В 1918 году Голиков участвовал в Гражданской войне в составе добровольческого 1-го Крестьянского коммунистического стрелкового полка «Красные орлы». В 1959 году на основе своих дневников 1918–1920 гг. выпустил свою книгу «Красные орлы», посвятив её бойцам, командирам и политическим работникам 3-й армии Восточного фронта.
Нам, жителям Камышлова, книга интересна упоминаниями о людях, живших в начале двадцатого столетия в Камышлове, улицах и домах, описанием происходивших событий. Книга - своего рода экскурсия в прошлое, в которой мы можем открыть для себя что-то новое, что-то забытое.
«Сегодняшний день, 13 апреля 1918 года, запомнится мне навсегда. Такого еще не было в моей жизни за все семнадцать лет. Я стал членом РКП (б) — Российской Коммунистической партии (большевиков).
Пришел вечером домой и захотелось записать, как все происходило.
В уком ходил с отцом. Он старше меня на 21 год. Но в партию большевиков вступали вместе.
Уком находится в доме, где раньше помещался кинематограф «Чудо», который содержал некто Сметанин (улица Свердлова, 65 – прим. Юрия Васькова). Мы туда часто ходили. Билеты у Сметанина были дешевые.
Разве думал я когда-нибудь, что в зале, где смотрел Глупышкина, Мозжухина и Веру Холодную, решится моя судьба?
Вход в зал прямо со двора. Ждали мы недолго, с полчаса. Отец молчит, волнуется. Я тоже волнуюсь. Слышим, зовут:
— Товарищи Голиковы, заходите.
Людей мало. На сцене — стол. За ним сидят наши товарищи из укома: Федоров, Подпорин, Цируль, Васильев. Я знал их в лицо, не раз слышал на митингах,
Федоров сначала обратился к отцу. Говорит просто, как с другом. У меня отлегло от сердца. Да и отец, вижу, спокойнее стал. Спрашивают его про партийную ячейку в волости.
Отец, вернувшись с фронта, решил: «Пойду с большевиками». Так же думали и его приятели-фронтовики. Они объявили себя партийной ячейкой, хотя в партию еще не вступили.
Федоров похвалил отца:
Правильно сделал, принимаем тебя в РКП (б). Потом стали задавать вопросы:
Как работает волостной Совет?
Как относятся к Советской власти мужики?
Многие ли сочувствуют большевикам? Говорили с отцом минут, наверное, восемь, но мне эти минуты показались часом.
Наконец дошла очередь и до меня. Я ждал разных вопросов, а задали лишь один:
Почему вступаешь именно в большевистскую партию?
А как же? — удивился я. — Она за трудящийся народ борется.
Меня поддержали сразу несколько голосов:
Правильно… Дело ясное — мы его знаем, он на митингах за большевиков выступает.
Я, и правда, выступал на митингах разок-другой против меньшевиков и эсеров, но не думал, что об этом известно членам укома.
Вышли мы с отцом на улицу, посмотрели друг на друга и обнялись.
Потом отец пошел заказывать печать для своей Борисовской партийной ячейки. Меня прихватил с собой и наказал получить печать, когда будет готова, а затем отвезти ему в деревню.
Пока мы ходили по улицам, я все время в уме отвечал себе на вопрос, который задали в укоме. В самом деле, почему мне вздумалось вступить именно в партию большевиков, а не в какую-нибудь другую? У нас хоть город и небольшой, а партий хватает. Были кадеты. Имеются меньшевики, эсеры. Есть анархисты: у них свой дом с черным флагом и свой вождь — долговязый Черепанов с большой черной бородищей.
На митингах произносят речи ораторы от всех партий. Некоторые, надо признать, говорят красиво, громко, например, меньшевик — медик Гольденштейн, эсеры Спиридонова и Лубнин. И все клянутся: «Мы за народ, за свободу, за братство».
Почему же я верю только большевикам? Почему хочу быть именно с ними?
