Океан поэзии Владимира Маяковского питали, наверное, тысячи рек, но среди них есть одна весьма заметная – подмосковный город Пушкино, Акулова гора. Именно здесь, на даче, в 1929 году Маяковский написал свой гениальное стихотворение «Необычайное приключение, бывшее с Владимиром Маяковским летом на даче» и прославил город Пушкино на весь мир:
В сто сорок солнц закат пылал,
в июль катилось лето,
была жара, жара плыла —
на даче было это.
Пригорок Пушкино горбил
Акуловой горою,
а низ горы — деревней был,
кривился крыш корою.
Привязанность поэта к городу Пушкино, название которого созвучно, кстати, имени любимого поэта Маяковского – Александра Сергеевича Пушкина, которого, по его признанию, он знал наизусть, не случайна.
По воспоминаниям ныне здравствующего внука совладельца торгового дома «Е. Арманд с сыновьями» и двух текстильных фабрик в селе Пушкино М.В. Федосова, Маяковского еще в 1918 году, до принятия Советским правительством Декрета о национализации, привозил сюда сын известной революционерки Инессы Арманд военный летчик Фёдор Арманд. Поэт еще тогда, видимо, оценил и удобное сообщение с Москвой, так как станция Пушкино была конечной остановкой дачного поезда, и нетронутую цивилизацией, почти патриархальную, деревенскую тишину.
Впервые Маяковский поселился на Акуловой горе в небольшом крестьянском доме Румянцевых летом 1919 года. Последующие десять лет, вплоть до 1929 года, на тогдашней окраине Пушкино он снимал на лето дачи у Вячеславовых, Власовых и Костюхиных. Пользуясь благоприятными условиями для творческой работы, поэт написал на Акуловой горе более десяти лирических стихотворений и упорно трудился над основными поэмами последнего периода своей жизни «Владимир Ильич Ленин», «Хорошо!» и оставшейся незаконченной поэмой «Пятый Интернационал».
Вспоминая дачную жизнь 1920 года, возлюбленная Маяковского и адресат его лирики Лилия Брик отметила: «В это лето Маяковский увлекся муравьями. Подолгу сидел над муравьиной кучей и наблюдал, чем занимаются муравьи коллективно и индивидуально. Как-то, нагнувшись над муравьями, он выронил из кармана в траву свой серебряный портсигар. Муравьи пришли в неописуемое волнение. Маяковский был в восторге от учинённого им переполоха и утверждал, что муравьи в первый раз увидели дело рук человеческих, и даже они поняли, что «это вам не природа».
Этот забавный случай поэт описал в стихотворении без названия:
Портсигар в траву
ушел на треть.
И как крышка
блестит
наклонились смотреть
муравьишки всяческие и травишка.
Обалдело дивились
выкрутас монограмме,
дивились сиявшему серебром
полированным,
не стоившие со своими морями и горами
перед делом человечьим
ничего ровно.
Было в диковинку,
слепило зрение им,
ничего не видевшим этого рода.
А портсигар блестел
в окружающее с презрением:
- Эх, ты, мол,
природа!
(«Портсигар в траву ушел на треть…, 1920).
В то счастливое для Маяковского дачное лето 1920 года, гуляя в лесу и по улицам дачного Пушкино, он написал еще лирические шутливые стихотворения «Гейнеобразное» и «Отношение к барышне». Посвящены они двум симпатизировавшим поэту девушкам, жившим недалеко от дачи. Вот одно из этих стихотворений:
Молнию метнула глазами:
«Я видела –
с тобой другая.
Ты самый низкий,
ты подлый самый…» -
И пошла,
и пошла,
и пошла, ругая.
Я ученый малый, милая,
громыханья оставьте ваши.
Если молния меня не убила –
то гром мне,
ей-богу, не страшен.
(«Гейнеобразное», 1920).
