Рейну давно пора идти, но стоит и не может оторвать глаз от нежащейся у его ног пары. Разомлевшая после случки самочка потянулась, слабо улыбнувшись и спохватившись с запозданием прикрыла свою наготу одной из шкур.
– Уже уходишь? – с таким искренним сожалением спросила, что он на это усмехнулся и кивнул, застёгивая штаны.
– Буди Эрика, говори, чтобы опять бежал за едой!
– Ты же ещё придёшь? – прикусила губу Дарина, усаживаясь на подстилке и придерживая шкуру у нежной девичьей груди.
Взгляд Рейна прилип к её пальчикам, сминающим мех. Зверь внутри хрипло рыкнул, требуя заставить девушку убрать руку, открыться для него. Его самка, он хочет видеть!
– Быстрей давай, мне уходить пора! – проворчал и отвернулся, закипая.
Та непонимающе хлопнула ресницами, обижено поджала зацелованные припухшие губы, но вслух ничего не сказала. Встала легко и пошла к окну. Эта её разумная покорность и умение не нагнетать, и манила, и раздражала Рейна. Раздражала тем, что он бы предпочёл, чтобы ему, как человеку, она не нравилась. Было бы проще, если бы Рина была глупой и вздорной, а так ему и придраться не к чему, идеальная пара…
Рейн непроизвольно скрипнул зубами, слушая, как ласково и напевно она говорит с парнем-сторожем. Зверь внутри недовольно фыркнул, соглашаясь с человеком, что надо бы её отругать за излишнее дружелюбие к щенку, но Рейн, конечно, не стал. Глупо!
Когда паренёк резво убежал по поручению Дарины, Рейн потянулся было поцеловать на прощание, обнял, но понял, что потом опять не сможет оторваться, рыкнул зло и отпустил девушку. Отступая, поймал на себе её пьяный, полный желания взгляд.
– А как твоё полное, настоящее имя? – вдруг спросила та.
Поколебался. Шесть лет уже, как оно умерло вместе с его прошлым, и не стоит ворошить, но что-то заставило ответить.
– Рейнхард Бруно Ралль.
И выскользнул за дверь, аккуратно прикрыв её за собой.
Остановился, приходя в себя после неё. Втянул носом бодрящий ночной воздух, пропитанный хвоей и костром, посмотрел в тёмное небо с россыпью мерцающих звёзд и медленно побрёл к главной поляне. Зверь отчаянно царапал рёбра изнутри, жалобно скулил: «Назад-назад-назад! Нам туда не надо! Зачем нам этот пьяный уже, волчий сброд?! Пошли лучше обратно к самочке нашей! Такая вкусная, мягкая, мокрая… Наша!»
У Рейна уже кружилась голова от этого непрерывного яростного спора с внутренним зверем. Было ощущение, что он сходит с ума, расщепляясь.
И зачем только укусил самку?! Раньше тоже было тяжело, но не так. Теперь же зверь, словно, с цепи сорвался и требовал одного: утащить свою пару подальше и не отпускать, пока не пропитается его запахом насквозь и не обзаведётся целой сворой щенков. Простые, низменные инстинкты. Рейн прекрасно понимал, насколько сейчас они глупы и неуместны, но на то они и инстинкты, что логике не поддаются, а бороться с ними тяжело.
Ещё и покрыл самку после метки, утверждая связь, а ведь хотел только проводить до безопасного места, но не сдержался, на миг остановился у порога, притянул к себе, жадно целуя в мягкие подставленные губы. Её вкус как приворотное зелье, терпкий, сладкий, пьянящий, перевернул всё внутри. Прижал пару к себе, сам не до конца осознавая, что делает, залез рукой к ней в штаны, дотронулся до горячей промежности, уже скользкой от влаги. Нос защекотал пряный запах её готовности для него, голова закружилась, пульс опять бешено зачастил, рваными толчками разгоняя кровь, и пропал…
Раньше самка такой не была, побаивалась его, особенно сначала, напрягалась и отдавалась не сразу, приходилось подавлять взглядом. С этой меткой же… Тонкие нити связи дрожали и наливались силой, связывая пару всё крепче. Каждая близость – ещё один стежок в плетении гобелена их, отныне уже общих, судеб. Поцелуй, слово, стон, вздох – всё это теперь укрепляет связь, делая её нерушимой.
Костёр на главной поляне взвивался до небес, на пару метров раскидывая вокруг жёлтые искры. Зарево такое стояло, что светло было почти как днём. И жарко! И от огня, и от разгорячённой, пьяной, пляшущей толпы вокруг. Довольные, сытые волки горланили песни и упивались хмелем после посещения притона, где заперли пятерых пойманных самок.
Рейн с ходу отличал тех, кто уже был там, от других, чья очередь ещё не дошла. По взглядам, ухмылкам, рассказам. Внутри, где-то глубоко, неприятно скребло. Он не мог судить своих товарищей, прекрасно знал, что это такое, когда зверь внутри ревёт уже от бешенства, требуя самку, но сам в притон не ходил, и брезговал, и было жалко.
Лучше уж попытаться поймать только себе, наиграться, а там уж… До Дарины у него было две самки из «Чёртовой дюжины», и у каждой сложилась своя короткая судьба, но итог был всегда один – смерть! В груди опять болезненно кольнуло, слишком быстро утекало время, приближая страшное будущее, и поделать с этим Рейнхард ничего не мог.
Хмурый волк, пробрался сквозь толпу к накрытым столам, взял первую попавшуюся кружку с хмелем, осушил её залпом наполовину и уронил голову на подставленные руки. Опять «Волчья кара» учила его смирению, заставляя признать свою беспомощность и слабость. Рейну эта наука давалась очень тяжело…