Начало тут
Глава 2
Что же в записках деда побудило меня заняться интригами? Да, да, поскольку эти записки я пишу исключительно для себя, нет никакой необходимости притворяться перед самим собой. Одним людям я говорил, что я наполовину мушкетёр, наполовину – аббат, другим – что скорее аббат, чем мушкетёр, но для чего мне лгать самому себе? Главная моя профессия такая же, как у Шевретты – интриги. Если интриги направлены против одного человека, они так и называются, если против целого государства – это политика, или, если хотите, дипломатия. Если же они направлены на смену власти, это – заговор. Заговор, который удался, следует называть переворот, но его называют падением прогнившего режима, или ещё лучше, если он прошёл так тихо, что его никак не называют, поскольку для всех непосвящённых всё остаётся так, как будто бы ничего и не произошло. Один монарх тихо отошёл в мир иной, или хотя бы отошёл от дел, на его место пришёл другой, вот и всё. Какой же это заговор? Где заговор, кто заговорщики, господа?
И только тот заговор, который провалился, называют заговор, мятеж, бунт.
Идеальный заговор происходит так, как будто бы его и не было.
Когда после смерти Генриха Третьего Генрих Наваррский объявил себя новым Королём Франции под именем Генриха Четвёртого, католики Парижа не признали его, и назвали своим королём Карла Бурбона под именем Карла Десятого. Этот родственник Генриха Четвертого сообщил, что он не согласен на такое избрание, он, дескать, этого не просил, не собирался, отказывается, он протестует. Таким образом, он не состоялся в качестве Короля Карла Десятого. И не было никакого заговора. Никто вроде бы и не воздействовал на него. Всё произошло тихо и мирно. Никаких событий, никаких возмущений. Королём как был, так и остался Генрих Четвёртый Бурбон. И только мой дед знал, по какой причине Карл Десятый не состоялся, и в историю никогда он не войдёт под этим именем. Не было такого Короля во Франции, вот и весь сказ.
Даже Генрих Четвёртый не знал, по какой причине Карл Бурбон отказался от французской короны.
Де Тревиль был моим кузеном. Об этом не принято говорить, поскольку каждый гасконец желает сам добиться всего, что ему положено. Самым главным гасконцем, завоевавшим Париж, был наш славный Король Генрих IV. Париж покорил его, а он покорил Париж. Когда его войска окружили мятежную столицу Франции, победа давалась слишком сложно. Хотя в Париже уже закончилась еда, тысяча граждан умерла от голода, жители додумались до того, чтобы делать еду из трупов сограждан, что удвоило смертность. Соратники Короля сказали ему, что победа близка, поскольку хотя Париж и решил не сдаваться, пока в городе останется хотя бы один живой парижанин, скоро наступит такое время, когда в нём не останется ни одного живого человека. Генрих возмутился, заявив, что такой ценой ему Париж не нужен. Он распорядился пропустить обозы с продовольствием в осаждённый город. Ни один военачальник не поступил бы так, как поступил Генрих IV, но он поступил так именно потому, что он не был обычным военачальником. Он вошёл в Париж без сопротивления, глашатаи кричали «Прощение всем! Прощение всем!» и Париж покорился своему Королю.
Вместе с Генрихом в Париж пришло столько гасконцев, сколько мог вместить Париж.
Разумеется, Генрих не мог не назначить капитаном своих телохранителей кого-то, кто не был бы его земляком. Он назначил земляка де Праслена, а на должность суперинтенданта финансов – де Сюлли, также гасконца. Для гасконцев наступило лучшее время, чтобы переехать в Париж.
Законный наследник Генриха IV, Людовик XIII, также привечал гасконцев, поэтому и при нём капитаном королевских мушкетёров был назначен де Тревиль, также гасконец. Я назвал Людовика XIII законным наследником Генриха IV, но я не назвал его сыном этого короля. Увы, хотя он и считался таковым, достоверным остаётся лишь тот факт, что он рождён от Королевы Марии Медичи в то время, когда она была законной супругой Короля Генриха IV. Наш славный Генрих посетил множество дам в их постелях, но не он был причиной рождения Короля Людовика, и это объясняет тот факт, что Генрих, который чрезвычайно любил всех своих детей, рождённых ему его любовницами, не любил Людовика, а велел его сечь как можно больше, для его же блага, и для блага Франции, по-видимому.
Что ж, в этом случае мы уже не будем удивляться, почему Генрих, который столь любил женщин и даже очень молоденьких девушек, не передал своего темперамента Людовику, который женщин ненавидел. Если бы Король не обязан был оставить наследника, вероятно, Людовик никогда не женился бы.
