Сегодня Ивану Ивановичу ДЕМИДОВУ – 60. Простой московский чиновник, директор парка «Зарядье». Но для меня он навсегда останется РУЛЕВЫМ ОБОЗА, легендой перестроечного телевидения, матёрым ТВ-гуру, который в моей судьбе роль сыграл значимую и в известной степени определяющую.
Когда ему не было и 30, я – в качестве главреда газеты НОВЫЙ ВЗГЛЯД – опубликовал интервью, который для нас записала начинающая + способная журналистка. Процитирую.
- Занимаясь “Обозом”, ты вник немножко в атмосферу шоу-бизнеса. Говорят, что это очень грязное дело. Тебя лично эта грязь как-то касалась?
- Дело в том, что тут важно всегда определить, как ты будешь жить в системе, в которую приходишь. Конечно, я пришел выигрышно, пришел с силой “Взгляда” (интервью 1992 года - Е.Д.). И я сразу отказался, будем так говорить, от первой линии грязи, которая бывает обычно в конвертах при первой встрече. Вернее даже, этой линии практически и не было, так, две-три пробы, и все. Мне дали спокойно делать то, что я хочу.
- Скажи, у “Обоза” были когда-нибудь проблемы с начальством?
- Конечно, есть наезды. Наше руководство часто отсматривает музыкальные программы так: “Звук притушите, пожалуйста, и давайте поговорим о музыке. У вас идет одно и то же в программе”. Бесполезно объяснять, что это вообще разные стили, и что для поклонников это очень важно… “У вас вот программа о музыке какая-то… вся о музыке”. Бесполезно говорить, что ты популярен, письма представлять – это же все не оценивается. Но я не скажу, что там гонения какие-то, Боже упаси. Просто это на уровне непонимания.
- Судя по передаче, ты очень лояльно относишься к попсе. Если вспомнить твое интервью с Добрыниным, немножко скандальное его начало, ты можешь объяснить, почему попса тебя побаивается, что ли, ждет каких-то издевательств?
- Этот шлейф идет издалека, от “Взгляда”, когда мы давали только рок. А давали мы рок не потому, что мы любили его, вернее, не только поэтому. Это была правильная коньюнктура – рок был запрещен, но при этом основная масса молодежи ждала пробивную музыку, ту, которая пробъет эти стены. И поскольку мы в политике были такими, мы и в музыке должны были быть такими. За мной тянется работа наших музыкальных редакторов, которые были направлены на рок и достаточно резко разговаривали с попсой. А попса чувствует неуверенность в себе, потому что она не прошла через народную любовь.
Почему Алла Борисовна так уверена (интервью 1992 года - Е.Д.)? Потому что она пришла народным героем. Почему рокеры все уверены? Они стали популярными без участия официального телевидения. Ну, и потом, попса в принципе боится независимых структур, потому что “ну их в баню, они все там такие крутые, а мы уж вроде как проклятые”. Это все тянет за собой либо озлобление, либо такое испуганное отношение.
- Тебя устраивает уровень музыкального вкуса твоих поклонников? Есть ли соблазн его как-то изменить?
- Я занимаюсь пропагандой среди своих конкретных поклонников. Я работаю на молодежь, и я обязан, с вкусов, а с другой, я очень хочу, чтобы эти вкусы менялись. Я поддержал в свое время проект Юрия Айзеншписа – “Технологию” – не потому, что мне нравится так уж сильно группа лично, и не потому, что Юра Айзеншпис такой талантливый продюсер. А потому, что я вдруг понял, что это “Ласковый май” по молодежной мелодике – я в данном случае не обижаю никого, я просто так считаю – но в отличие от подзаборной прыщавости, полусопливых ртов, чего-то такого подвально-подъездного, ребята коротко стрижены, хорошо одеты, они могут выйти на эту молодежь, которая слушала “Л.М.” и заставить ее чистить зубы два раза в день, мыть головы, стремиться не к бушлатам, а к кожаным курткам. А когда человек начинает чистить зубы два раза в день, я считаю, что я человека поднял.
