Николай Сластихин. Загадки Спасской башни Московского Кремля [1914]

«Загадки Спасской башни Московского Кремля» - так называется статья Николая Сластихина, напечатанная в №12 за 1914 год Архитектурно-художественного еженедельника.

Статья интересна тем, что написана архитектором, лично проводившим обмеры и исследование Спасской башни в начале 1910-х годов. В Музее Академии художеств хранится большое количество чертежей и рисунков, выполненных Николаем Сластихиным во время исследования им Спасской башни.

Сластихин Н.И. К обмеру Спасской башни Московского Кремля [1912]

Загадки Спасской башни, о которых пишет Николай Сластихин:
- масонские знаки;
- башенные часы;
- обнаруженный им невскрытый тайник, в стене на высоте 5-го этажа.

Многое, о чем говорит Николай Сластихин, можно найти и в современных источниках, но есть и немало информации, которая по разным причинам уже давно забыта.

Ниже приводится два варианта статьи «Загадки Спасской башни Московского Кремля» Николая Сластихина:
- оригинал;
- вариант в современной орфографии.

Кремль Московский созидался не сразу и не одним зодчим. Он, даже, не реальное произведение отдельных строителей, а скорее идея, менявшаяся и обогащаемая сообразно культурному росту целой народности. Это один из тех редких, счастливых памятников в истории зодчества, в которых последний венчающий камень завершает идею, положенную в основание.

Яркая мечта народная украсилась замыслом неприступности и создала совершенное произведение целой эпохи, целого племени, его культурных богатств и художественных достижений.

Сказка создания Кремля отразила в себе три ярких периода: время былинное, легендарное, время великокняжеское и время царей.

До княжения Иоанна III Васильевича, Кремль Московский был лишь прекрасной славянской былиной. Народ не утрачивал своей священной связи с чарами земли, ветра, поля, с эхом леса, гор, с зеркальностью водоемов, с ароматом цветов, с шепотом трав. Народ со всей смелостью и размахом первобытной души разрешал вопросы красоты и, создав легенду, бросил ее в века.

По летописи в 1291 году на одном из семи холмов, среди дремучего бора, изрезанного косогорами и оврагами, на берегу Москвы реки, возникло необычайное сооружение: на высоком валу, обнесенном рвом, ощетинился деревянный частокол или острог из бревен стоймя, обтесанных вверху. Это было сердце мифической, непобедимой православной силы, именуемой Русью. Это был «кремник» - скромный прообраз нынешнего живописного Московского Кремля.

При сыне Ивана Калиты, Симеоне Гордом был начертан первый план каменного Кремля, а при великом князе Иоанне III Кремль получает уже тот коренастый воинственный силуэт, какой мы видим на Годуновском чертеже.

Ощетинившиеся зубцами стены являют грозную живописность; но в общем абрисе еще нет тех причудливых форм, которые придали ему надстроенные спустя два века верхушки башен. Архитектурное значение Кремля к упоминаемому времени невелико: это была в полном смысле крепость.

С начала XVII столетия, после того как поляки покинули Кремль, томимые голодом, после вступления на престол царя Михаила Федоровича, смута, терзавшая Московию, подавлена. Труды первых царей дома Романовых направлены на внутреннее благоустройство Государства. Расцвет монархии влечет расцвет искусств. По мере того как гаснет опасность вторжения внешних врагов, уменьшается служебное значение детинца или Кремля.

Кремль преображается.

Одна за другой надстраиваются верхушки его башен. Сгоревшая деревянная крыша над стенами и заборала между зубцами, не возобновленные, уходят в область преданий. Высыхают мелеющие рвы и, засыпанные, превращаются в сад. Кремль окончательно теряет свое стратегическое значение, приобретая характер сооружения декоративного.

