В 1959 году вышла первым изданием книга Маршала Советского Союза В. И. Чуйкова (1900-1982) "Начало пути". Это были воспоминания о боях в Сталинграде, о героической обороне города воинами 62-й армии, которой тогда командовал В. И. Чуйков. После Сталинградского сражения армия в составе Юго-Западного фронта была направлена в район Купянска и Сватова. Она освобождала Донбасс, форсировала Северный (Северский) Донец, участвовала в освобождении Украины. Весной сорок третьего года 62-й армии было присвоено высокое звание - гвардейской. Она стала 8-й гвардейской армией. В 1972 году вышла вторая книга воспоминаний: "Гвардейцы Сталинграда идут на Запад", повествующая об этих боях. Гвардейцы Сталинграда, начав свой героический путь на Волге, закончили его в Берлине. 8-й гвардейской армии Чуйкова выпала высокая честь сражаться в составе той группы войск, которой поручался штурм вражеской столицы, завершающий сокрушительный удар но гитлеровскому государству. Рассказу о боях на главном направлении нашего последнего наступления на немецко-фашистских захватчиков, о боях по освобождению Польши, о боях на территории Германии, о штурме Берлина и посвящена третья книга маршала Чуйкова "Конец третьего рейха"(1973):
«Два дня - 29 и 30 апреля 1945 года - войска фронта, преодолевая возрастающее упорство противника, особенно батальонов СС, все глубже вгрызались в правительственные кварталы Берлина. Войска 8-й гвардейской армии и 1-й гвардейской танковой генерала Катукова - с юга, войска 3-й ударной генерала Кузнецова и 5-й ударной генерала Берзарина - с востока и севера, танкисты 2-й гвардейской танковой генерала Богданова - с запада, войска маршала Конева - с юго-запада.
Вечером, когда я вернулся со своего наблюдательного пункта в штаб армии в район Иоганнистали, мне позвонил командующий фронтом маршал Жуков. Он спросил:
- Есть ли надежда, что к празднику Первого мая мы очистим полностью Берлин?
Я ответил, что, судя по сопротивлению противника, которое, правда, ослабевает, надежды на скорую капитуляцию у меня нет.
На этом наш разговор и закончился. Маршал Жуков не дал никаких указаний, так как знал, что задача нам всем ясна.
Настроение было хорошее, бодрое: скоро конец войны. Работники политического отдела армии пригласили меня поужинать, а заодно - поговорить о предстоящих делах. В политотделе находились писатели Всеволод Вишневский, Константин Симонов и Евгений Долматовский, композиторы Тихон Хренников и Матвей Блантер. Пока накрывали стол, Тихон Хренников сел за рояль и спел песенку из кинофильма "Свинарка и пастух", а Матвей Блантер - вальс "В лесу прифронтовом". Собрались сесть за стол. В эту минуту ко мне подошел дежурный политотдела и сказал, что меня срочно вызывают к телефону. Я прошел в комнату дежурного, взял трубку. Говорил командир 4-го гвардейского стрелкового корпуса генерал-лейтенант В. А. Глазунов. Взволнованно, немного в приподнятом тоне он доложил:
- На передний край сто второго гвардейского стрелкового полка тридцать пятой дивизии прибыл с белым флагом подполковник германской армии. У него пакет на имя командования русских войск. Немец просит немедленно доставить его в вышестоящий штаб для передачи важного сообщения. Ему удалось перейти канал на участке Висячего моста. Фамилия этого подполковника Зейферд. Сейчас он находится в штабе дивизии. У него есть полномочия германского верховного командования. Он просит указать место и время для перехода линии фронта представителям верховного командования Германии.
- Ясно, - ответил я. - Скажите подполковнику, что мы готовы принять парламентеров. Пусть он ведет их на том же участке, где перешел сам, через Висячий мост.
- Ваше указание я сейчас же передам в штаб дивизии, - сказал Глазунов.
- Огонь на этом участке прекратить, парламентеров принять и направить на мой передовой командный пункт, я сейчас же выезжаю туда.
Вслед за тем я вызвал к телефону начальника штаба армии В.А. Белявского и приказал обеспечить меня надежной связью. Затем доложил обо всем по телефону командующему фронтом и вместе с генералами Пожарским и Вайнрубом выехал на свой КП.
Еще не зная, с чем придут парламентеры, я чувствовал, что назревают серьезные события.
