Эдвард Финч к лорду Харрингтону (здесь и далее Уильям Стэнхоуп, 1-й граф Харрингтона)
С.-Петербург, 16-го сентября 1740 г. (27-го сентября н. ст.)
Утомление от корреспонденции, отправленной с прошлой почтой, и слабость, все еще не покидающая меня вследствие болезни, не позволили мне явиться ко двору прошлое воскресенье, как я было предполагал. Впрочем, я во всяком случае не имел бы чести видеть Государыню (Анна Иоанновна), так как прошлую пятницу Ее Величество подверглась кровопусканию из ноги, которое повлекло за собою легкий приступ подагры, вынудивший Государыню оставаться в своих внутренних апартаментах.
В настоящее время она, кажется, делает мне честь - пользуется спокойным креслом, мне принадлежащим. Она прислала за ним прошлое воскресенье поутру, дабы взглянуть на него, и оставила его у себя.
Я и сам пускал себе кровь из ноги с большим успехом: голове моей много легче. Полагаю, что следующий четверг в состоянии буду выехать. Очень рад, что болезнь, по крайней мере, дала мне предлог избавиться сегодня от большого обеда у Шетарди (здесь французский посланник).
Эдвард Финч к лорду Харрингтону (датировано 11 октября 1740 г. без указания старого или нового стиля)
… То, что доктора принимали за "изъязвление почек" (здесь у Анны Иоанновны), оказывается просто следствием ее климактерического возраста (47 лет) ; болезненные явления сопровождаются резкими истерическими припадками и обмороками. Прошлую ночь ее величество при стуле впала в такой сильный обморок, что положение ее признано было очень опасным, хотя этого и не объявляют, и я не посмел бы упомянуть об этом без шифра.
Я мог бы рассказать и несколько анекдотов по поводу престолонаследия, которое зиждется единственно на ненадежной жизни ребенка (Иоанн Антонович в возрасте чуть меньше двух месяцев, сын Анны Леопольдовны), не предусматривая, насколько удается слышать, ничего на случай его смерти; но по этому поводу ходят толки такого "щекотливого характера", что я не осмеливаюсь доверить их устаревшему шифру, считая нужным повременить, пока окажется возможность отправить письмо с нарочным.
Пока прибавлю только, что все расчеты, по-видимому, направлены на закрепление власти в тех же руках (здесь Эрнст Иоганн Бирон), в которых она находится ныне; риск, однако, большой и опасность велика. Если дело выгорит, интересы короля (Георг II), государя нашего, при русском дворе не пострадают.
Эдвард Финч к лорду Харрингтону
С.-Петербург, 7-го октября 1740 г. (18-го октября н. ст.)
Я намеревался продолжать сегодня отчет о событиях, недосказанных четвёртого октября; уже написал было черновую, и половину перевел на шифр, да бросил работу, дабы скорее сообщить вашему превосходительству о событиях, более важных для короля (здесь Георг II) и России, которые должны прервать ход наших переговоров (здесь о торговле Англии с Персией через посредство России).
Я уже писал вам о припадке подагры Ее Величества, который очевидно затянулся дольше обыкновенного и который признавали более болезненным, чем другие; тем не менее до воскресенья поутру никаких худых последствий от этого припадка не опасались.
В воскресенье же появилась рвота, сопровождаемая большим количеством гнилостной крови. Это заставило врачей заподозрить "другие причины болезни", а, ввиду некоторых неблагоприятных симптомов, признать положение Государыни крайне опасным.
Сегодня после полудня представители иностранных правительств были при дворе. Ввиду данных приказаний все лица, "посвящённые в государственный тайны", держались так, чтобы не возбуждать ни малейшего подозрения; между тем меня уверяют, что в тот же вечер Ее Величество (Анна Иоанновна) подписала свою последнюю волю.
При господствующем здесь суеверии, на такой шаг никто не решается без последней крайности. Достоверность факта подтверждается и многочисленностью влиятельных, знатных лиц, созванных ко двору в тот же день после полудня. Они там и остались.
Вчера можно было наблюдать еще большие опасения: графа Остермана (Андрей Иванович) (который уже несколько лет не выходит из дому вследствие воображаемой или действительной болезни) по особенному приказанию принесли ко двору в носилках он оставался там всю ночь и возвратился только сегодня рано поутру.