Эпоху нарядности Московского Кремля открывает Спасская или Флоровская башня. Надстроенный в 1624—1625 г. англичанином Христофором Галовеем верх ее является импульсом декоративной обработки других вышек. Это самая высокая, наиболее богатая историческими событиями, самая интересная в архитектурном отношении и самая, пожалуй, красивая из всех башен Кремля.

В богатой орнаментика ее форм отразились и мотивы, заимствованные из деревянного зодчества, и принесенная с запада любовь к символике и затейливости, и влияние крепкого русского духа на творчество иноземцев. Особенно богато разобрана арабесками красивых кружев аркатура седьмого яруса башни. Над гладким, прямым, собственно крепостным зданием высится открытый портик. Пролет каждой из его арочек почти четыреугольный, верхний косяк сведен внутрь полуарки, а снаружи стрельчатая форма арки заканчивается причудливыми фигурами каменных медведей и львов.

Снизу мало приметные звери совсем теряются в ажурных узорах богатого орнаментикой пояса; вблизи же они производят незабываемое впечатление своей необычайной, любопытной внешностью, напоминая несколько химер Notre-Dаmе. Лишь там, наверху, когда видишь их вплотную, на фоне развертывающейся панорамы города, среди пробивающихся в кладке побегов зеленой травы, когда осязаешь тщательную любовь и экспрессию, с какой они выточены, загадка их бытия встает мучительным вопросом. Чувствуется, что, ставя эти химерические чудища здесь, на восемнадцатисаженной высоте, зная, что снизу они будут незаметны, зодчий оправдывал лишь свои высшие и важные намерения.

Теперь уже нет сомнений, что многие сходные между собой архитектурный подробности, которыми пестрят гигантские постройки соборов, церквей, замков и других обширных зданий, сооруженных в средние века, не было делом случайным, также как и встречающаяся в украшениях их символистика (Изображение льва в трактовке, весьма близкой фигурам на Спасской башне, можно подметить на Notre Dame de Dijon.).

Общность символической скульптуры средневековых построек связывает в один громадный союз все каменщичьи корпорации, существовавшие во всех европейских странах, и стирает тем красочный различия народов. Существует историческое свидетельство о том, что уже во второй половине XIII века постройка знаменитого Страсбургского Собора была предпринята обширным товариществом франмасонов, которое, в свою очередь, было в тесной связи с такими же корпорациями других стран. Все эти корпорации руководились в сооружении зданий общей мыслью и одинаковыми правилами, служившими для олицетворения мистических символов, имевших важное братское значение.

Но особенно сильно и ярко дух индивидуализма в его крайней, изолированной, создающей группы деятельности, проявился в Англии. Смелая и мрачная борьба того времени наиболее резко отпечатлелась в строительном искусстве именно этой страны. Именно в Англии возникли обширные, замкнутые корпорации вольных каменщиков, статуты которых оставили глубокую борозду в истории всей европейской архитектуры.

Прибывший «из-за моря», из Англии, палатных дел мастер Halloway, имевший миссию украсить надстройками в угоду XVII веку, стремившемуся к нарядности, верхушки башен Кремля, как англичанин и истый сын своей родины, был тесно связан с традициями английского масонства, общего большинству современных английских зодчих.

Переселившись в Москву и закончив кладкой архитектурный рисунок Спасской башни, он озаботился об украшении ее форм художественными деталями. Из серого мячковского камня, залежи которого находятся недалеко от Москвы, были вытесаны роскошные фантастические кружева орнаментов, колонки, решетки, шпили и, наконец, символические масонские фигуры. До наших дней из фигур уцелели только некоторый изображения львов и медведей, держащих в лапах шар. К сожалению, те фигуры, пьедесталы которых стоят в нишах между колонками портика, погибли в пожаре 1654 года.

