, что в загсе вы отказались от исполнения марша Мендельсона, сказав, что вообще терпеть музыку не можете?
- Это была, конечно же, шутка. Мне просто хотелось, чтобы церемония бракосочетания была небанальной. К тому же я уже давно всем твержу, что пора новый марш писать – что, мол, все носятся с этим Мендельсоном…
- Может, вы и напишите?
- Хорошая идея. А почему бы нет?!