Наверное, если в природе существуют «писатели дневников», то должны появиться и их читатели. Почему же дневник именно «её»? Может, потому, что женские дневники – это особого рода литература. Они сильно отличаются от дневников, написанных мужчинами, женский дневник – это всегда куда более индивидуальный «случай».
В рубрике будут представлены дневники вне соблюдения строгой хронологии – и женщин из прошлых веков, и современных сетевых писательниц, и представительниц модного жанра «автофикшн». Главное, чтобы авторами текстов были незаурядные личности.
Были мы – помни об этом
В будущем, верно, лихом!
Я – твоим первым поэтом,
Ты – моим лучшим стихом.
За дневник Ариадну усадила Марина. Одна незаурядная личность – другую. Взрослая – ребенка, дочь. Цветаева – Эфрон.
В результате был написан удивительный текст, который литературоведами признается уникальным.
Первая запись в дневнике Али (шесть лет):
«Моя душа хочет вырваться. И я брожу в каком-то недоуменьи. Я брожу. И я хожу, в плену Душа моя».
В необычности девочки никто не сомневался. «Макс, как ты себе представляешь Алю в будущем? Какова должна быть нормальная дочь Сережи и меня? – задавая вопрос Максимилиану Волошину, Марина провоцировала и получала: «– И Вы ещё думаете, что у Вас может быть нормальная дочь?!».
В ответе ничего кроме правды. Обе линии – отцовская и материнская – замес яркого, сложного, противоречивого. В тихий омут «нормальности» такое не затянет.
Они познакомились в Коктебеле, Марину пригласил погостить ее старший друг Максимилиан Волошин. Восемнадцатилетняя Марина искала на берегу моря красивые камни, семнадцатилетний Сергей подошел и начал ей помогать. Марина посмотрела в его огромные глаза с неправдоподобно длинными ресницами и подумала: «Если найдет и подарит мне сердолик, я выйду за него замуж». Конечно, Сережа нашел этот сердолик, а с ним добыл и сердце Марины.
«Да, я, пожалуй, странный человек, Другим на диво! Быть, несмотря на наш двадцатый век, Такой счастливой! Не слушая о тайном сходстве душ, Ни всех тому подобных басен, Всем говорить, что у меня есть муж, Что он прекрасен!..»
У молодых родителей появляется дочь – чудесный ребенок с огромными, голубыми как у отца, «венецианскими» глазами. Детство ее безоблачно и безмятежно. Семья живет в Москве в «волшебном доме» Борисоглебского переулка.
Имя для дочери подбирали долго и дали, по признанию Цветаевой, «от романтизма и высокомерия».
Только вот все звали Ариадну Алей, даже сама Марина. Видимо понимала, насколько обязывало выбранное экстравагантное имя. Романтизму и высокомерию пришлось немного потесниться. Хотя Аля, казалось, родилась, как Дюймовочка – сразу девочкой, а не младенцем. Ей было от природы дано необычайно много, так много, что это изумляло всех, кроме матери. Та воспринимала незаурядность дочери, как нечто само собой разумеющееся.
Так и случилось. Ариадна будет литературно и художественно одарена, к четырем годам начнет «бегло и осмысленно» читать, к пяти – писать. К шести–семи – «связно и вполне грамотно» вести дневники с отнюдь не детскими размышлениями и слогом.
« – Марина! Это будет моя любимая тетрадь. Я назвала ее по Вашему имени, потому что почувствовала, кто Вы. Я пишу. Мне странно! Я сейчас очень должна беречь дни моей детской жизни. – Шести лет. Я назвала эту тетрадку – Мариной. Назвала ее так, потому что поняла, кем могли бы Вы сделаться. – Царицей. А теперь живете самой бедной женщиной. Господи! Ваша юность, желающая любви, проходит в бесплодном раскаленном городе».
Все меняется. Жизнь становится очень трудной и драматичной. Уже взрослой Ариадна Эфрон сказала о своих дневниках 1919-1921 годов (как всегда скромно о себе):
«Так как начало моей «письменности» совпало с началом Революции, записи эти, полвека спустя, может быть, представляют какой-то интерес».