Едва успел перешагнуть порог рабочей комнаты, как на столе затрещал телефон. В трубке услышал хорошо знакомый мне голос писателя Всеволода Вишневского, который с самого Одера находился при 8-й гвардейской армии. Узнав о том, что я на своем КП ожидаю парламентеров - представителей верховного командования Германии, Всеволод Вишневский взмолился всеми богами, даже назвал меня родным отцом, лишь бы я разрешил ему приехать на КП и присутствовать при переговорах. Я решил, что такое событие не должно пройти мимо наших писателей. Они ведь тоже вместе с войсками шли от Волги до Берлина, по мере сил помогая нам. И многие из них погибли как солдаты. Кому, как не писателям, рассказать обо всем знаменательном в жизни наших воинов. Я пригласил Вишневского к себе». (книга Чуйкова «Конец третьего рейха»)
Два военных атташе — в прошлом (Кребс и Чуйков).
Очевидно, что еще до своего самоубийства Гитлер уже не рассчитывал на военный успех, но надеялся уцелеть с помощью дипломатических маневров. Возможно этим объяснялась отставка с поста начальника штаба сухопутных войск Германии видного военачальника, практика и теоретика танковой войны Гейнца Гудериана. 28 марта вместо него был назначен генерал от инфантерии Ганс Кребс. Хотя Геббельс ничего не говорил о воинских талантах Кребса, он был удовлетворен этим выбором, назвав его "превосходным человеком", который "был нашим военным атташе в Москве".
Кребс блестяще говорил по-русски и был лично знаком с советскими военачальниками в период его работы в качестве помощника военного атташе в Москве вплоть до июня 1941 года. В Берлине хорошо знали и о примечательном эпизоде из деятельности Г. Кребса. Исполняя обязанности военного атташе, Г. Кребс присутствовал на проводах министра иностранных дел Японии Мацуока после подписания советско-японского договора о нейтралитете. Стремясь подчеркнуть верность СССР, взятым на себя обязательствам по этому договору, И. В. Сталин и В. М. Молотов лично прибыли на вокзал и тепло приветствовали Мацуоку. В то же время советские руководители постарались продемонстрировать свою готовность соблюдать договоры 1939, подписанные между СССР и Германией.
В правительственной телеграмме в Берлин посол Германии Шуленбург писал 13 апреля 1941 г., что во время церемонии проводов, И. В. Сталин "громко спросил обо мне и, найдя меня, подошел, обнял меня за плечи и сказал: "Мы должны остаться друзьями, и Вы должны теперь всё для этого сделать!" Затем Сталин повернулся к исполняющему обязанности военного атташе полковнику Кребсу и, предварительно убедившись, что он немец, сказал ему: "Мы останемся друзьями с Вами в любом случае". Комментируя эти слова Сталина, Шулленбург писал: "Сталин, несомненно, приветствовал полковника Кребса и меня таким образом намеренно и тем самым сознательно привлек всеобщее внимание многочисленной публики, присутствовавшей при этом".
Не исключено, что не служба Кребса в различных штабах армий и групп армий с 1941 по 1945 гг., а его опыт военного дипломата в СССР были прежде всего востребованы руководством третьего рейха весной 1945 года.
В это же время Геббельс принялся изучать биографии тех, кто командовал Красной Армией, уже вступившей на землю Германии. 16 марта 1945 г. Геббельс писал: "Генштаб представляет мне книгу с биографическими данными и портретами советских генералов и маршалов. Из этой книги нетрудно почерпнуть различные сведения о том, какие ошибки мы совершили в прошедшие годы. Эти маршалы и генералы в среднем исключительно молоды, почти никто из них не старше 50 лет. Они имеют богатый опыт революционно-политической деятельности, являются убежденными большевиками, чрезвычайно энергичными людьми, а на их лицах можно прочесть, что они имеют хорошую народную закваску. В своем большинстве это дети рабочих, сапожников, мелких крестьян и т.д. Короче говоря, я вынужден сделать неприятный вывод, что военные руководители Советского Союза являются выходцами из более хороших народных слоев, чем наши собственные".
Возможно, что интерес Геббельса к советским маршалам и генералам был вызван не только желанием посрамить собственных военачальников. Судя по содержанию его дневника, Геббельс в это время интересовался прежде всего делами, имевшими практическое значение для Германии. Не исключено, что он хотел лучше узнать о тех, с кем он хотел вступить в переговоры.
Биография Василия Ивановича Чуйкова вполне отвечала тем общим представлениям о советских военачальниках, которые вынес Геббельс из знакомства с их биографиями.