- Я закончил школу жизни на телевидении, я бы так это назвал. Вырос в далекой Самаре, где с четвертого класса ходил на местную телестудию, играл спектакли, читал новости в детских передачах, ставил в старших классах уже какие-то полурежиссерские работы. Потом с родителями переехал в Москву. Два года прослужил в десантных войсках в Литве. Вернулся и пошел на телевидение осветителем, просто потому, что очень его любил. Потом из общего телевидения полюбил конкретно молодежную редакцию и пришел работать туда администратором. Проработал четыре месяца, как раз начинался “Взгляд” с осени, через полгода я был ассистентом режиссера “Взгляда”, а еще через полгода стал режиссером. Мы тогда просто жили в Останкино, потеряв окончательно здоровье в свои 25 лет, приходили сюда утром в среду и уходили из этих аппаратных в субботу вечером.
Я просчитываю не только как жить будут зрители, но и как жить будет телевизионная тусовка, придем ли мы к многочисленным каналам, появится ли через год здесь МТV (интервью 1992 года - Е.Д.). Это вообще отдельный и очень интересный разговор, как телевидение готовится к этому и готовится ли вообще. Вот мы готовимся: и ВИД, и каждый для себя морально. Я, например, готовлюсь, к тому, что придут сюда ребята и скажут: “Вот мы купили все, что здесь находится, вообще мы из штата Оклахома. Давай поговорим, старик?”.
- Ты боишься этого момента?
- Нет, я к нему готовлюсь. Совершенно не боюсь. Они на самом деле больше совки. Я делал “Взгляд” из Франции, Америки, Финляндии. У нас нормальные люди, мы не слабее их по большому счету. Только многого не хватает, но если мериться вчистую, то еще не известно, кто сильнее.
- У тебя есть друзья среди музыкантов?
- Друзья… нет, пожалуй, нет. Дело в том, что мне еще почему легко было работать – я не любитель тусовок и никогда на них не был. И когда я пришел в “Обоз” и на меня пошел – объективно – поток музыкантов, мне было просто, потому что у меня не было среди них друзей. Мои друзья – это Любимов, Разбаш. Я всегда с ними общался (интервью 1992 года - Е.Д.).
- А какую ты сам любишь музыку?
- В принципе мне нравится очень многое, причем нравятся иногда, быть может, не сами песни. Вот мне нравится прыжок и странная дикция Газманова. Я кайфую от каких-то вещей на таком уровне. Мне нравится, например, последняя песня “Фаина” группы “На-На”… Но при этом я совершенно беспредельно уважаю Преснякова (интервью 1992 года - Е.Д.). А вообще это же от настроения зависит.
- Ну, скажем, когда тебе плохо, что ты слушаешь?
- Я читаю книги. Вообще у меня магнитофон появился – не потому, что я был бедным, а просто магнитофон кассетный появился полгода назад всего. Когда мне дарят пластинки музыканты, я всегда говорю: “Безнадега, ребята, мне не на чем слушать”, – вовсе не намекая, что мне нужно что-то подарить. Просто дома я практически не слушаю музыку.
- Ты как-то принципиально заявил, что не снимешь в кадре черных очков, и ты ни разу не называл своего имени в эфире. Почему? Вообще говоря, это похоже на кокетство…
- Дело в том, что я мог в том феврале сесть спокойно в кадр собой и начать вещать: понравился бы я кому-нибудь, не понравился, привыкли бы потом, не привыкли – но я имел на это право по своему весу на телевидении. Я мог пойти и по другому пути: взять другого ведущего и делать снова “звезду”. Я работал на “звезд” – Любимова, Листьева – и я знаю, что надо быть с этими людьми другом, очень сильным другом, чтобы знать все их сильные и слабые стороны и как-то это выруливать… на это у меня просто не было сил. У меня очень трепетное отношение к телевидению, я не считал себя вправе садиться и вести эту программу. Если бы я решил, что буду “звездой”, тогда бы я месяца на два занялся бы речью, танцами, прическами, а времени на это не было. Поэтому опять же был просчитан ход, который одновременно привлекал бы внимание и был бы удобен мне просто для работы. Ну, а очки я не снимаю, потому что стиль уже выбран.
- Это только из-за стиля, или, может быть, это страх уличной популярности?
- Мне нравится фраза о том, что нужно без страха принимать популярность, хотя она несет с собой массу неудобств. Меня устраивает вариант, когда я спокойно иду по городу, спокойно заглядываю куда угодно, спокойно могу дойти до сцены “Олимпийского”, и, только надев очки, услышать, как взревел зал…