Из рассказов Константина Павловича Колзакова
Великий князь Константин Павлович был человек доброй души, но очень вспыльчив и часто выходил из себя в обращении со своими подчиненными. Мой отец (Павел Андреевич Колзаков) служил все кампании 1812, 1813 и 1814 годов в том полку, которого великий князь был тогда непосредственным начальником и, кроме того, корпусным командиром.
Отец мой находился под его командою молодым корнетом еще в 1805 году, в Аустерлицком сражении. Полк этот, лейб-гвардии Конный, был тогда самый блестящий, наравне с Кавалергардским; он учрежден еще Бироном (Эрнст Иоганн), в царствование Анны Иоанновны. Он считался первым гвардейским конным полком и был сформирован, частью из Преображенцев, частью из армейских драгун.
Оба полка, Кавалергардский и Конный, наполнялись "цветом" московской, петербургской и вообще дворянской молодежи: в них служили люди богатые, хорошо воспитанные, с именами громкими, и в тоже время знавшими отлично дисциплину, особенно при таком строгом начальнике, каким был великий князь Константин Павлович.
Теперь и четверти нет того богатства и щегольства, какими славились тогда оба эти полка. Да и дисциплина уже далеко не та. Я сам прошел с 1848 по 1858 строгую школу, еще державшуюся преданий былого времени. А теперь не то.
Известно, как ужасен был для нас Аустерлицкий день, благодаря нераспорядительности, медленности и упрямству австрийцев, наших тогдашних союзников. Недаром Кутузов (Михаил Илларионович) не хотел принимать командования армией в день этого сражения, предоставляя все распоряжения боя самому императору Александру Павловичу, который командовал лично всем войском и сдал Кутузову команду только утром рокового дня.
Этот опытный старик предвидел и предчувствовал, что несдобровать молодой армии и еще в союзе с австрийцами, которыми распоряжались глупые и упрямые генералы, прозванные еще Суворовым "Hof-Kriegs-Schnaps-Rath"! Несчастие произошло главным образом от медленности командовавшего австрийской кавалерией князя Лихтенштейна, который должен был поддержать наш правый фланг при начале атаки и опоздал прийти к назначенному месту.
Наполеон, зорким глазом увидев промах, ударил всеми силами на наш центр и разгромил нас в полчаса времени. Пехота обязана была спасением распорядительности и отваге великого князя. Гвардейская пехота и кавалерия, находившаяся под его командой, спасли в этот день армию от совершенного поражения и плена.
Великий князь, видя все силы Наполеона устремлённые на наш центр, задержал сильнейший натиск французов и повел лично свой другой полк, Уланский, поддерживаемый лейб-гусарами и после Кавалергардами и Конно-гвардейцами, которые, как известно, отбили даже знамя у одного французского пехотного полка.
Это знамя хранится до сих пор (1887) в Конногвардейской церкви в Петербурге, - единственный трофей "пагубного" для нас дня. Тут великий князь, по свидетельству очевидцев, обнаружил личную храбрость наравне с полками гвардейской пехоты и кавалерии, произведя сильные атаки на французскую пехоту и кавалерию под начальством знаменитых маршалов Наполеоновских; равно и при отступлении или скорее бегстве нашей пехоты они задержали общее расстройство и совершенный погром.
Сам император Александр Павлович был увлечён своей свитой с поля сражения: он скакал несколько верст в сопровождении только одного казака, остановился, слез с лошади, сел под дерево и горько плакал. Вот что наделал союз с Австрийцами!
В бедной деревушке, где он нашел себе приют, очутился он в полной беспомощности, что засвидетельствовано и Михайловским-Данилевским (Александр Иванович), в его истории войны 1805 года.
Полки гвардейские спасли в этот день армию от неминуемой гибели, благодаря распорядительности и личной храбрости великого князя Константина Павловича. Если и ходили некогда по поводу его участия в Итальянской Суворова кампании дурные о нем слухи, то после Аустерлица слухи эти окончательно прекратились. Но характер у него был до крайности вспыльчив.
Он не любил шутить дисциплиной и формой одежды. Всю кампанию 1813 и 1814 годов он сам шел со своими полками, и всего чаще находился при Конногвардейском любимом полку своем. Все время похода носил он холодную не на вате шинель; тогда и помину не было о меховых и бобровых воротниках: чур меня!