Возможно, что Геббельс обратил внимание не только на боевой опыт В. И. Чуйкова, но и на его образование, позволившее ему поработать в дипломатической сфере. Вероятно, направляя бывшего военного атташе в Москве генерала Ганса Кребса на командный пункт к Чуйкову, Геббельс знал, что советский генерал-полковник имел хорошую подготовку для ведения международных переговоров.
1 мая 1945 года на командном пункте В. И. Чуйкова: Узнав от В. И. Чуйкова о прибытии Х. Кребса, Г. К. Жуков приказал генералу армии В. Д. Соколовскому прибыть "на командный пункт В. И. Чуйкова для переговоров с немецким генералом". Одновременно Жуков связался по телефону со Сталиным. Реагируя на сообщение о самоубийстве Гитлера, Сталин сказал: "Доигрался, подлец. Жаль, что не удалось взять его живым". Одновременно Сталин приказал: "Передайте Соколовскому. Никаких переговоров, кроме безоговорочной капитуляции, ни с Кребсом, ни с другими гитлеровцами не вести. Если ничего не будет чрезвычайного, - не звоните до утра, хочу немного отдохнуть. Сегодня у нас Первомайский парад".
Жуков далее писал о звонке Соколовского "около 5 часов утра". По словам генерала армии, Кребс ссылался на отсутствие у него полномочий для переговоров о капитуляции. Он также сообщал: "Кребс добивается перемирия якобы для того, чтобы собрать в Берлине правительство Дёница. Думаю, нам следует послать их к чертовой бабушке, если они сейчас же не согласятся на безоговорочную капитуляцию".
По словам Жукова, он поддержал Соколовского, добавив: "Передай, что, если до 10 часов не будет дано согласие Геббельса и Бормана на безоговорочную капитуляцию, мы нанесем удар такой силы, который навсегда отобьет у них охоту сопротивляться". Далее Жуков писал: "В назначенное время ответа от Геббельса и Бормана не последовало. В 10 часов 40 минут наши войска открыли ураганный огонь по остаткам особого сектора обороны центра города". Из мемуаров Жукова можно придти к выводу, будто визит Кребса был кратким, а Сталин вообще запретил вести какие-то переговоры.
Между тем наиболее полное описание переговоров с Кребсом имеется на 30 страницах книги Маршала Советского Союза В. И. Чуйкова "Конец третьего рейха". (Чуйков отметил, что свидетелями переговоров были также писатель Всеволод Вишневский, поэты Константин Симонов и Евгений Долматовский, композиторы Тихон Хренников и Матвей Блантер. Переговоры стенографировались. С немецкой стороны помимо Кребса, в переговорах приняли участие полковник генерального штаба фон Дуфвинг, выполнявший на переговорах обязанности адъютанта генерала, а также переводчик).
Из рассказа В. И. Чуйкова, подкрепленного стенографическими записями, складывается несколько иное впечатление о переговорах на его командном пункте, чем из воспоминаний Г. К. Жукова. Во-первых, Чуйков сообщал, что переговоры шли почти 10 часов. Во-вторых, Чуйков рассказал об установлении телефонной связи между германской рейхсканцелярией и командным пунктом 8-й гвардейской армии. В-третьих, на протяжении переговоров с Кребсом Чуйкову и Соколовскому не раз звонили некие вышестоящие лица. А ими могли быть Г. К. Жуков или И. В. Сталин. Стало быть, Сталин, сначала заявив, по словам Жукова, о недопустимости каких-либо переговоров, затем разрешил их продолжение и фактически участвовал в них.
Камнем преткновения на переговорах стало нежелание новых вождей рейха пойти на капитуляцию без согласия Дёница. Для этого были известные основания. Роли в триувмирате, сформированном Гитлером, были не четко определены. Обращение к Сталину было написано рейхсканцлером Геббельсом, но он указывал, что действует по поручению Бормана. Полномочия Кребса были также подписаны Борманом. Дёниц же был назначен рейхспрезидентом, то есть на пост, который был упразднен после смерти последнего президента Веймарской республики Пауля фон Гинденбурга 2 августа 1934 г. Комментируя в своих воспоминаниях последние назначения Гитлера, бывший министр вооружений Германии Альберт Шпеер называл их "самыми абсурдными в его карьере государственного деятеля... Он не смог ясно определить, как это уже случалось в последние годы его жизни, кто обладает высшей властью: канцлер или его кабинет, или же президент. Согласно букве завещания Дёниц не мог сместить канцлера или кого-либо из министров, даже если бы оказалось, что они не годятся для работы. Так важнейшая часть полномочий любого президента была отнята у него с самого начала".