Известная переводчица Рита Яковлевна Райт (1898-1988) вспоминала, что когда она перевела некоторые ранние стихи Маяковского на немецкий язык то, будучи в Москве в июле 1920 года, показала их поэту. Владимир Владимирович не знал немецкого языка, но звучание стихов ему понравились, и он предложил талантливой переводчице переехать из Харькова, где она жила в то время, в Москву. «Обязательно переводитесь в Москву, - поддержала его присутствовавшая при этом разговоре Лилия Брик, и добавила - а теперь хотите на прощанье послушать новые Володины стихи? Он там, на даче за барышней ухаживает… Прочти, Володичка». Маяковский положил карандаш, развернул плечи и прочел очень серьезно и медленно:
Этот вечер решал –
не в любовники выйти ль нам? –
темно,
никто не увидит нас…
(Из стихотворения «Отношение к барышне», 1920).
Рита Райт вскоре действительно переехала в Москву, и Маяковский устроил её постоянной внештатной сотрудницей в художественный отдел Российского телеграфного агентства «РОСТА», где он сам в то время работал. Вскоре поэт поручил своей протеже перевести на немецкий язык свою новую пьесу «Мистерия-буфф», которую готовили к постановке в 1-м Государственном цирке для делегатов III конгресса Коминтерна.
Постановка пьесы давалась нелегко. В автобиографии «Я сам» Маяковский отметил: «Пробиваясь сквозь все волокиты, ненависти, канцелярщины и тупости – ставлю второй вариант Мистерии… ». По ходу репетиций возникла необходимость некоторых изменений в тексте и, живя летом 1921 года в Пушкино, Маяковский написал новый вариант пролога и эпилога, обращенные непосредственно к представителям международного революционного пролетариата, а все дальнейшие поправки переводчица согласовывала с ним, сама приезжая на дачу.
Маяковский очень интересовался постановкой, старался вникнуть во все детали этой работы и поэтому часто посещал репетиции. Р.Я. Райт вспоминала, как поэту иногда не хотелось в очень жаркий день ехать в город с дачи. Но даже, несмотря на то, что никто не регламентировал ни его время, ни его работу, Маяковский, по ее словам, всегда был верен своему слову, назначенному часу и обговоренному делу.
На даче у Маяковского Р.Я. Райт давала поэту, собиравшемуся в следующем году ехать за границу, уроки немецкого языка. Л.Ю. Брик впоследствии рассказывала по этому поводу, как утром с террасы громко доносилось:
Ich bin ein russischer Dichter
Bekant im russischen Land[1]
Летом 1922 года, живя в Пушкино на даче Вячеславова, Маяковский работал над поэмой «Пятый Интернационал», в которой хотел заглянуть в будущее и показать, как он отметил в автобиографии «Я сам», какими будут жизнь и искусство через 500 лет. До сентября им были написаны две части из задуманных восьми. Обе эти главы в сентябре напечатала газета «Известия», а в записных книжках сохранилось еще несколько отрывочных набросков, в которых нашли отражение пушкинские впечатления:
В том, что я сказал,
причина коренится,
почему не нужна мне никакая заграница.
Ехать в духоте,
трястись,
не спать,
чтоб потом на Париж паршивый пялиться?!
Да я его из Пушкина вижу,
как свои
пять пальцев.
(Из поэмы «Пятый Интернационал», 1922).
Здесь же и нарисованная поэтическими красками картина города Пушкино 1940-1950-х годов, какой ее представлял Маяковский:
«Вы бывали в Пушкине (Ярославская ж.д.) так в 1925-30 году? Были болота. Пахалось невесть чем. Крыши - дыры. Народ крошечный. А теперь!
В красных,
в зеленых крышах села!
Тракторы!
Сухо!
Крестьянин веселый!
У станции десятки линий.
Как только не путаются –
не вмещает ум.
Станция помножилась на 10 – минимум.
(Из поэмы «Пятый Интернационал», 1922).
Детали пушкинской жизни узнаваемы и в некоторых строчках более поздних стихов Маяковского. По свидетельству все той же Р.Я. Райт, богатым на обильные дожди летом 1922 года Маяковский, жестоко страдая от простуды, читал на даче в Пушкино книгу французского писателя Пьера Бенуа «Атлантида». Дочитав до конца, сказал: «Дрянь сверхъестественная, а как читается!» Затем добавил, глядя в залитое дождем окно: «В такую погоду только и читать про всякие Африки». Это свое впечатление он сохранил в памяти и в написанном в 1926 году стихотворении «Четырехэтажная халтура», совсем не вдруг появились такие строчки:
А читатели
сидят
в своей уездной яме,
иностранным упиваются,
мозги щадя.
