Добрый вечер, драгоценные! Сегодня душа нашего любимого мальчика вознеслась на небо. А его склеротичная тетка, его крестная, то бишь я, только вчера обнаружила наброски повести, посвященной ему, которую еще пять лет назад хотела дописать! Кстати, не единственной повести! (Теперь допишу, племь).
А ранней весной на семейном совете, на котором присутствовали сам Никита, беременная кошка Маруся и два ее, бьющихся за отцовство кота, было принято решение снести к чертям дачный домик, доставшийся Никите от пропавшего на чужбине в 1921-м году прадеда-белогвардейца, и выстроить на его месте комфортабельный отель «4 звезды» для самого Никиты, Маруси и ее, пока еще не родившихся котят.
- А по поводу вас я решу чуть позже, - сказала котам Маруся и услышала повисшее в воздухе, еле слышное «будет, шал.ава, деньги тянуть».
На том и разошлись. А через неделю Никита, забросив на спину дорожный рюкзак и подхватив корзинку с Марусей, выехал в город. Вступать в права наследства.
Маруся
На человеческом языке Маруся была «та еще сте.рва». Как и когда она приблудилась к Никите, история умалчивает. Важно другое.
Сказать, что Маруся любила Никиту — ничего не сказать. Она не просто любила его преданной, какой-то даже не кошачьей, а скорее — собачьей любовью, изгоняла из дома всех его пассий, завывала как сирена, когда кто-то из них пытался залезть доверчивому Никите в кровать. Словом, только Марусе Никита был обязан тем, что до сих пор она была в его жизни единственной, верной ему женщиной. Поэтому каждый вечер она забиралась к нему на колени и, потершись острой мордочкой об его грудь, начинала петь одну из древних, многокуплетных песен, выстроенных в не менее древней силлабо-тонической системе, которые одинаково хорошо исполнять и на свадьбах, и на похоронах.
Кошка Маруся была перманентно беременна. И по этой причине соседские кошки Марусе очень завидовали, прям по-черному.
- Глянь-ка, Мурка, Машка-то наша опять на сносях, - шипела какая-нибудь Маркиза, попутно гоняя по всклокоченной шерсти ловких молодых блох. - И на что только мужики смотрят!
А мужики на Марусю смотрели весьма охотно. И какие мужики! Мама дорогая! Один только персидский Барон чего стоил! Морда Барона по причине благородного происхождения уже не помещалась в чашку, из-за чего хозяева кота, какие-то состоятельные прощелыги, купили ему большую, собачью.
- Говорят, Машка-то с Бароном связалась, - сплетничали кошки, - как разродится теперь — одному Богу известно. В нем только в прошлом году было 9 килограмм!
- А в этом году сколько в нем кило? - спрашивала какая-нибудь недалекая ментально Снежа, вылизывая до блеска иссиня-белую шерсть.
- А какая разница, - завистливо вздыхала та же Маркиза, - 9 или 10 уже, вишь, какую морду нажрал, да только не про нашу честь. И чего он только в ней нашел! Маленькая же, рябая, не кошка, а божий страх.
- Правильно говорить «Страх Божий», - тут же исправляла дотошная Снежа, выплевывая из пасти мокрый шерстяной кусок.
- Да, какая, к черту, разница! - огорчалась Маркиза. - Главное, у нее снова мужик есть. А у нас, наидостойнейших, нет.
И они, вздыхая, заворачивали во двор, где под бледными лучами майского солнца грели пузо коты.
Маруся же к своей очередной беременности относилась легко. Подумаешь, покувыркалась с очередным красавчиком, подумаешь, понесла! Понесла, отходила положенные два месяца, разродилась и снова щеголяешь среди дачников, дразнишь их стройной фигурой с тонкой, практически осиной, талией.
- Маня, где твои дети? - поинтересуется кто-нибудь из пожилых кошек со сквозящим в голосе осуждением.
- Да, откуда ж я знаю! - ответит Маруся дерзко. - Отцы разобрали!
- А будто бы ты знаешь, непутевая, кто их отцы!
На это допросы заканчиваются, и Маруся — усы в стороны, хвост трубой! - идет покорять очередные вершины, часом раньше выпущенные приехавшими на отдых хозяевами из переносок.
Котов дачники привозили с собой ущербных.
- Слышь ты, городской, а где твои, извини за грубость..., - не успеет договорить какой-нибудь слишком юный деревенский, как...
- Да понял я! - огрызается далеко не юный «городской». - Сам видишь — нет их. Удалили, когда я был в пубертатном возрасте. Усыпили и — чик!
Кот морщится от фантомной боли, а его деревенский собрат, изогнувшись как на йоге, с любовью смотрит себе под хвост. Вот они, на месте! А в это время мимо проплывает эффектная пушистая женщина. Да и не женщина даже — мечта! Маруся.
- Местная? - интересуется зрелый у молодого.
- Ага, - кивает тот, сглотнув слюну. - Наша Маша. Королева красоты.
- Просто вы настоящих королев никогда не видели, - чтобы как-то оправдать свою мужскую несостоятельность, бубнит зрелый. - В городе-то они — ого-го! Стразы там всякие в ушах, кожаные ошейники, шлейки. Идет такая цыпа по двору, рядом с хозяйкой, и у меня тахикардия начинается.
- А что такое «тахикардия»? - спрашивает молодой, надеясь, что слово это имеет непосредственное отношение к случайной любви.
- Это когда сердце колотится так, будто выпрыгнуть хочет. А что толку выпрыгивать-то? Если повезет, обратит она на тебя свое внимание, шкура-то на тебе дорогая, сам — холеный, но в итоге все равно бросит. Или любовника себе заведет. Не кастрированного. Из дворовых. Пока хозяйка шарится в телефоне.
- Мне бы такую, со стразами, - мечтает молодой, но воображение упорно рисует лишь ее — закованную в лаковый ошейник Марусю. Желанную ухоженную стер.ву. Ее стройные ноги и игривый взгляд.
У кота привычно начинает ныть где-то в области солнечного сплетения, и он, поспешно откланявшись, убегает вылизываться к себе во двор. Наказание эта надменная кошка для местных котов!
Сущее наказание, да и только!
(Продолжение следует)