Реальная власть наследников Гитлера распространялась лишь на несколько берлинских кварталов. Лев Безыменский привел точные данные о территории, которую контролировало правительство Геббельса: "С севера на юг протяженность империи составляла ровным счетом 1650 метров -- от моста Вейдендаммбрюкке до Принц-Альбрехт-штрассе; с запада на восток - 1150 метров -- от Бранденбургских ворот до площади Шлоссплац". Само правительство Германии, которое возглавлял Геббельс, представляло собой лишь видимость такового. Из 17 членов правительства, назначенных Гитлером, в Берлине имелись лишь трое: Геббельс, Борман и новый министр пропаганды Вернер Науман. Это объясняло настойчивое стремление наследников Гитлера собрать Дёница и всех членов правительства в Берлине, о чем постоянно говорил Кребс. Этим же объяснялись также их страхи, что инициативу в руководстве Германией может перехватить Гиммлер.
Для обоснования законности своего положения Геббельс и Борман располагали лишь "Политическим завещанием" Гитлера. Ссылаясь на него, Геббельс, Борман и их сторонники подчеркивали, что лишь они правомочны вести переговоры о капитуляции. Поэтому первыми, кто за пределами бункера узнали содержание политического завещания Гитлера, стали советские военачальники и Сталин. Заявления о том, что Геббельс и Борман предпочитали вести переговоры с СССР объяснялись просто: у окруженных советскими войсками не было иного выхода, как капитулировать перед ними. Парадоксальным образом, Геббельс, Борман и Кребс старались воспользоваться общей капитуляцией для того, чтобы продемонстрировать свое право говорить от лица всей Германии, то есть подтвердить легитимность своего правительства капитуляцией.
Кребс говорил Чуйкову и Соколовскому: "Полная и действительная капитуляция может быть решена легальным правительством. Если у Геббельса не будет договоренности с вами, то что получится? Вы должны легальное правительство предпочесть правительству предателя Гиммлера. Вопрос войны уже предрешен. Результат должен решаться с правительством, указанным фюрером". По словам Чуйкова, Кребс, "волнуясь, уже почти кричит по-русски: "Изменник и предатель Гиммлер может уничтожить членов нового правительства!.. Гиммлер думает, что германские войска еще могут быть силой против Востока. Он доложил об этом вашим союзникам. Нам это ясно, совершенно ясно!"
Кребс, Геббельс и другие не без основания полагали, что Советское правительство было готово принять капитуляцию у правительства, которое оказалось в берлинской ловушке, и тем самым завершить войну в считанные часы. В противном случае военные действия могли затянуться. При этом советские военачальники неизменно подчеркивали, что все переговоры об общей капитуляции должны происходить с участием всех союзников.
В то же время для Советского Союза был невыгоден захват власти Гиммлером, который уже вступил в тайные сепаратные переговоры с агентами западных держав. Поэтому прибывший на командный пункт В. Д. Соколовский, ссылаясь на Г. К. Жукова, предложил Г. Кребсу публично "объявить Г. Гиммлера изменником, чтобы помешать его планам". Заметно оживляясь, Кребс ответил: "Очень умный совет. Это можно сейчас же сделать. Конечно, с разрешения доктора Геббельса". Кребс попросил разрешения послать полковника фон Дуфвинга к Геббельсу.
Чуйков позвонил начальнику штаба и приказал обеспечить переход полковника и одновременно связать наш батальон на переднем крае с немецким батальоном, чтобы установить телефонную связь Геббельса с советским армейским командным пунктом.
При переходе линии огня группа, в которой были фон Дуфвинг, немецкий переводчик и советские связисты, была подвергнута обстрелу с немецкой стороны, хотя полковник держал белый флаг. Несмотря на то, что командир советской роты связистов был смертельно ранен, связь с рейхсканцелярией была установлена. Правда, с немецкой стороны связь долго не работала. И все же после возвращения фон Дуфвинга Кребс смог разговаривать с Геббельсом по телефону.
После долгих переговоров Кребс зачитал Геббельсу по телефону советские условия капитуляции:
"1. Капитуляция Берлина.
2. Всем капитулирующим сдать оружие.
3. Офицерам и солдатам, на общих основаниях, сохраняется жизнь.
