Раньше думала: да как вообще может нравиться творчество Пушкина! Незатейливые стишки да знакомые ещё со школы, от того вызывающие лишь отторжение образы — скучная, выспренная классика (ой, ну камон в литературе точно есть книжки поинтереснее 😤).
Если уж и браться за древности, так за Некрасова (о, родился стих: чем агитацию с экранов есть, лучше Некрасова прочесть!), Достоевского или того же Толстого. Во-первых, они не в стихах, во-вторых, и ныне звучат современно, в-третьих, во сто крат интереснее, чем те же «Повести Белкина», коими мучили на уроках.
Но возраст, видно, берёт своё, и после знакомства с дневниками бунтаря-пиита (которому только дай волю, сразу начнёт ныть о тяготах жизни стихотворно одарённых), решилась-таки прочитать произведение-феномен русской литературы. И, что удивительно, мизантропичными строфами прониклась!
Но я озадачена: как поэма может предназначаться детям, если вся она пронизана пылкой чувственностью (если не сказать похотью)?..
Кстати, Достоевский считал, центральным персонажем в произведении — Татьяна, а вовсе не Евгений, и роман посему следовало бы именовать «Ларина».
«Её ничтожность разумею, и мало к ней привязан я» (это он про жизнь)
Классика словесности оказалась весьма актуальной (особливо для тогдашней меня). Онегин, этот «модный/ пасмурный/ печальный и опасный чудак» (во сколько эпитетов!), «отшельник праздный и унылый» депрессует, спрятавшись ото всего мира в глухой деревне, и проводит дни в унылом апатичном безделье.
Ничто его не радует, ничто не злит, всё кажется далёким и обыденным. Жизнь? Ничего нового. Вожделение, ревность, зависть, ненависть — история человечества со всеми страстями своими и чувствами повторяется из века в век, отчего кажется, глупо беспокоиться, переживать, ведь всё уже было.
Тихие, задумчивые, погруженные в себя, персонажи словно старые друзья: читаешь про тогдашних горемык, а будто глядишься в зеркало.
«Из уборной выходил подобный ветреной Венере, когда, надев мужской наряд, богиня едет в маскарад», — прежде чем пресытиться, пижон Женя вволю повеселился. Жил-не тужил; думами-то себя не утруждал, не то что работой.
У столичного бомонда всего и делов: упиваться дорогущим шампанским (они с Ленским в деревне, пили Moët, это вообще как?!), вкушать деликатесы, наряжаться в парижские туалеты, щебетать друг с другом гнусавым прононсом, почитывать забугорные бестселлеры, предаваться плотским утехам да мазурку отплясывать. Интриги, сплетни, клевета, подковёрные игры оживляли привычную светскую житуху.
Ложились господа за полночь, ну и просыпались соответственно во второй половине дня. Да и то, для только только, чтобы ввечеру сызнова по гостям... (У вас ведь тоже сейчас проснулась ненависть к этим господам? 🤬)
Альтернативная привязанность
Впав в меланхолию, скрывшийся от света горе-аристократ, постоянно восклицая «тоска!», устами Пушкина язвительно высмеивает бывших друзей, изобличает всю «гадость общества петербургского», обзывая богатеев приземлёнными, туповатыми, бессмысленными и пустыми (вот все удивились после публикации).
Отныне бывшему повесе милы сена пук, дуэт рябин да жмуркие утки.
Впрочем, досталось от новоиспечённого анахорета и докучливому провинциальному дворянству — сборищу таких же поверхностных, суетливых, навязчивых, жалких обывателей (это он ещё в соцсетях не зависал).
Лишь только Ленский, «красавец, в полном цвете лет», коего поэт вольно именует то «соседкой», то «хозяйкой», расцветил уныние Онегина (ура!).
Парни стали неразлучны. Нежная дружба — «Довольно, милый» и «Ах, милый» — однако же закончилась плачевно: Онегин жестоко расправился с младшим товарищем (мужская логика, что ещё сказать). Может, приревновал? Не смог смириться с потерей, объявившего о женитьбе приятеля? Лично я была удивлена.
«Докончу после как-нибудь»
Роман в стихах придуман поэтом с девичьей тальей в подражание обожаемому Байрону (чей «Дон Леон», к слову, воспевает нетрадиционную любовь).
