Аркадию и Борису Стругацких выпало небывалое - они стали голосом, честью и совестью нескольких поколений советских людей. Кого еще из писателей можно сравнить с ними по силе воздействия на умы? Чьими строчками говорили и продолжают говорить люди, живущие в разных странах и придерживающиеся различных, зачастую диаметрально противоположных взглядов? Перефразируя старый анекдот, можно сказать, что Леонид Ильич Брежнев лишь мелкий политический деятель эпохи Братьев Стругацких - и в этой шутке будет лишь небольшая доля шутки.
Сознавали ли сами писатели ту роль, которую играет их творчество в формировании мировоззрения миллионов? На этот вопрос можно ответить по-разному, но несомненно одно - создавая свои произведения Стругацкие старались донести до читателя то, что волновало и тревожило их самих. В ранних рассказах и повестях это были зачастую частные проблемы сугубо технического или научного плана. И уже к середине шестидесятых, писатели резко ушли к проблемам социальным и философским.
Одни читатели встретили эту перемену с пониманием и даже - с восторгом, другие - с недоумением и возмущением, и этот раскол в среде поклонников творчества Аркадия и Бориса Стругацких сохраняется до сих пор. Конечно, он сам по себе свидетельствует о том, что с годами сила воздействия их книг не ослабла, но все же остается вопрос: что же произошло? Мне приходилось слышать разные мнения на этот счет. Есть версия, которую приводит Борис Натанович в своих литературных мемуарах "Комментарии к пройденному" и многочисленных интервью.
Ее можно сформулировать примерно так: к середине шестидесятых Братья Стругацкие окончательно разуверились в способности советского политического строя достичь заявленных целей, а именно - построения коммунистического общества. Коммунизм партийных бонз и коммунизм элиты советского общества - научно-технической и творческой интеллигенции - совершенно несовместимы, потому что в основе первого лежит тотальная зарегулированность всех социальных процессов, а в основе второго - свободный творческий труд.
Версии предлагаемые читателями порою весьма радикальны, вплоть до конспирологических, предполагающих, что с определенного момента Стругацкие стали писать под диктовку тайных орденов, западных спецслужб и чуть ли не самих рептилоидов. Всерьез рассматривать такие мнения конечно же нельзя, ибо они свидетельствуют скорее о психическом здоровье тех, кто на них настаивает. Если бы Братья Стругацкие могли бы писать под чью-либо диктовку, им было бы достаточно придерживаться официальной линии. И не париться.
Однако же писатели пошли по пути не наименьшего, а наибольшего сопротивления, рискуя утратить благоволение не только власть предержащих, но и своих преданных поклонников, которые очень уютно чувствовали себя в спецкостюме Быкова и не собирались из него вылезать. Однако вылезти все-таки пришлось. "Попытка к бегству", "Хищные вещи века", "Далекая Радуга", "Трудно быть богом" - эти повести, последовавшие одна за другой, словно вытащили читателей из удобного шезлонга на солнечном пляже и выставили нагишом на мороз.
Смотрите, как бы говорили Братья Стругацкие поклонникам своего творчества, до коммунизма еще очень далеко и шагать придется отнюдь не по шелковистой траве-мураве, а по пням да кочкам. И не только шагать - драться с дураками и фашистами. Услышали ли их читатели? Да по большому счету - нет. Шагать, а тем более - драться, хотели немногие. Большинству хотелось вернуться в шезлонг, и наблюдать за стартами космических кораблей и схватками с инопланетными чудовищами с безопасного далека.
Так что это не Стругацкие ушли от утопического "Полдня", а читатели предпочли сказочку правде. Что же касается коммунизма. Мне представляется, что к исходу оттепели и в последующие эпохи в умах и сердцах советских людей стремление к нему сохранялось лишь благодаря авторитету Братьев Стругацких, настолько велико очарование созданного ими мира, известного как "Полдень, XXII век". Ведь без произведений из этого цикла даже мощнейшая утопия Ивана Ефремова быстро утратила бы свое влияние, потому что нередко ассоциировалась с тяжеловесным идеологическим официозом. По сути "Полдень" - это "Туманность Андромеды" для младших научных сотрудников, которым предстояло еще повзрослеть и дорасти до нее. Да вот, видимо, так и не доросли.
Впрочем, все сказанное выше, лишь частные предположения одного из читателей.