4. Раненым обеспечивается помощь.
5. Предоставляется возможность переговоров с союзниками по радио".
Геббельс потребовал возвращения Кребса, чтобы обсудить с ним все эти условия.
На прощание Кребсу было сказано: "Вашему правительству будет дана возможность сообщить о том, что Гитлер умер, что Гиммлер -- изменник и заявить трем правительствам - СССР, США и Англии - о полной капитуляции. Мы, таким образом, частично удовлетворим и вашу просьбу. Будем ли мы помогать вам в создании правительства? Нет. Но даем вам право сообщить список лиц, которые вы не хотите видеть в качестве военнопленных. Мы даем вам право после капитуляции сделать заявление Союзным Нациям. От них зависит дальнейшая судьба вашего правительства". Кребсу было также сказано, что после капитуляции Берлина советские войска дадут немцам самолет или автомашину, а также радиосвязь для установления контакта с Дёницем.
Кребс: "Список лиц, находящихся в Берлине, который мы дадим, не будет рассматриваться как список военнопленных?"
Ответ: "Это обеспечено. Офицерам сохраним звания, ордена, холодное оружие. Мы даем право представить список членов правительства, право связи с Дёницем. Но всё это после капитуляции".
Кребс: "Итак, после капитуляции советское радио даст сообщение о смерти Гитлера, о новом правительстве и о предательстве Гиммлера?" Получив очередное подтверждение на этот счет, Кребс, по словам Чуйкова, "заверил, что постарается обо всем быстро договориться. 13 часов 08 минут. Кребс ушел".
По словам Чуйкова, после прощания Кребс дважды возвращался "уже с лестницы: сперва он позабыл перчатки, которые положил на подоконнике вместе с фуражкой; однако, фуражку-то он надел, а вот перчатки не взял. Второй раз Кребс вернулся под предлогом, что забыл полевую сумку, которой у него вообще не было. Он уверял, что принес в ней документы от Геббельса и Бормана, хотя - я хорошо это помню -- доставал бумаги из бокового кармана".
Чуйков так объяснял поведение Кребса: "По глазам и поведению было видно -- генерал колебался: идти ему обратно в пекло или первому сдаться на милость победителя. Возможно, ждал, что мы объявим его пленником, с чем он, возможно, охотно согласился бы".
После обратного перехода Кребсом линии огня советские военачальники ждали ответа из рейхсканцелярии. Однако немцы молчали. Их молчание затягивалось.
Что было во второй половине 1 мая в бункере рейхсканцелярии существуют только версии...
Г. К. Жуков вспоминал: "В 18 часов В. Д. Соколовский доложил, что немецкое руководство прислало своего парламентера. Он сообщил, что Геббельс и Борман отклонили требование о безоговорочной капитуляции. В ответ на это в 18 часов 30 минут с невероятной силой начался последний штурм центральной части города, где находилась Имперская канцелярия и засели остатки гитлеровцев".
Однако нет никаких документальных доказательств того, что руководители нового правительства на самом деле отвергли советские условия капитуляции. Указанный парламентер не предъявил никаких документов, свидетельствующих о том, что он действует по поручению Геббельса или Бормана. Не осталось никаких документов о заседании правительства Геббельса, на котором было принято решение отвергнуть советские условия.
Вечером 1 мая значительная часть обитателей бункера предприняла попытку прорыва из советского окружения. По оценке Уильяма Ширера, от 500 до 600 обитателей бункера, многие из которых составляли эсэсовцы, в конечном счете, сумели прорваться. Они затем оказались в оккупационных зонах союзников. Некоторые из них потом утверждали, что генералы Кребс и Бургдорф, а также чета Геббельсов, не присоединились к группе прорыва, а покончили жизнь самоубийством.
Однако никто не смог представить убедительные свидетельства того, как Кребс и Бургдорф покончили с собой. Их тела не были найдены.
Противоречивы свидетельства и о гибели Бормана по пути из бункера. Как убедительно доказал Лев Безыменский в своей книге "По следам Мартина Бормана", заявления личного шофера Гитлера Эриха Кемпки в его книге "Я сжёг Гитлера" опровергали его же показания на Нюрнбергском процессе о гибели Бормана от взрыва танка советским снарядом. Лидер "Гитлерюгенд" Артура Аксманна, на которого ссылался У. Ширер, уверял, что Борман принял яд в ходе побега. Однако его тело никогда не было обнаружено. Мартин Борман, поисками которого занимались значительную часть ХХ века, исчез бесследно.