Вчера весь день происходили совещания как в кабинете, так и в апартаментах герцога Курляндского (здесь Бирона). К вечеру Царица послала за принцессой Анной Леопольдовной, хотя ее высочество все еще очень не здорова, и, к величайшему изумлению и к разочарованию принцессы, объявила ей о намерении своем объявить новорожденного Иоанна Антоновича наследником престола.
Высочайшая воля обнародована была неотложно сегодня же поутру; гвардейские полки и коллегии сегодня же при дворе давали присягу охранять и поддерживать указанное престолонаследие; духовенство собрано в собор стой же целью; ту же присягу должны принять сегодня поутру и иностранцы; между прочим, и англичане призваны в церковь.
Опасная болезнь Ее Величества - изъязвление почек, как передавал мне один из пользующих ее врачей; а так как Государыня в летаргическом забытьи, полагают, что произошло уже омертвение и смерть неизбежна.
Как бы то ни было, совещания продолжались весь день, вероятно, как естественно предположить, по вопросу об опеке и регентстве.
Эдвард Финч к лорду Харрингтону
С.-Петербург, 11-го октября 1740 г. (22-го октября н. ст.)
Малейшее расстройство в здоровье великих и добрых монархов, царящих в сердцах своих подданных, монархов жизнь которых столь необходима для блага управляемого ими народа, несомненно, должно крайне тревожить каждого. В этом мы могли убедиться с воскресенья утром, когда вызванный приступом болезни (Анны Иоанновны), который тянется уже несколько недель, не разрешаясь с желательной скоростью, припадок подагры у Ее Величества произвел здесь сильнейшую тревогу.
Впрочем, слава Богу, болезненные явления дали только Ее Величеству случай выказать несомненное геройство и решимость, а также предусмотрительность и нежную заботу о сохранении и обеспечении России благ, приобретённых ее славным правлением, на случай, если бы Провидению угодно было пресечь его.
С этой целью Ее Величество в понедельник утром признала за благо объявить младенца Иоанна Антоновича, сына принца Брауншвейгского (Антон Ульрих) и принцессы Анны Леопольдовны, великим князем российским и своим наследником.
В тот же день знатнейшие особы принесли обычную присягу, обещая признавать и поддерживать волю Государыни; на другой же день издан был манифест и напечатан текст присяги, который гвардейские полки, по принесению самой присяги, подписывали сегодня поутру; затем ту же присягу приносили и подписывали и все прочие. Все это свершалось м большим спокойствием, чем простой смотр гвардии в Гайд-парке.
Тем не менее обстоятельства, при которых совершалось это формальное заявление царской воли, частным образом высказанной Царицей еще при самом рождении принца, естественно встревожили всех; обнародование воли Государыни явилось ранее, чем его ожидали, во время болезни Ее Величества, все это вызывало преувеличенные опасения.
Болезнь Царицы принимает, однако, со среды, по видимому, лучший оборот. Вчера поутру, явясь ко двору с поздравлением принцессе Анне Леопольдовне по случаю провозглашения сына ее великим князем, я слышал, будто Ее Величеству лучше. Буду надеяться более чем позволяет разум, потому что опасаться за драгоценную жизнь приходится более, чем я бы желал.
В уверенности, что и королю нельзя отправить известия более отрадного, чем известие о выздоровлении Царицы, как был бы я счастлив поздравить ваше превосходительство с радостью, которая и для меня лично была бы наибольшею из всех испытанных мною радостей, особенно ввиду милостивых слов Ее Величества: в среду поутру Государыня сделала мне честь и отдала мне справедливость, высказав уверенность, что изо всех представителей иностранных государств я наиболее опечален ее недугом и с наибольшею искренностью порадуюсь ее выздоровлению.
Эдвард Финч к лорду Харрингтону
С.-Петербург, 14-го октября 1740 г. (25-го октября н. ст.)