Наверное, помог отец. Мне даже трудно выразить, как я люблю и уважаю его.
Отец сочувствует чужой беде, всегда готов помочь другому. Он и фельдшером стал, чтобы облегчать людям страдания. Я мечтаю пойти по его стопам. Вырасту — стану доктором. Это, по-моему, самая человечная, очень полезная людям профессия.
Отец твердо встал на сторону большевиков, Ленина. Все, что он говорил о революции, о судьбе народа, было для меня убедительно. Отцу скоро 40 лет. Он многое видел, много пережил.
Но вот я сейчас сижу и думаю: только ли благодаря отцу вступил я в РКП (б)? Нет, не только.
Я, конечно, не много еще жил на свете, но уже успел узнать, что такое несправедливость, видел богатых и бедных. А большевики стремятся к тому, чтобы все люди жили хорошо и на самом деле стали братьями.
У меня сегодня такой день, что хочется припомнить всю жизнь, особенно последние годы.
Недавно я переселился на квартиру к старушке Прасковье Ионовне Владимировой на Сибирскую улицу в дом № 120.
(После присоединения села Закамышловского к городу в 1958 году нумерация домов изменялась. Теперь этот дом находится во дворе домов по улице Энгельса под номером 270. Улица переименована с 1 апреля 1959 года. (прим. Юрия Васькова).
Мне здесь хорошо. Тихо, чисто. Прасковья Ионовна относится ко мне, как мать или бабушка. Называет не Филиппом, а Феликсом, значит счастливым.
В нашей комнатке около десяти квадратных аршин. Живем в ней четверо: Шура Комлев, Митя Москвин, мой брат Валя и я. Все мы — гимназисты. А прежде я жил на Шаповаловской улице в доме № 51 у Анны Гавриловны Заостровской. (Шиповаловская – ныне Свердлова. Дом не сохранился (– прим. Юрия Васькова).
Анна Гавриловна не позволит так вот за полночь сидеть и писать дневник. Человек она неплохой, но скуповатый, даже, можно сказать, скупой. Чуть что: «Керосин дорогой, довольно жечь!» Хочешь — не хочешь, ложись, тем болев, что не одни в комнате. Кроме меня и Мити Москвина, «на хлебах» у Анны Гавриловны жили еще весовщик железнодорожной станции, беженец из Западного края, поляк Липский и машинист Калиновский со своим приятелем — конторщиком из депо. Платили мы все по-разному, по возрасту и по возможностям: я — 12 рублей в месяц, Митя — 10 рублей, Липский — 17, а Калиновский с другом — больше 40.
Вечером в комнате разговаривали на разные темы. Спорили о книгах, вспоминали, как было дома. Калиновский часто жаловался: ему за тридцать, а нет ни семьи, ни кола, ни двора. Мается в «нахлебниках». Липскому тоже не сладко. Особенно потому, что поляк. Иные насмехаются, дразнят.
Митя Москвин из вотяков, сын волостного писаря. О своих земляках такое рассказывает, что порой даже слушать страшно. Наши русские крестьяне живут в темноте и нужде, а вотяки и того хуже. Да еще измываются над ними, унижают.
До Анны Гавриловны я был «на хлебах» в таком же маленьком домишке на окраине у вдовы железнодорожного машиниста Власовой. Она со своей большой семьей жила бедно, с трудом сводила концы с концами. Выручала корова, но и та попала под поезд.
Когда мы у Анны Гавриловны рассуждали вечерами, какую жизнь надо установить, то всегда сходились на одном: справедливую. Чтобы рабочий человек жил по-человечески, и никто не мог бы обидеть его.
Я тогда, конечно, был еще политически неразвитым. Не знал о большевиках, о их программе. А теперь твердо, на всю жизнь верю: большевики принесут справедливость, не допустят, чтобы богатые измывались над бедными. Самый правильный лозунг: «Кто не работает, тот не ест».
На этом заканчиваю свою первую запись в дневнике. Скоро час, надо ложиться спать.