Всё, что творится в супружеской спальне, должно там и оставаться, в особенности, если эта спальня – королевская. Поэтому я умолкаю. Во всяком случае здесь и сейчас.
Я рассказал об этом только для того, чтобы привести самому себе объяснение того факта, что я по прибытию к королевскому двору поступил именно к де Тревилю, и того факта, что большая часть моих интересов была связана с дамами, несмотря на то что сам я более всего хотел сделать карьеру как можно скорее. Просто я понял, что лучшая карьера может быть сделана лишь тем, кто понимает влияние женщин практически на все события в этом мире, или, во всяком случае, в Париже.
В это время у Короля были свои мушкетёры, которые носили голубые плащи, украшенные вышитыми серебряными лилиями, символом Бурбонов, а у Ришельё были свои мушкетёры, которые носили красные плащи, украшенные вышитыми на них золотыми крестами. Кое-кто называл их гвардейцами. Это ошибка, они были такими же мушкетёрами, как и мы. Просто мы были мушкетёрами Короля, а они – мушкетёрами Ришельё, разница лишь в этом, да ещё в цвете плащей и в масти коней, на которых мы ездили.
Хитрый Безмо устроился в ремонтный взвод. Эти люди имели одну обязанность – закупку амуниции взамен износившейся и приобретение новых коней, но при этом получали все привилегии настоящих мушкетёров. Из-за таких вот ремонтников о мушкетёрах шла слава как о баловнях судьбы, дамских любезниках, бретёров, картёжников, дуэлянтах, пьяницах и прочее, и прочее. Получив от начальства деньги на соответствующие закупки, они подчас старались сделать эти закупки подешевле, чтобы прикарманить себе разницу. Дешевле, значит хуже. Это правило при закупках для армии действует всегда. Покупая оптом у какого-нибудь мошенника иногда краденное имущество, иногда имущество, полученное в результате мародерства, а чаще просто плохое вместо того, чтобы быть озабоченным поиском наилучшего имущества, эти негодяи обзаводились и лишними денежками, и лишним временем, что позволяло им тратить и то, и другое в кабаках, создавая наихудшую славу о мушкетёрах. Хорошо ещё если они не проигрывали деньги, предназначенные для закупок, в карты!
И всё же мушкетёров любили. Стоило лишь произойти стычке между нами и мушкетёрами Ришельё, как народ приходил на помощь к нам, а не к ним. Так они мстили Ришельё, считая его виновником всё возрастающих налогов и вообще всех бед, которые они встречали в своей жизни. Скажу, что правы они были лишь на половину, а то и всего лишь на четверть, но это не мешало нам пользоваться народной любовью, а мушкетёрам Ришельё встречать народную ненависть, хотя они получали жалованье вдвое выше нашего, да и кони у них были лучше, как и сёдла, и шпоры, и одежда. На это, впрочем, никто не жаловался, поскольку де Тревиль говорил нам: «Дети мои! Быть мушкетёром Короля – высшее счастье. Когда я получил патент, всю необходимую амуницию, включая коня, я купил на свои деньги, и никогда не пожалел об этом. Поступайте же и вы так же». Наедине же каждому из нас он говорил следующее: «Если вам не достаёт денег, я могу вам занять, но только не говорите никому об этом, поскольку я не могу занять всем моим мушкетёрам. Вы легко отдадите долг, поскольку служба Королю приносит награды храброму, а в случае вашей геройской гибели я прощу этот долг вашим наследникам».
Я не знаю ни одного мушкетёра, который бы не приобрёл всю необходимую амуницию после такой речи.
Стычки с мушкетёрами Ришельё… Я вспомнил о них потому, что действовал эдикт Короля, строжайшим образом запрещающий дуэли. За них полагалась смертная казнь, причем одинаковое наказание ждало обе стороны, включая секундантов. Ришельё изначально призывал Короля подписать подобный указ, полагая, что нельзя допускать гибели дворян по таким ничтожным поводам, как ссоры между ними, а когда в одной из дуэлей погиб его старший брат, сделавший так много для карьеры самого Ришельё, то он стал относиться к этому эдикту как к одному из важнейших дел своей жизни.