Все, что наталкивает мысль на аллегорический характер их изображений, - это запись о скромности наших предков, одевавших их в суконные одежды: «133 г. октября 6, по государеву именному приказу сделано на четыре болвана однорядки суконные, сукна пошло английского разного цвета двенадцать аршин, по полтине аршин; а быть тем болванам на Флоровских воротах». (Издельная запись). Вероятно изображения их были все той же грубовато - откровенной насмешкой над духовной иерархией, ярыми противниками которой выказали себя масоны в целом ряде средневековых соборов и церквей (Собор в Страсбурге, церковь d’Oberan в Мекленбурге, собор в Вюцбурге и др.). Надо пожалеть, что ключ к загадке существования этих скульптур утерян: должно быть они были не менее искусно и тонко исполнены, чем фигуры львов, и может быть носили какой-нибудь более конкретный эмблематический отпечаток масонства (Напр. в церкви d’Oberan в Мекленбурге изображения св. Девы и Христа носят на груди масонскую Пентаграмму).

Что касается изображения, неоднократно встречающегося в масонской символике, льва держащего в передних лапах шар, то он должен был знаменовать собой силу, владеющую миром, другими словами, Зиждителя вселенной или Архитектора мироздания. Надо думать, что именно это значение должно быть приписываемо тем скульптурным зверям, что чутко сторожат века на стенах Спасской башни. Для немногих посвященных, знающих «знаки фигур», поставил верующий масон изображение высшей власти над миром, означающее источник света, истины и добродетели, присоединив свой труд к тем захватами, к которым всегда стремилось масонство. Что касается других изображений зверя, похожих либо не медведя, либо на мифического русского «инрика - зверя», то, судя по технике их выполнения, они сделаны позднее, после одного из пожаров, во время ремонта башни, и заменили собой прежнее изображение владыки звериного царства, могучего льва.

Из-за аркатуры портика возвышается вторая часть башенного здания. Назначение этой части башни поддерживать железные циферблаты часов. Собственно теперешние часы в том виде, как они существуют сегодня, неуклюжи, громоздки и не в пропорции с архитектурным ансамблем остальной башни. Последняя их реставрация еще больше подчеркнула это несоответствие. Часы эти были поставлены по приказанию Петра Великого па место оригинальных старых часов. Стремление Петра переделать все по-новому коснулись и Спасской башни; часы были переделаны «по-амстердамски», «с танцами».

В своем путешествии по России в половине XVII века барон Мейерберг прилагает чертеж восточного циферблата прежних боевых часов на Спасской башне, а также небольшое к нему пояснение, оставляя однако загадкой интересный вопрос устройства этих часов (На чертеже у Мейерберга изображен циферблат с надписью «Horlogium Moscovitum». «Изображение главных часов к востоку на Флоровской башне над Спасскими воротами, близ большой торговой площади или рынка, возле дворцового моста. Они показывают часы дня от восхождения до заката солнечного. В летний солнечный поворот, когда бывают самые долгие дни, часы сии показывают и бьют до 17 и тогда ночь продолжается 7 часов. Прикрепленное сверху на стене неподвижное изображение солнца образует стрелку, показывающую часы, означенные на оборачивающемся часовом круге. Это самые большие часы в Москве. Кроме сих, имеются еще одни громко бьющие часы в замке Кремлевском по другую сторону на Москве-реке, других же никаких нет».).

Удивительно и непонятно, что такому любопытнейшему произведению тогдашнего мастерства, которое, казалось бы, должно было останавливать внимание каждого, современники-писатели уделили столь мало места. Один только de la Neuville, бывший в 1689 году посланником в Москве, говорить об этих часах: «chez nous c’est l’aiguille qui tourne autour du cadran, en Russie c’est justement le contaire».

Если не предполагать, что механизм часов приводился в действие руками, то часы должны были быть чудом часового мастерства и единственными в своем роде. Прежде часы начинали считаться от восхождения солнца (Мейерберг об этом говорит: «Русские разделяют сутки вообще на 24 часа и считают часы по присутствию или отсутствию солнца, так что при восхождении оного часы бьют I, потом продолжают до самого заката. Равным образом начинают счет с первого ночного часа и продолжают до наступления дня».).