Причём повествование, как юркий обмылок, беспрестанно ускользает от ветренного автора, который то жалобно сетует на возраст, то ворчит, что друзья-де хуже врагов, то грезит о творческом бессмертии и славе, то, как завзятый эротоман, делится воспоминаниями о неудачном романе да откровенничает о нездоровом пристрастии к чужим ногам (#футфетиш).
Перед мысленным взором, как в калейдоскопе, мелькают набережная, Петербург, зима, Италия, балы, шампанское, вино, бокалы. Будто флешбеки или фотокарточки, выхваченные в недрах мозга воспоминания.
Не зря Пушкин откровенничал, дескать «пишет спустя рукава».
Произведение, правда, писалось семь лет; причём рифмач то и дело отвлекался на другие прожекты, так что немудрено в конце концов упустить суть рассказа...
Ода страсти и проблемы словесности
Строфы исполнены настроения разного но превалирует всё же тон насмешливый, а ещё сладострастный — стишки прямо-таки сочатся томлением плоти: «Люблю её под длинной скатертью столов, весной на мураве лугов, зимой на чугуне камина», чего-то там «паркет» и «зал», «у моря на граните скал». Сейчас его бы отправили лечить сексоголизм.
«И выражалася с трудом на языке своём родном», — автор сетует, что на родном языке зачастую невозможно подобрать нужных слов, отсюда и множество заимствований: «Панталоны, фрак, жилет, всех этих слов на русском нет».
А ещё он злоупотребляет — видно трендовым тогда — словом «модный».
«Где нет любви к искусству, там нет и критики»
Лошадку, которая «плетётся рысью как-нибудь» и «мальчишек радостный народ», что «коньками звучно режет лёд» современники поэта не оценили. Тогдашние критики с трудом переводили с его образно-поэтичного на свой привычный прозаичный.
Александр вообще, как всякий новатор, был у них не в чести; и очень переживал по этому поводу. Раздражался, доказывал, негодовал, а потом махал на всё рукой и делал вид, что толстокож, ничто его, дескать, не задевает — облачался в защитную маску насмешливости.
На самом деле то обманчивые безыскусность и простота. Кажущаяся лёгкость, с которой Пушкин рифмовал, на самом деле требовала огромной самоотдачи и работы. Прежде всего ума.
(В конце концов, нужно иметь определённую находчивость не париться придумывать всё самому, а вдохновиться уже готовыми сюжетами, и подснять, к примеру, образ Светланы у Жуковского. 🙃)
А думать кто будет, Пушкин?
Ну вот в чём отличие умного человека от тупого? По идее, с мозговитостью коррелирует критическое мышление: важно ко всему относиться скептически и по любому вопросу иметь собственное мнение, а не повторять, как попугай то, что талдычат вокруг, или топорно принимать всё на веру («О русский глупый наш народ, зачем ты предан властелину, который мнет тебя, как глину?»).
Если человек совсем умный, до него доходит, что правил нет (отсюда и олигархи), и вся та шелуха, из которой состоит наша жизнь — суть наносное.
Так вот Пушкин, кажется, был семи пядей во лбу, если и правда презрел ненавистные державные устои, наплевал на набившее оскомину светское общество и удрал во Францию, продолжив жизнь в новой личине. (Хорошо быть масоном: и с документами ложа поможет, и труп другой в склеп подложит)
Поэзия давно уже утратила былое очарование. Сейчас это что-то пыльное, потрёпанное, изношенное, даже извращенное, как фетиш. Ещё при Достоевском у специфического литературного жанра началась эра забвения.
И рэп — совершенно точно не новая стихотворная форма: хотела было написать я, но послушала новый — супердепрессивный — альбом Face (признан иноагентом) и передумала. А ведь есть же ещё Хаски, МакСимаМгла и Дельфин. Так что, похоже, ещё не всё потеряно. Но всё-таки проза как-то честнее.
Там не надо невпопад рифмовать слова или кривить душой, переставляя ударения (вздрогну́ла, счастли́в и селяни́н — толика лукавства от Пушкина).
Положа руку на сердце: наверняка стихам вы предпочтёте прозу?