В Африки
вослед за Бенуями
улетают
на своих жилплощадях.
( Из стихотворения «Четырехэтажная халтура», 1926).
Маяковский «заклеймил» изрядно надоевшую ему слякотную подмосковную непогоду в стихотворении «Мы отдыхаем», которое было напечатано 30 июня 1928 года в газете «Вечерняя Москва»:
В грязь уходя
по самое ухо,
сорок минут
проселками трюхай…
( Из стихотворения «Мы отдыхаем», 1928)
В этом стихотворении, кстати, упомянут случай, произошедший несколько раньше, летом 1920 года, когда прямо со двора дачи кто-то унес кипящий самовар.
Чаю бы выпить,
окончивши спорт,
но самовар
неизвестными сперт.
( Из стихотворения «Мы отдыхаем», 1928)
Об украденном самоваре поэт вспомнил и в другом своем пушкинском стихотворении:
…Уселся,
но слово
замерло в горле.
На кухне крик:
- Самовар сперли! –
( Из стихотворения «Весна», 1927)
Инцидент с кражей самовара отмечен и в широко известных воспоминаниях Р.Я. Райт о Маяковском, и в воспоминаниях еще одного очевидца, входившего в ближний круг Маяковского, художника Антона Лавинского:
«Приехав на дачу, я застал там гражданина, беседовавшего с Маяковским. Он напоминал странника, какие во множестве хаживали по старой России. Странник утверждал, что он поэт. Владимир Владимирович предложил ему писать стихи для окон «Роста», но тот с презрением отказался: он де поэт «божьей милостью» и на темы, тем более политические, не пишет, так как это профанация искусства, хотя сегодня он очень нуждается. Маяковский дал ему денег и пригласил пообедать.
После обеда все разбрелись: кто пошел спать, кто - к речке загорать. В четыре часа обыкновенно бывает чай и к этому времени народ собирается. Вдруг раздался голос добрейшей домработницы Аннушки: «Самовар украли!». Действительно, лежали угольки и следы слитой воды, а самовара нет. Аннушка предположила, что самовар украл поэт-странник, и хотела бежать на станцию: паровички в Москву ходили редко, и по ее расчетам она вора там поймает. Но Маяковский упросил её не ходить и не срамить человека».
В связи с частыми поездками из Москвы на дачу и с дачи в Москву на работу, с железной дорогой у поэта быстро сложились особые отношения. С мягким юмором он передает свои впечатления от поездок в переполненном дачном поезде:
…Пару третей
из короткого лета
мы
стоим
в ожиданьи билета.
… В поезде
люди,
«Вечорку» мусоля,
вежливо
встанут
мне на мозоли.
Мы
себя
оскорблять не позволим,
тоже
ходим
по ихним мозолям.
(Из стихотворения «Мы отдыхаем», 1928)
Наблюдая за перипетиями железнодорожной жизни на участке пути от Москвы до Пушкино, Маяковский написал стихотворение «Схема смеха» и сделал к нему в манере «Окон сатиры» РОСТА шесть рисунков, которые были напечатаны в журнале «Огонёк» № 5 за 1923 год. В стихотворении рассказывается, как по железнодорожному полотну шла молочница и чуть не попала под курьерский поезд, который каждый вечер проходил мимо Пушкино.
…Была бы баба ранена,
зря выло сто свистков ревмя,-
но шел мужик с бараниной
и дал понять ей вовремя.
Ушла направо баба,
ушел налево поезд.
Каб не мужик, тогда бы
разрезало по пояс.
…Хоть из народной гущи,
а спас средь бела дня.
Да здравствует торгующий
бараниной средняк!
(Из стихотворения «Схема смеха», 1923).
Еще одно сатирическое стихотворение, написанное Маяковским в 1923 году, связано с Пушкино. В нем поэт выступил против злоупотреблений в газетах иностранными словами, часто непонятными читателям. В основу стихотворения положен подсмотренный им в соседней большой деревне Акулово комичный случай:
Акуловкой получена газет связка.