Часы Спасской башни не только били, но и показывали время по такому астрономическому разделению и при том помощью вращающегося часового круга и неподвижно стоящей над ним стрелки. Часовой круг этих часов был приноровлен самому долгому дню, имевшему 17 часов; часы эти были нанесены на циферблат как славянскими буквами, так и арабскими цифрами. Но, казалось бы, что при таком распределении часы эти могли бы служить лишь в самые долгие дни. Если же предположить, что ход часового круга продолжался во все времена года, то становится совершенно непонятным, как для неправильного хода можно было устроить и приспособить безличный механизм.

Вернее всего предполагать, что механизм если и существовал, то контролировался постоянно особыми служителями, т. наз. «часовниками», которые за свою неусыпную работу получали, как указываем летопись, «годового жалованья по 4 рубля и по две гривны на мясо и соль и кроме того по 4 арш. сукна настрафилю».

Прилагая к своему описанию путешествия чертеж часов на Спасской башне, Мейерберг не только не разъясняет устройства механизма этих часов, но и не разрешаем еще одной загадки: по заметке de la Neuville двигался вокруг оси весь диск с часовыми делениями, между тем на самих стенах башни, под теперешними циферблатами уцелели остатки старинного «часомерья», вырезанные из тонкого железа. Здесь различимы еще и знаки зодиака, весьма тонко и характерно прорисованные, и небесный свод с созвездиями, луной и солнцем, и деление дня на 24 часа на восточной и западной сторонах, и слова молитвы или какие-то символические изречения, писанные славянскими буквами. К сожалению в полной сохранности эти интересный реликвии прошлого до нас не дошли, оставляя в темноте интересный вопрос своего предназначения.

Еще, однако, ясно видны, особенно на фасаде, обращенном к северу, некоторые масонские знаки: алхимический знак серы, знаменующий душу, знак меркурия - синоним духа, знак соли - тело. Солнце, символ высшей справедливости, золота, масонского ордена и разума; знаки луны, знаменующие Христа, премудрость, чистую любовь, серебро и истину. Любопытно и интересно было бы разъяснить назначение этих изображений. Служить циферблатами и вращаться, как о том повествует de la Neuville, они безусловно не могли, потому что приколочены к стене накрепко. Положим, что были другие часы, с вращающимся циферблатом, которые могли помещаться ниже, в большой арке Портика, а описываемые может быть служили солнечными часами на подобие венецианского Orologio; но они помещаются так высоко и при том так тонко и нежно вырезаны, что не могли быть ясно видны снизу, даже прокрашенные каким-нибудь дополнительным цветом. Вообще, недостаточные известия об этом любопытном «часнике» на Спасской башне ждут еще своего исследователя. «Сий же часник наречется часомерье; на всякий же час ударяет молотом в колокол, размеряя и разсчитая часы нощныя и дневныя; не бо человек ударяше, но человековидно, самозвонно и самодвижно, страннолепно некако створено есть человеческою хитростью, преизмечтано и преухещрено.» (Троицкая летопись).

Современные циферблаты часов на Спасской башне, поставленные при Петре Великом, раньше также отличались от теперешних своей покраской. Надо пожалеть, что при последнем ремонте башни не справились с некоторыми документами, дающими точное понятие о прежней покраске, которая, конечно, придавала более сносный вид этим большим пятнам, сообщая им некоторую живописность (У Белянкина, в его книжечке, посвященной Спасской башне, встречается такое описание часов: «Крайний обод часов - голубой; средина каждого наличника или круга от оконечности самой каймы с цифрами углубляется в виде чаши внутрь и выкрашена краской белого цвета, а кайма - черная, с медными, позолоченными на ней римскими цифрами и с медною часовой, позолоченной стрелой». Более наглядное представление об этом сочетании голубого, белого и золотого цветов дает нам акварель Рабуса (1800—1857), изображающая Спасскую башню в то время, когда портал ее еще украшали две ампирных колонны с фронтоном.).