Было немало рассказано о самоубийстве Геббельса, его жены, а также убийстве их детей, трупы которых были обнаружены. В своей книге Х. Р. Тревор-Роупер, привел показания адъютанта Геббельса гауптсштурмфюрера СС Гюнтера Швагермана. Тот утверждал, что вечером 1 мая Геббельс вызвал его и сказал: "Швагерман! Случилось величайшее предательство. Генералы предали фюрера. Всё потеряно. Я умру вместе с моей женой и своей семьей... Вы сожжете наши тела. Можете это сделать?" По словам Тревора-Роупера, Швагерман обещал это сделать.
Чуйков пишет: Утро (2-го мая) серое, прохладное. Вспоминаем о Сталинграде, шутим, курим.
11 часов 30 минут.
Адъютант докладывает: на самоходке приехал Фриче. Входит Фриче - в сером пальто, в очках, небольшого роста. На ходу читает бумаги. Молча садится. Переводчик рядом.
Фриче тоже принял условия безоговорочной капитуляции. Хотел он этого или не хотел, но то был неизбежный итог наших переговоров.
Соколовский (Фриче). Мы заинтересованы в том, чтобы в Берлине было спокойно. Тем, кто беспокоится за свою судьбу, мы можем дать охрану.
Фриче. Немецкие полицейские органы разбежались, но можно их вновь собрать.
Соколовский. Нас полиция не интересует. Она будет причислена к военнопленным. Нас интересуют чиновники администрации. Им мы обеспечим охрану. Ущерба им не будет. Ясно?
Фриче. Не понимаю. Кто, где может причинить ущерб? Кто решится на эксцессы?
Соколовский. И наши отдельные бойцы и немецкое население могут проявить, жестокость к вам за действия гестапо и тому подобное...
Фриче. Да, возможно.
Соколовский. У нас все предусмотрено, объявлено. Есть комендант Берлина советский генерал Берзарин. Созданы районные комендатуры. Они примут все меры. Есть ли у вас другие пожелания?
Фриче. Я вам писал письмо как последний ответственный представитель правительства. Я написал его, чтобы предотвратить кровопролитие.
Соколовский. Ваш вынужденный жест нам понятен.
Фриче. Я бы хотел расширить документ, для чего мне нужно связаться с Деницем.
- В десять часов утра, - сообщил я. - Дениц обратился к армии и народу с заявлением, что он принял руководство и до конца продолжает борьбу с большевизмом, а также американцами и англичанами, если они будут мешать. Но нам он не страшен!
Фриче. Я этого не знал.
Окончательно уточнив условия капитуляции, мы расстаемся с ним. Все задумчивы: не подставное ли это лицо? Хоть враг повержен, все равно чувствуешь к нему недоверие. Рассуждаю вслух:
- Дениц объявил Гиммлера предателем. Берлин капитулировал отдельно. Но, в общем, мы их доконали. Какой же у них развал и разброд, если Геббельс хотел ориентироваться на нас...
Все поняли мою иронию и засмеялись.
Звонок телефона. Начальник штаба армии сообщил: наши части встретились с ударной армией генерала Кузнецова. Бой в районе рейхстага, имперской канцелярии и во всём Тиргартене закончился. В Берлине стало тихо.
Я сообщил об этом всем присутствующим на КН.
- Наступает конец войны, - возбужденно сказал Василий Данилович Соколовский.
- Да, закурим трубку мира!
В полдень (2 мая) берлинский гарнизон, а также войска СС, охранявшие имперскую канцелярию остатка гитлеровского правительства, капитулировали...
Каждая строчка этих воспоминаний - результат моих наблюдений, переживаний и размышлении, порой, может быть, субъективных, но всегда искренних. Я говорил, говорю и буду говорить о войне без утайки все, что думаю, что тревожит мою душу».
Так заканчивает свою последнюю книгу Василий Иванович Чуйков.
ЛИТЕРАТУРА:
Чуйков В.И. «Конец третьего рейха». Москва, Советская Россия, 1973.
История второй мировой войны, 1939-1945. Москва, 1979. Т. 10. См. стр. 310-347.
СОВЕТСКАЯ ВОЕННАЯ ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: В 8 ТОМАХ. Т.1 «БЕРЛИНСКАЯ ОПЕРАЦИЯ 1945». МОСКВА. ВОЕНИЗДАТ. 1990. См. стр. 383-387.