Я уже передал вашему превосходительству все, что граф Остерман высказал мне конфиденциально о сообщении Шетарди по поводу французской экспедиции в Америку. Граф ожидает деятельных мероприятий со стороны английской эскадры в американских водах. Впрочем, все помыслы в настоящее время до такой степени заняты болезнью Царицы, что ни о чем другом здесь думать некогда; да и вообще при здешнем дворе никто, кроме герцога Курляндского (здесь Бирон), не осмеливается говорить о чем бы то ни было; его же я давно не видал.
С субботы обмороки Ее Величества не возобновлялись. Врачи не думают, чтобы Государыня была долговечна, надеются, однако, что настоящий приступ пройдет благополучно; они думают, что вскоре получат по крайней мере возможность высказаться с большею определенностью.
Во всяком случае по тому, что приходится видеть и слышать со времени отправления прошлого письма, здоровье Государыни значительно улучшилось; если улучшение продолжится еще несколько дней, можно будет надеяться, что опасность миновала и даже, что Ее Величество в силах будет перебраться в зимний дворец, где помещение несравненно удобнее. В летнем дворце осенью должно быть очень сыро.
Эдвард Финч к лорду Харрингтону
С.-Петербург, 18-го октября 1740 г. (29-го октября и. ст.)
Хотя маловероятно, чтобы почта отправилась сегодня, считаю своей обязанностью озаботиться, нельзя ли как-нибудь препроводить вашему превосходительству несколько строк, к сожалению, самых печальных.
С неделю тому назад Царица почувствовала было некоторое облегчение, но затем наступили новые крайне тревожные симптомы. Они усиливались со дня на день, но это ухудшение хранилось в строжайшей тайне. Вчера вечером Ее Величество скончалась между девятью и десятью часами после чрезвычайных страданий.
Даже лица, живейшим образом заинтересованные в ее жизни, могли только под конец молить Бога о скорейшем избавлении ее от таких мучений.
Такова была крайне несвоевременная кончина Государыни. Лесть теперь не нужна, тем не менее не могу не сказать, что усопшая обладала в высшей степени всеми достоинствами, украшающими великих монархов, и не страдала ни одной из слабостей, способных омрачить добрые стороны ее правления.
Самодержавная власть позволяла ей выполнять все, что бы она ни пожелала, но она никогда не желала ничего кроме должного. Всеобщая печаль, обилие слезы всех подданных о потере монархини, в которой они справедливо видели мать, служат ей похвалою лучше всяких слов, которые бы я мог измыслить, потому позволю себе только высказать искреннюю скорбь, которую ощущаю сам, сочувствуя горю его величества о потере монархини, которая при всяком случае проявляла величайшую дружбу, уважение и расположена к особе короля, всегда была глубоко уверена в необходимости союза с его величеством, и сердечно стремилась к искреннему сближению с ним.
Я сейчас услыхал, что страдания Государыни прекратились за несколько часов до ее кончины, приписываемой омертвению почек и главным образом тому, что больная в течение суток не выделяла урины, тем не менее, Ее Величество до последней минуты сохранила сознание.
Принцессы Елизавета Петровна и Анна Леопольдовна обе явились проститься с нею не более как за два часа до кончины. Затем вошел и стал у ее постели в ногах герцог Курляндский (Бирон). Ваше превосходительство легко представите себе его крайне печальный вид.
Государыня взглянула на него и, употребляя обычное здесь выражение, сказала: - Небось! Это были последние слова Ее Величества; тотчас же наступило крайне затрудненное дыхание, а затем оно и совсем прекратилось.
Сегодня поутру кабинет-министры и все важнейшие особы явились ко двору, гвардия была выстроена, и граф Остерман в большой зале дворца объявил о кончине Государыни и в то же время приказал генерал-прокурору, князю Трубецкому (Никита Юрьевич), громко прочесть статью завещания Ее Величества, которою его светлость герцог Курляндский (Бирон) назначается регентом впредь до достижения молодым императором Иоанном полных семнадцати лет.
Невозможно выразить, как внезапно общее смятение, естественное при кончине великой Государыни, сменилось общим успокоением, вполне подобающим объявленному регентству, так как всякий здесь знает, что ему нечего опасаться под управлением человека, уже давшего столько доказательств своей неустрашимости и осмотрительности.
Регентству присягнули, и оно установилось прочно, как только может быть "прочным едва народившееся учреждение".