Он не позволял и офицерам других шинелей, даже не допускал для себя фуфаек и курток шерстяных под мундир и другим не любил позволять такой поблажки, а офицерам запрещал строго. О калошах и долгих, подбитых байкою сапогах, также помину не было. За ним ехала в экипаже одна особа женского пола, которая всегда останавливалась в его квартире; на дневках и ночевках.
Курить во время похода позволялось; впрочем, тогда курили только солдаты, а офицерское курение было в моде только в легкой кавалерии, а кирасиры были франты чопорные и чистенькие. Сам великий князь курил сигары уже после, в Варшаве, и то только дома.
При вступлении в Париж (1814) наших отборных войск, в тот же вечер все офицерство, и пехотное, и кавалерийское, разбрелось покутить кто куда, в игорные и иные дома, по театрам и проч. Кто бывал в Париже, тот знает, что там почти птичьего молока можно достать, только были бы деньги; а деньги были розданы по повелению императора Александра Павловича чуть ли не накануне, в размере двойного и тройного жалованья за все три кампании 1812, 1813 и 1814 годы. Можно себе представить, каков поднялся кутеж в занятой нами неприятельской столице.
Все разбрелось, не приходило в казармы и на квартиры по нескольку дней сряду. Оставались при должности только "несчастные" дежурные офицеры. И тут -то вдруг вздумай великий князь произвести ученье своему Конногвардейскому полку на третий день вступления. Ему захотелось показать любимый полк свой в блестящем виде французским маршалам.
Посылают накануне приказ в полк. Никого из офицеров нет. Один полковой командир, почтенный генерал Арсеньев (Михаил Андреевич), да дежурные по полку и по дивизионам, всего каких-нибудь пять-шесть. Нечего делать. Офицеров нет, как нет; никто не приходил и к утру. Наконец одиннадцатый час. По приказу полк выезжает, но перед эскадронами все вахмистры, да унтер-офицеры.
Великий князь вне себя, кричит, мнет шляпу, рвет султан, наконец, говорит, чтобы всех офицеров по возвращении под арест на две недели. В Париже-то? Вот так сюрприз! Только что окончив три тяжёлые кампании и не сходя с лошади все время! Но нечего делать: всех кто являлся по очереди сажали под арест на парижские гауптвахты, занятые нашими войсками. Узнав про это, добрый император (Александр Павлович), призвав брата, усовестил его и приказал всех выпустить.
Вообще кутежами славилась легкая кавалерия, и особенно лейб-гусары в игре в рулетку и в trente et quarante. Игорные дома Пале-Рояля полны были русскими деньгами. Дома эти учреждены еще во времена регентства Филиппа, когда Пале-Рояль принадлежал ему и процветали при Людовике XV и его злосчастном преемнике (Людовик XVI, казнен на гильотине во время французской революции), и особенно во времена директории и консульства (здесь Наполеона Бонапарта).
Наполеон хотел было закрыть их; но как они приносили большой доход правительству и устроены были на акциях, то декрет Наполеона был отменен, и только при Луи-Филиппе их закрыли. Сколько наших денег там осталось!
Лейб-гусары в 1814 году проигрывались в пух и прах; они пускали в ход даже шитье (тогда золотое) с доломанов и ментиков, так называемые тишкеты с киверов и золотые кисти с сапог. Чтобы иметь понятие о тогдашней роскоши лейб-гусарских мундиров нужно видеть превосходный альбом этого полка, приложенный к его "Истории", составленной К. Н. Манзеем (см. ниже).
Даже нижние чины гвардии не избежали очарования и увлечений тогдашнего Парижа, где еще любовь "безынтересная" царствовала между женщинами, и они любили мужчину, а не его деньги. Солдаты, и особенно молодые кирасиры, малороссийские уроженцы, большей частью были молодцы стройные, великорослые. Огромным ростом особенно отличались правые фланговые.
Парижские красавицы восклицали: - Oh, les beaux hommes! Особенно Преображенцы, Кавалергарды и Конногвардейцы полюбились парижанкам, в домах которых они квартировали, так как казарм в Париже не доставало на все войска, вступившие в него. Преображенский первый батальон стоял в Palais de l’Elysee, где жил император Александр; Кавалергарды и Конно-гвардия в здании Ecole Militaire на Марсовом поле, легкая кавалерия по ближайшим окрестностям.
Накануне выступления, в половине мая 1814 года, когда делалась перекличка всем чинам, в полках не оказалось по 10 до 20 человек в каждом батальоне и эскадроне, в особенности в кирасирских полках, преимущественно в Кавалергардах и Конногвардейцах. Женщины запирали их на ключ в подвалах и чердаках, пока начальство не находило их.