Надобно сказать, что за стычки наказывали мягче. Разница между дуэлью и стычкой ясна из их названия. Если противники поссорились и тут же в пылу ссоры выхватили шпаги, это – стычка. Её можно объяснить простой горячностью. Стычки даже Ришельё мог простить, хотя не имел склонности к великодушию в отношении нарушителей этого эдикта. С дуэлью же всё обстоит иначе. Оскорблённый и обидчик договаривались о встрече в другом месте и в иное время, при этом каждый приводил с собой не менее двух секундантов. Секунданты с обеих сторон не просто следили за тем, чтобы дуэль происходила по всем правилам, но к тому же и принимали в ней самое деятельное участие. Вообразите, если дерутся четверо на четверо, то достаточно одному из них поразить своего противника так, чтобы он вышел из боя, погибшим или серьёзно раненым, тогда этот четвертый мог присоединиться к сражению оставшихся трёх пар и помочь любому из своих сторонников. В этом случае они могли вдвоём одолеть следующего, а затем уже вчетвером одолеть оставшихся двоих. Так что относительно честной дуэль была лишь до первого серьёзно раненного участника.
Между прочим, граф Рошфор в юности так лишился двух своих братьев. Хотя его противник на этой дуэли бы им убит, после чего они расправились и с двумя секундантами, один из младших братьев Рошфора также был убит, а другой получил смертельное ранение. Воистину, Пиррова победа! Самому Рошфору едва удалось спастись от наказания, поскольку за него вступился сам Ришельё, зная его как храброго и исполнительного офицера по особым поручениям, зато он окончательно рассорился со своей семьёй – с отцом, который лишил его наследства, и с мачехой, поскольку стал причиной гибели двух сводных братьев.
Так что в дуэли, где участвуют секунданты, стоит победить одному, оборона противников рушится, словно карточный домик.
Примерно так и произошло с д’Артаньяном. Стоило ему поразить своего противника, перевес оказался на нашей стороне. Поначалу я не мог понять, было ли это случайной удачей, или же он, действительно, чрезвычайно ловко владел шпагой. Но все дальнейшие дуэли с его участием доказали, что его победа была далеко не случайной. Он был ловок, его шпага мелькала в воздухе так, что её порой невозможно было рассмотреть. Хотя я и сам владел этим оружием довольно недурно, я думаю, что доведись нам с ним сражаться не на жизнь, а на смерть, он одолел бы меня. По счастью, ни мне, ни ему никогда не пришло в голову проверить это предположение, и мы всегда выступали с ним на одной стороне.
Или почти всегда…
Ну да, почти всегда. Я припомнил тот случай. Расскажу о нём позже.
Когда д’Артаньян появился в Париже в 1626 году, я уже семь лет был мушкетёром, и уже десять лет, как жил в Париже. И пять с половиной лет был знаком с Шевреттой.
У неё был характер почти такой же, как у меня. Точнее, это она сделала меня тем, чем я стал, она привила мне страсть к интригам, к политическим играм.
Не могу сказать, что я не хотел этого. Читая дневники деда, я уже готов был идти этим путём, но одной готовности мало. Надобно было войти в Лувр. А вход туда открыт далеко не каждому. Вне Лувра интриги ничего не стоят. Точнее, они ничего не стоят, если не направлены на Лувр или не исходят из Лувра, или не связаны с Лувром тем или иным путём.
Можно находиться за тысячу лье от Лувра, но быть с ним связанным, а можно прогуливаться непосредственно вблизи, но не иметь к нему никакого отношения, и, следовательно, быть столь же далёким от Короля, от двора и от карьеры, как от Луны, или даже ещё дальше. Шевретта не просто принадлежала к Лувру, она была его частью, одной из тех пружин, которые управляют Королевой и, следовательно, Королём, хотя Король и не любил Королеву, но был зависим от её мнения, и, главное, ревновал её. А ревность – это одна из форм слабости. Скажите мне, в чём состоит слабость того или иного человека, и я научу вас управлять этим человеком.
Шевретта управляла Королём и Анной, она управляла и Ришельё, но заигралась в этих играх настолько, что все трое от неё отвернулись. Точнее, они, не сговариваясь, решили избавиться от неё. Пусть не физически, но, во всяком случае, избавиться от зависимости от неё.
Я пишу этот дневник и понимаю, сколь непоследователен я в изложении своих мыслей и событий. Впрочем, я ведь и не собирался излагать события в некоей последовательности, а мысли приходят в той последовательности, в которой хотят, не спрашивая того, чью голову они посещают.
Продолжение тут
Полностью «Мемуары Арамиса» вы можете найти тут
Полностью книгу «Д’Артаньян и Железная Маска» вы можете найти тут