Читают.
В буквы глаза втыкают.
Прочли:
- «Пуанкаре терпит фиаско».
Задумались.
Что это за «фиаска» за такая?
Из-за этой «фиаски»
грамотей Ванюха
чуть не разодрался:
- Слушай, Петь,
с «фиаской» востро держи ухо:
даже Пуанкаре приходится его терпеть.
… С тех пор
когда самогонщик,
местный туз,
проезжал по Акуловке, гремя коляской,
в уважение к богатству,
скидавая картуз,
его называли -
Господином Фиаской.
(Из стихотворения «О «фиасках», «апогеях» и других
неведомых вещах», 1923).
В Пушкино Маяковский работал над большой поэмой о Ленине. Он задумал её, как известно из автобиографии «Я сам», ещё в 1923 году, когда с тревогой следил за течением болезни вождя. В январе 1924 года в траурные дни прощания с ним окоченевший от мороза Маяковский несколько раз становился в очередь и проходил путь от Страстного монастыря до Колонного зала Дома Союзов. С похорон он вернулся с почерневшим от горя лицом, несколько дней ни с кем не разговаривал, а потом стал читать все, связанное с жизнью Ленина. Но ни в печати, ни в разговорах даже не упоминал о своей работе над поэмой.
«Когда он задумал поэму «Ленин», - рассказывал Николай Асеев, - то подготовлялся к этой работе как к сложнейшему изобретению. Ни с кем не разговаривал, чтоб не отрываться на другие дела, уехал на дачу, где уединенно провел три месяца». В процессе работы Маяковский постоянно тревожился, получится ли поэма такой, какой он ее задумал. «Я очень боялся этой поэмы, так как легко было снизиться до простого политического пересказа. Отношение рабочей аудитории обрадовало и утвердило в уверенности нужности поэмы», - писал он в автобиографии «Я сам».
В это лето в гости к Маяковскому в Пушкино приезжали поэтесса Вера Инбер с дочкой Жанной, художник Давид Штеренберг с семьей, молодой поэт Семён Кирсанов с женой. Собирались за столом, спорили, читали стихи, пели известные любимые всеми песни. В Пушкино на одной даче жили начинающий тогда писатель Константин Паустовский и поэт Николай Асеев. Маяковский часто ходил к Асееву, с которым был очень дружен, играть в шахматы.
Летом 1924 года Маяковский написал стихотворение «Юбилейное». Это был его ответ на анкету, предложенную журналом «Книга о книгах», и содержавшую вопрос об отношении к А.С. Пушкину. В нем он размышляет о поэзии, о трудностях поэтического творчества и об ответственности поэта. В статье «Как делать стихи?» приведено интересное свидетельство о стихотворении «Юбилейное», когда речь заходит о поэтических заготовках к будущим стихам: «Работа над этими заготовками проходит у меня с таким напряжением, что я в девяноста из ста случаев знаю даже место, где на протяжении моей пятнадцатилетней работы пришли и получили окончательное оформление те или иные рифмы, аллитерации, образы…». Далее он указывает, что стихотворная строчка «Сукин сын Дантес» пришла к нему «В поезде около Мытищ».
В 1927 году в Пушкино жили режиссёр Лев Кулешов и актриса Александра Хохлова, частыми гостями были режиссёр Всеволод Пудовкин, литературовед Василий Катанян, поэты Николай Асеев и Семён Кирсанов, критик и сценарист Виктор Шкловский, художник и фотограф Александр Родченко. Об этом периоде в записной книжке последнего имеется следующее свидетельство: «На даче в Пушкино хожу и смотрю природу: тут кустик, там дерево, здесь овраг, крапива… Всё случайно и неорганизованно, и фотографию не с чего снять, неинтересно. Вот ещё сосны ничего, длинные, голые, почти телеграфные столбы…».
Вопреки этому признанию, А.М. Родченко много фотографировал Маяковского, дачу, экспериментировал с различными предметами на просвет, снимал воду в чуть запотевшем графине. «Пушкинские чахлые деревья он снимал так, что они выглядели у него баобабами, - вспоминал поэт-футурист Пётр Незнамов. - Маяковский был художник, он с интересом относился к этому экспериментированию».