Но в другом месте своих воспоминаний не удерживается от восхищения той собой, маленькой:
«Какая раскованность, какая свобода характеристик! Подумать только, как она писала!.. Нет, я бы теперь так не смогла».
В дневнике Аля, конечно, пишет о родителях.
«Моя Мать очень странная. Моя Мать совсем не похожа на мать.
Матери обыкновенно рады, что у них есть ребенок. Они восхищаются всеми его движениями. А моя Мать почти не любит маленьких детей.
У нее светло-русые волосы, они по бокам завиваются. У нее зеленые глаза, нос с горбинкой и розовые губы. У нее стройный рост и руки, которые мне нравятся.
Она не любит, чтобы к ней приставали с какими-нибудь глупыми вопросами. Она тогда очень сердится».
А вот о Сергее, который на фронте:
«Мой отец очень храбр. Он очень слаб, в нем есть много внутренней силы. Он очень красив, у него стройный рост, он высокий, у него серо-зеленые глаза, огромные грустные.
Черные волосы, лицо длинное тонкое бледное. … Он был на войне. Он молодой. Он такой бессильный пошел за родину».
«Если бы сейчас явилась волшебница и спросила бы меня, чего я хочу, я бы сказала: «Я хочу, чтоб мои родители и я жили до тех пор, пока не погаснет мир».
И еще:
«Я бы хотела, чтоб Россия была самой смелой, громкой страной, чтоб все ее славили, любили, приезжали смотреть и славить и кричать хором: «Ура!..» Я бы хотела, чтоб все виновники приходили, становились на колени перед Россией, цаловали ее ноги. (Землю.)»
Читать детские дневники Али нелегко, они кажутся нереально взрослыми. Особенно, когда знаешь о уже свершившихся и о будущих трагедиях в ее семье.
«О мои 8 лет! Дождливый день, уныло и однообразно стучит дождь. Я знаю. Я жалею все проходящее. Жалею последний день Старого года, жалею последний день своих старых истрепанных 6,7,8 лет. О мои старые преданные 8 лет! Завтра скажу: «Где вы, где 8 лет?» Завтра скажу: «Где не изменившая верность целого года?»
Прощай. Прощайте, 8 лет. Люблю и вечно верна. Твоя Аля».
И все же, все же…Цветаевская невероятная тонкость понимания, которую она «вживила» в маленькую Алю, помогла ей написать гениальные и ныне изданные шесть-семь тетрадок дневники 19-21 годов (тяжелейших!), в которых – вот поразительная вещь! – отражен непрерывный праздник. В них постоянно происходят чудеса. Однажды, когда она ищет для Марины четырехлистник на счастье и находит его, девочка пишет: «Я так обрадовалась, что испугалась». И действительно, мир этого волшебного ребенка – это мир пугающего страшного счастья.
О голоде, хотя они голодают, очень мало, о том, что Цветаева рубит мебель на дрова – тоже. Зато в дневнике есть удивительные люди – ученики Вахтангова, красавец Юрий Завадский. Сонечка Голлидэй. Там много о том, кто в кого влюблен и очень мало о быте.
Талантливость дочери Цветаевой поразила в свое время Анну Ахматову, которая в ответ на письмо к ней Ариадны от 17/30 марта 1921 года писала:
«Милая Аля, Очень ты меня обрадовала и письмом и образком и стихами. Мне очень хочется приехать в Москву и посмотреть на тебя – какая ты, что в 8 лет так хорошо пишешь и все замечаешь. Моему сыну Левушке тоже 8 лет но он не умеет писать так интересно. Спасибо, дорогая Аля, за иконку. Целую тебя. Твоя Ахматова».
1922 год. Нашелся Сергей, о встрече с которым Марина уже и не мечтала. Он за границей. Марина с Алей покидают Россию. Закончился мир Борисоглебского волшебного чердака.
Мой первый шаг! Мой первый путь / Не зреньем узнаю, а сердцем.
Ты ждал меня! о, дай вздохнуть, /Приотвори мне детства дверцу!
…Ты помнишь? Все, чем был богат /Ты отдал, щедр и неоплачен,
Мой первый дом, мой первый сад, / И солнце первое в придачу.
Так, откровеньями маня, /Путем младенческих прогулок
Ты ввел когда-то в жизнь меня, /Борисоглебский переулок!