Многие так и остались навсегда во Франции, другие воротились лишь через несколько лет в Петербург; ибо Наполеон, ведя войну в продолжение пятнадцати лет, брал "цвет молодежи" со всей Франции, а оставались дома только почти "одни уроды и карлики в семействах".
Многие офицеры поженились на француженках всякого происхождения, во время трёхлетней стоянки в Шампаньи корпуса графа Воронцова (Михаил Семенович), который из собственных денег до миллиона рублей уплатил долги своих офицеров. Да, было время веселое, хорошее и славное!
Великий князь Константин Павлович, как было сказано, был вспыльчив и за малейшую безделицу выходил из себя. Он сам потом жалел о том и нередко просил у оскорбленных прощения. Много офицеров, полковников и генералов были им оскорблены на маневрах, парадах и учениях, в особенности на сих последних. Вот два случая, про которые слышал я от моего отца.
Как-то раз в Варшаве, в Бельведере, пригласил он к себе обедать всех офицеров своего полка (если не ошибаюсь, на возвратном пути гвардии в 1815 году и когда гвардия отправлялась назад по вторичном низвержении Наполеона). Обед почему-то не удался и был дурно приготовлен. Повар был у него француз. Он приказал адъютанту своему раздеть повара, вывести на двор и поставить его нагого в кадку, в которую текла вода с крыш дворца; а время было холодное и шел проливной дождь.
Повар простоял около двух или трех часов в кадке, и часовой стоял неотлучно при нем. Вот еще его забава. Он велит пустить целую стаю бульдогов, которых у него было много разных пород и малых, и больших; в то же время целую стаю кошек и огромных крыс, которых нарочно выкармливал в подвалах дворца, и все это вместе разом пускалось в огромную залу. Можете себе представить что происходило! Зрители потешались этим концертом, глядя в стеклянное окно из другой залы.
Но при всей своей строптивости и чудачествах, великий князь был любим своими близкими, особенно Конногвардейцами. Он тайно помогал своим офицерам закутившимся, испрашивал им хорошие места по службе. Как известно, "поляки также любили его".
Когда он скончался, о нем очень жалели в его полках, и я знаю, наверное, что 14-го декабря 1825 года многие из офицеров Конной гвардии были за него, и только убедительные просьбы и увещания тогдашнего командира этого полка Алексея Фёдоровича Орлова заставили многих офицеров и полковников выехать на Дворцовую площадь. Целых три эскадрона (половина тогдашнего полка) были за него.
Кстати, сообщу забавный случай в деле при Фер-Шампенуазе в 1814 году во Франции. Как известно, великий князь Константин Павлович испросил позволения Государя пустить в дело гвардейских кирасир, не принимавших участия в битвах с самого Лейпцига (1813). Надо было атаковать французскую пехоту. Дело происходило рано утром, еще многие на бивуаках спали.
Вдруг затрубили тревогу; все вскочили впопыхах, и полковник Захаржевский (Григорий Андреевич), старый уже дивизионер, человек "страшной толщины", встал второпях, и спросонья камердинер подал ему енотовую шубу наизнанку, т. е. мехом наружу.
(Ему, как человеку больному подагрой, дозволено было великим князем носить шубу, он один во всем корпусе пользовался этим позволением). Время стояло холодное. Накануне шел дождь, шуба промокла и была выворочена, чтобы мех просох; так камердинер и подал ему. Мех от сырости и просушки заскоруз и стоял дыбом. Захаржевский надел каску, лядунку, палаш сверх шубы, и толстые большие сапоги со шпорами. В этом виде он походил на огромного медведя.
Он уселся на лошадь, выхватил из ножен огромный палаш и понесся вихрем во главе своего дивизиона. Французские пехотинцы, большей частью из молодых рекрутов и необтесанных мужиков, видя эту гигантскую массу русских кирасир, скакавших на них, да еще впереди одного дивизиона медвежью фигуру огромного Захаржевского, обратились в бегство и побросали ружья. Многие из них сдались.
Тогда кавалергардские эскадроны ворвались в ряды пехоты и начали было их рубить палашами. Император Александр Павлович, свидетель этого дела и бывший в это время сам в огне, поскакал в каре и остановил кавалергардов, говоря им, что "сдавшихся не бьют". Фигура Захаржевского много способствовала успеху дела. Офицеры и сам Государь долго смеялись и рассказывали о том.