Дачную жизнь на Акуловой горе в Пушкино Маяковский шутливо припомнил в стихотворении «Весна», написанном в 1927 году. В нем нашли отражение впечатления и реальные события, случившиеся с ним в предыдущие дачные сезоны и мешавшие писать стихи. В такой типичный дачный день по настоятельной просьбе гостей он с утра вынужден идти в лес за грибами, по возвращении из леса днем не может сосредоточиться из-за шума, поднятого любителями покататься на велосипеде и поиграть в мяч, а вечером ему нет спасения от комаров.
Помимо коллег по творчеству – поэтов, режиссёров, актеров, к Маяковскому на дачу приезжали и друзья-чекисты. Особенно близок поэт был с высокопоставленным чекистом Валерием Горожаниным, с которым познакомился еще в 1917 году в Петрограде. В августе 1927 года, живя в гостинице в Ялте, поэт в соавторстве с ним написал для Ялтинской кинофабрики сценарий для фильма «Инженер д’Арси» («Борьба за нефть»). Летом 1928 года Маяковский планировал поработать совместно с В.М. Горожаниным и в телеграмме из Пушкино 21 июля сообщил: «Дорогой Валерий Михайлович, выезжаю Севастополь двадцать третьего семь двадцать. Если ваш отпуск совпадает, хорошо поездить вместе. Обеспечиваю боржомом, стихами, изысканной дружбой. Встречайте…»
Однажды дачные гости, среди которых были лица, имевшие разрешение на ношение оружия, а Маяковский тоже имел такое разрешение и ежегодно аккуратно его возобновлял, устроили в пушкинском лесу соревнования по стрельбе. Это потом нашло отражение в стихах поэта:
Ушедшие
подымались года
и бровь
попрежнему сжалась,
когда
разлетался пень
и когда
за пулей
пуля сажалась.
Поляна –
и ливень пуль на нее,
огонь
отзвенел и замер,
лишь
вздрагивало
газеты рваньё
как белое
рваное знамя.
(Из стихотворения «Дачный случай», 1928).
В уже упомянутой статье «Как делать стихи?» Маяковский указывал, что у него есть «огромная тема об Октябре, которую не доделать, не пожив в деревне». Речь шла о поэме «Хорощо!», которую поэт задумал написать к 10-летию Октябрьской революции. Придавая большое значение этой поэме, он сразу же засел за ее написание, едва переехав на дачу. Кроме своих собственных знаний и книжных источников, Маяковский отбирал в поэму факты, полученные от участников и свидетелей тех событий. 16-я глава, например, где рассказывается об эвакуации остатков армии генерала Врангеля из Крыма, начинается словами:
Мне
рассказывал
тихий еврей,
Павел Ильич Лавут:
«Только что
вышел я
из дверей,
вижу -
они плывут…»
(Из поэмы «Хорошо!», 1927)
Организатор поездок Маяковского по стране – советский концертный администратор и литератор-мемуарист Павел Лавут действительно по просьбе поэта в деталях припомнил всё, что видел своими глазами: как с дракой люди пробирались на транспорт, как солдат сбил с трапа офицера, как прощался с русской землей Врангель. Добрая знакомая Маяковского, редактор Госиздата Наталья Александровна Брюханенко, бывавшая с Маяковским на даче на Акуловой горе, вспоминала, как в вагоне пригородного поезда из Пушкино в Москву поэт негромко, но с выражением произносил одни и те же строчки, оценивая их на слух, прежде чем занести в записную книжку:
И над белым тленом,
как от пули падающий,
на оба
колена
упал главнокомандующий.
(Из поэмы «Хорошо!», 1927)
Впервые Маяковский прочитал друзьям отрывки из 4-й и 6-й глав новой поэмы 5 июня 1927 года. Присутствовавший на этом чтении литературовед Василий Катанян рассказывал: «Народу было совсем немного. Слушавшие не были специально для этого созваны». Среди гостей в тот день был и киевский поэт Николай Ушаков, который вспоминал:
«Летом на даче в Пушкино, где Маяковский запросто беседовал с Солнцем, слушаем октябрьскую поэму «Хорошо!». Потом прохаживаемся по саду. Играем в городки. Маяковский спускается с веранды. Он радостен и полон тревоги: поэма кончена, удалась ли? Подходит к каждому из нас. Спрашивает каждого, независимо от его поэтического возраста или критического стажа: «Ну как? Что скажете?» Сам он так говорил об этом: «Хорошо!» считаю программной вещью, вроде «Облака в штанах» для того времени»[2].
