В предрассветный час, его еще зовут Часом Волка, тьма сгустилась в недрах обычного городского дворика, готовясь принять в себя Николая Петровича.
— Приди ко мне, — шептала она, — больше тебе все равно некуда.
— Некуда…, — Николай Петрович болезненно застонал и проснулся.
Одновременно у него в голове проснулось и загалдело еще как минимум сорок человек обоих полов, три рептилоида, стадо оленей, разверзся ад, выросло дерево с плодами непристойного вида, родилась и погибла вселенная, а на ее обломках выстроило себе дом странное существо. Вздумай кто спросить Николая Петровича о существе, тот бы в ответ руками развел, да замычал невразумительно, хотя отлично знал, как оно выглядит, только вот выразить не мог. Он вообще последнее время мало что мог. И это сводило его с ума. Потому тьма и пришла за ним. Творец, не сумевший совладать с собственным даром, несет смертельную угрозу всем слоям мироздания и подлежит поглощению. Николай Петрович, не раздумывая, и даже радостно, шагнул в объятия тьмы с табурета, над которым приладил петлю накануне.
***
— Кончай пылиться по кабинетам, — бренчал на укулеле старый раста, — пора напиться тепла и света…*
Николаю Петровичу пройти бы мимо, как обычно, швырнув в лежащую перед растой засаленную вязанную, поблекшую, но все еще веселой расцветки шапку, горсть мелочи. Но что-то в незатейливой песенке задело его за живое. Честно сказать, он не любил людей, зовущихся в народе творческими. И если уж совсем честно, люто им завидовал. Бывшая жена недавно ушла к оперному певцу, томному красавцу, он, видите ли, легкий и веселый, а Николая Петровича обозвала заунывным душнилой.
— Пылиться, говоришь? — могильным камнем навис над эфемерной стариковской фигурой Николай Петрович. — Люди работают с утра до ночи, чтобы семьи кормить, детей поднимать. И таких, как ты, бездельников! Кто тебе в шапку денег сует? Я!
— Изи, бро, — ласково улыбнулся раста, — это всего лишь песня, не множь сущности.
Но Николай Петрович завелся не на шутку. Он выдернул из сухих рук старика инструмент, швырнул об асфальт и растоптал.
— Надоели! — лицо Николая Петровича побагровело, на губах вспенилась ядовитая слюна. — Строят из себя! Работать бы лучше шли! Землю пахать!
— Ясно, — безмятежно ответил раста, — ты хочешь сменить дар.
— Какой еще дар? — насторожился Николай Петрович. Он любил подарки.
— Вообще он есть у каждого, и у тебя тоже. Просто ты его не считаешь таковым.
— Ну конечно… — Николай Петрович снова завелся, словно сделавший вынужденную краткую остановку локомотив, — я эту байду от бывшей жены слыхал. Все детки талантливы, просто потом они эти таланты зарывают. А так каждый способен на эти ваше хваленое «творчество». И чего все так с ним носятся?
— Твоя жена имела ввиду немного другое, — мягко осадил его раста, — Дар, это когда ты любишь заниматься каким-то делом. Хоть песни петь, хоть унитазы чинить. Там, где любовь, там и творчество. Процесс, результат. Просто одни результаты громкие, а другие не очень. Но они ценны, каждый в своей области.
— Только унитазы чинить трудней, — парировал Николай Петрович. — Да и жизнь у тех, кто песенки поет, покрасивше, да побогаче.
Старик не ответил, лишь вздохнул глубоко, посидел немного в задумчивости и принялся собирать обломки укулеле, разбросанные вокруг. Николай Петрович со злорадным удовольствием наблюдал, как раста ползает по заплеванному асфальту. Выкуси! Нечем крыть!
Наконец, старик кое-как уложил обломки в шапку, подхватил ее одной рукой, другую же протянул Николаю Петровичу. Тот брезгливо отпрянул.
— Не бойся, — успокоил раста, — я не заразный. Предлагаю осуществить желаемое. Пожмем руки, и ты сменишь дар.
— Бред — фыркнул Николай Петрович.
— Я стар, но любопытен, — раста не торопился опускать руку, — это же интересно. Бодрит. Новое всегда бодрит.
— А ты заунывный душнила! — Николаю Петровичу вдруг почудился голос бывшей жены. — Не по зубам тебе новое.
— Вот и поглядим, — мстительно подумал он, пожимая руку старику.
Ничего сверхъестественного не произошло, разве что, раста после рукопожатия растворился в воздухе. Но Николай Петрович ничуть не удивился. Даже нашел это эффектным и решил, как только придет домой, написать стихотворение. И название придумал красивое. «Обломки призрачной стены».