О сочетании цветов золотого, белого и голубого на циферблатах часов Спасской башни, кажется, здесь уместным сделать такое предположение: насколько известно, при своем путешествии в Англию, Петр Великий был посвящен в адепты масонского братства англичанином архитектором Христофором Реном (Wren), застраивавшим Лондон после великого пожара, и вступил в члены Иоанновского ордена. Вернувшись в Москву и отдав приказ переделывать часы на Спасской башне, он вероятно также приказали покрасить циферблаты именно в эти цвета потому, что угадывали или знал о прошлой связи башни с масонством и потому, что цвета золотой, голубой и белый были эмблемой тайного масонского общества Иоанновского ордена, так называемого «Голубого масонства».

Во всяком случае жаль, что такое центральное, оправдывающее существование самой башни, и такое ответственное в архитектурном отношении место, как громадные, выходящие на все четыре фасада циферблаты часов, получили неприятную, режущую глаз окраску ваксой. Хотелось более мягких, более связанных с патиной времени тонов, красок, более близких аромату сказки.

Темные провалы циферблатов, яркий зеленый верх, с яркими самоварными орлом, право, это все так далеко от того благородства, которыми дышат эти высокие сказочные башни, куда некогда слетались вещие орлы, где в позднейшие и все же сказочные времена проливались потоки крови во имя красоты и свободы Руси.

Сам древний город, утомленный веками прошлой кипучей жизни, созданный руками прошлых людей для своих обычных потребностей, со своими стенами, над которыми тяготеет бремя лет и воспоминаний, обреченный смерти, слишком дорогое место для тех романтических грёз о прошлом, которые доставляют много нежных, тонких ощущений, умягчают и облагораживают душу для самых остро-современных переживаний. Его нужно больше беречь.

Остается упомянуть еще об одной загадке Спасской башни. Это невскрытый тайник, присутствие которого автору статьи удалось обнаружить при произведенных обмерах башни. Тайник этот помещается в толще стены на высоте 5-го этажа башни. Создан он при Иоанне III итальянскими зодчими, а когда заложен в последний раз и что за собой хранит - неизвестно. Иоанн III при постройке крепости непременно настаивал, чтобы вновь воздвигаемый каменный детинец имел в толще стен своих не только кладовые, в которых могли храниться всякие боевые припасы, но также и тайники, в которых умудренные тяжелым прошлым Московской истории государи в случае нужды могли прятать и государственные сокровища и казну. Упоминаемый тайник представляет помещение около 4 кб. саж., заложенное старой кладкой. Быть может кроме вековой пыли он ничего не бережет, однако вскрыть его было бы не безинтересно, хотя бы для того, чтоб разрешить эту загадку времени.

Прошлое в современных отражениях так убедительно, что смотришь на него взором, близким вечному чуду. Природа все та же, но грубеют проявления жизни, прошлое становится неразрешимой, мучительной загадкой. Все те-же высоте гребни стен, на них притаились таинственные звери, среди красных кирпичей дрожать высокие травы, в воздухе перекликаются чугунные голоса и, сливаясь в общий гул, разносят эхо по стенам и башням, исходя как бы из под одного невидимого купола, и своим звучным трепетом соприкасаются с мерцаньем первых звезд, но доступ этой красоты к сердцу закрыть.

Грубеют тона жизни, прошлое таит красивые загадки...

* * *

Современные фото (автор С.С.Мороз) Спасской башни

* * *
Из №32 за 1914 год Архитектурно-художественного еженедельника следует, что Николай Сластихин закончил в 1914 году Императорскую Академию Художеств. Он учился в Мастерской, которой руководил Профессор, Академик архитектуры Михаил Тимофеевич Преображенский. В том же номере Архитектурно-художественного еженедельника есть проект здания Государственного Совета, выполненный Николаем Сластихиным в качестве выпускной работы на соискание звания художника-архитектора.