Одновременно с работой над поэмой «Хорошо!» Маяковский почти ежедневно дачным поездом ездил в Москву, в «Комсомольскую правду», штатным сотрудником которой он был в то время. Поэт не без оснований считал, что работа в газете - это его «основная работа». На одной из книг, которую он читал, остались следы такой его поездки.
Седьмого июня 1927 года на перроне железнодорожного вокзала в Варшаве двадцатилетним монархистом Борисом Ковердой был убит полпред СССР в Польше Пётр Войков. Маяковский хорошо знал его, не раз встречался с ним во время своих поездок за границу, фотографировался во дворе посольства СССР в Польше. Правительственное сообщение появилось на следующий день, 8 июня. Узнав о случившемся, поэт тотчас откликнулся двумя стихотворениями: «Да или нет?» и «Слушай, наводчик!»
Стихотворение «Да или нет?» было начато еще ночью, и заканчивал его поэт утром, уже в поезде из Пушкино в Москву. На заднем форзацном листе книги набросаны торопливые, нервные строчки:
Сегодня
взгляд наш
угрюм и кос,
и гневен
массовый оклик:
- Мы терпим Шанхай…
Стерпим Аркос…
И это стерпим?
Не много ли?
(Из стихотворения «Да или нет?», 1927)
В тот же день Маяковский сдал его в редакцию «Комсомольской правды» и 9 июня стихотворение появилось в газете.
В «Комсомольской правде» впервые появилось и стихотворение Маяковского «Дачный случай», в котором, между прочим, есть такие слова:
Я
нынешний год
проживаю опять
в уже
классическом Пушкино
(Из стихотворения «Дачный случай», 1928).
Классическим наш город стал после того, как стихотворения и поэмы, написанные поэтом в летние месяцы на даче, получили широчайшую известность в стране и за рубежом. Маяковский ввёл город Пушкино в большую литературу и сам стал частью истории города. В городе есть улица и проезд Маяковского, Сквер Солнца, два памятника ему и памятная доска на железнодорожном вокзале, на мемориальном месте протоиереем Андреем Дударевым восстановлена дача Вячеславова, которую снимал поэт.
Алмазом первой величины в лирическом ожерелье написанных в Пушкино стихов, конечно же, является его самое известное стихотворение «Необычайное приключение, бывшее с Владимиром Маяковским летом на даче».
Василий ПАНЧЕНКОВ,
председатель Пушкинской окружной общественной организации Союза краеведов России, Заслуженный работник культуры Российской Федерации, полковник запаса,
фото из архива автора.
Список использованной литературы
1. Брик, Л.Ю. Пристрастные рассказы / Сост. Я.И. Гройсман, И.Ю. Генс. – Нижний Новгород: ДЕКОМ, 2011, илл.
2. Корябина, В.В. Рядом с поэтом. - Красноармейск: ФГУП «НИИ Геодезия»,2003, илл.
3. Лавут, П.И. Маяковский едет по Союзу. – М.: Советская Россия, 1969, илл.
4. Панченков, В.В. «…На даче было это». В.В. Маяковский в Пушкино 1919-1929. – М.: А-Пресс дизайн, 2007, илл.
5. Родченко, А.М. Опыты для будущего. – М.: ГРАНТЪ, 1996, илл.
[1] Я русский поэт, известный в России (нем.) В.В. Маяковский перефразировал строки из стихотворения Г. Гейне «Wenn ich an deinem Hause…» («Когда выхожу я утром…»), из цикла «Опять на родине».
[2] Из автобиографии «Я сам».
#ВладимирМаяковский, #АкуловаГора #Пушкино #ВасилийПанченков #АндрейДударев #ДачаМаяковского