Он озорно встряхнул головой и поспешил на работу, с радостным изумлением замечая, как серый городской пейзаж вокруг расцветает яркими красками. Все вроде осталось прежним, но неуловимо изменилось. В трещинах на стенах домов Николай Петрович разглядел узоры и лица, птичья клякса на капоте автомобиля обернулась для него забавным невиданным зверем, отражения в витринах напомнили о бренности жизни, а брошенная забывчивым дворником метла вызвала желание оседлать ее и прискакать на работу, горланя: «Ведьмаку заплатите чеканной монетой!» Николай Петрович захохотал на всю улицу, привлекая недоуменные взгляды прохожих. Раньше он бы себе такого не позволил. А сейчас еще больше развеселился, представив вытянутые лица коллег, сотрудников солидного банка, где он трудился операционистом.
А потом ему стало не до веселья. В голову полезло черт знает что. Будто кто-то невидимый крикнул в пространство: «Эй, чуваки! Свободная голова! Все сюда!«И чуваки ломанулись.
Сквозь визг, стоны, смех, слезы, обрывки неприличных частушек, клятв, обетов, монологов, рассуждений и летящий над всем этим протяжный монотонный вой, от которого по телу бежали мурашки, Николай Петрович сумел расслышать голос разума. Домой! Немедленно домой!
Оказавшись в родных стенах, он запер дверь на все замки, позвонил на работу, наврал про высокую температуру и засел в туалете с ноутбуком. Он где-то слышал, что в тесных уютных помещениях вдохновение прет, будто брошенные в унитаз дрожжи.
Три часа мучительных потуг явили миру шесть страниц текста мелким шрифтом. Николай Петрович отер пот с утомленного чела и прислушался. В голове царила блаженная тишина.
— Эвона я их как распедалил! — удовлетворенно хмыкнул он, перечитав написанное.
Ответом ему были гулкие тяжелые шаги. Они доносились отовсюду, в том числе изнутри самого Николая Петровича, заставляя того содрогаться, трусливо вжимая голову в плечи. Приближалось нечто ужасное, и что-то подсказывало несчастному Николаю Петровичу, оно не из тех, кто еще недавно горланил в его голове непристойные частушки. Шаги стихли, сменившись скрипучими резкими звуками. Оно смеялось. А потом уронило в душевные глубины Николая Петровича одно-единственное слово:
— Говно!
— Еще какое! — загомонили вернувшиеся в голову голоса.- Бездарь! Графоман! Творцом себя возомнил! Работать иди! Землю копать!
Николай Петрович беспомощно моргал, гладя в монитор. А ведь и правда говно. Говнище. Унылое, шаблонное, убогое. Удалить к чертовой матери!
Когда на экране засиял чистый лист, нечто вернулось и лениво протянуло: «Нууу… может не такое уж и говно…»
Николай Петрович взревел раненым зверем, выскочил из туалета и грохнул ни в чем не повинный ноутбук об пол. Так состоялось его знакомство с внутренним критиком.
Следующие три дня Николай Петрович провел, мотаясь из мрачной апатии в радостный щенячий энтузиазм. Снова и снова пытался он выкинуть из головы тех, кто там находился, но стоило написать пару абзацев, как являлся критик и гнусно посмеивался. Говно. Николай Петрович безжалостно уничтожал написанное, гад возвращался и тянул свое: Нууу… может не такое уж и говно…
На четвертый день, не в силах больше выносить происходящее, Николай Петрович вышел на балкон и огласил окрестности диким, полным ненависти ко всему сущему, воплем. И его услышали. Тьма, когда к ней обращаются, всегда откликается.
— Я приду за тобой, — пообещала она. — В самый темный предрассветный час, его еще зовут Часом Волка. А пока ложись спать.
Николай Петрович от ее слов успокоился, даже перестал обращать внимание на голоса в голове. Он собирался уже уходить с балкона, как его взгляд зацепился за моток толстой веревки в углу.
***
Старый раста сидел по-турецки на асфальте, плел загорелыми узловатыми пальцами фенечку и фальшиво насвистывал. Рядом лежала засаленная, поблекшая, но еще сохранившая веселую расцветку шапочка и несколько аляповатых браслетиков. Неказистые, безыскусные, словно сделанные ребенком, они почему то привлекали внимание прохожих. И фальшивый свист никого не раздражал. Кто-то даже подсвистывал.
— Скажите, ваши фенечки, они что-то означают, — напротив старика остановилась строгая девушка в идеально сидящем деловом костюме и тщательно уложенной в тугой пучок прической.
— Я плету судьбы, милая, — ответил раста, — новое для меня дело. Интересное. Учусь.
В глазах девушки зажглись лукавые огоньки, она наклонилась положить в шапку крупную купюру, выбрала браслетик, надела его, подмигнула старику и поспешила по своим делам.
* Полковник и Однополчане