"Туда и обратно" - путевые заметки Льва Давидыча, повествующие о его побеге из Тобольской губернии, куда надежду русской революции сослали в начале 1907 года. Троцкий не достиг финального пункта (о чем не слишком живописно рассказывает в первой половине) и рвёт когти, пытаясь попасть в Петербург.
И тут начинается мистическое путешествие, в котором Троцкий примеряет на себя роль недовольного рассказчиках в гусе и кисах, пока помощник Никифор гонит вперед оленей. В почти джармушианском стиле парочка встречает волшебных, хоть и вдрызг пьяных помощников – включая печального безносого остяка-рабочего и чудо-деда с арканом.
Побег из ссылки
Прикинувшись больным, Троцкий договаривается с купцом Никитой Серапионычем - а тот уже нашел возницу. "Пройдошу" Митрофана, кроме которого едва ли кто-то повезет беглеца на сотни верст в зимней тайге.
Совместно с Никитой Серапионычем мы выработали условия договора. Я покупаю тройку оленей, самых лучших, на выбор. Кошева тоже моя. Если Никифор благополучно доставит меня на заводы, олени с кошевой поступают в его собственность. Сверх того я уплачиваю ему пятьдесят рублей деньгами. К вечеру я уже знал ответ. Никифор согласен. Он отправился в чум верст за 50 от своего жилья и завтра к обеду приведет тройку лучших оленей. Выехать можно будет, пожалуй, завтра в ночь. Нужно к тому времени запастись всем необходимым: купить хорошие оленьи кисы с чижами, малицу или гусь. Всю эту работу брал на себя Никита Серапионыч
Провизия, бутыль рома и даже револьвер - чего только не найдешь в Тобольских местечках.
В ночь побега Троцкий впервые встречает своего спутника - пьяного в хлам Никифора, совсем погубившего себя синим делом.
Бодрости у Никифора хватило ненадолго. Вино одолело его. Он совсем размяк, качался на нартах из стороны в сторону и все крепче засыпал. Несколько раз я будил его. Он встряхивался, толкал оленей длинным шестом и бормотал: "Ничего, эти быки пойдут"… И снова засыпал. Олени шли почти шагом, и только мой крик еще отчасти подбадривал их. Так прошло часа два. Потом я сам задремал и проснулся через несколько минут, когда почувствовал, что олени стали. Со сна мне показалось, что все погибло, - "Никифор!" закричал я, изо всех сил дергая его за плечо. Он в ответ бормотал какие-то бессвязные слова: "Что я могу делать? Я ничего не могу… Я спать хочу". Дело мое действительно обстояло очень печально. Мы едва отъехали от Березова 30-40 верст
Нравы и быт остяков-хантов
Вдали от цивилизации парочка вынуждена перебираться от одних юрт остяков к другим. Местные настроены довольно благосклонно, и в дальнейшем Троцкий всё больше пытается вникнуть в быт хантов.
Обращает внимание на "лень" остяков, которые даже на охоту берут с собой сестру или мать - лишь бы те таскали на себе скарб, готовили чай и наводили уют в заснеженной тайге. Не мужицкое это дело.
Смотрит, как остяки красочно вышивают малицы оленьими жилами - все эти наряды добываются адским трудом.
Глядит за чумазыми детьми, которых лет до пяти кормят грудным молоком - но вся малышня так жизнерадостно встречает новых гостей.
Описывает, с каким трепетом остяки смотрят на вещицы потусторонних гостей, которых чудом занесло в юрты. Как дикари, глядящие на колонизаторов, вестников прогресса, они удивляются столовым приборам, которые таскает с собой Троцкий, даже конфетам.
Интересуется даже прическами:
- Вот у остяков и мужики и бабы косы носят, да с лентами, да с кольцами; вероятно, не чаще, чем раз в год они волосы заплетают?
- Косы-то? – ответил Никифор. – Косы они часто заплетают. Они, когда пьяны, всегда за косы тягаются. Пьют, пьют, потом друг дружке в волосы вцепятся. Потом, который послабее, говорит: "отпусти". Другой опустит. Потом опять вместе пьют. Сердиться друг на дружку не имеют нужды: сердца у них на это нету.
Водочная тайга
Но никуда не деться от повального пьянства. В каждой юрте гостей встречает свалка тел, которые только и жаждут похмелиться. "Огненная вода" с континента - один из самых желанных товаров у остяков. Ради водки они запрягают оленей и летят в ближайший поселок.
Как всюду и везде, оурвинские бабы находились в состоянии похмелья, и когда я стал разворачивать съестные припасы, они попросили водки. Разговариваю я с ними через Никифора, который с одинаковой свободой говорит по-русски, по-зырянски и на двух остяцких наречиях: верховом и низовом, почти несхожих между собою.
Здешние остяки по-русски не говорят ни слова. Впрочем, русские ругательства целиком вошли в остяцкий язык и наряду с государственной водкой составляют наиболее несомненный вклад государственно-русификаторской культуры. Среди темных звуков остяцкой речи в местности, где не знают русского слова здравствуй, вдруг ярким метеором сверкнет удалое отечественное слово, произносимое без всякого акцента, с превосходной отчетливостью.
Надо поторговаться с остяцким дельцом? Спирт поможет!
Первая порция была поднесена старику. Никифор объяснил ему, что это спирт. Тот важно кивнул головой и молча выпил большую чарку спирта в 95%; ни один мускул не дрогнул на его лице. Потом пил младший сын, с рассеченной губой. Он выпил через силу, сморщил свое лицо и долго плевал в костер. Потом выпил работник и долго качал головой из стороны в сторону. Потом дали больному; тот не допил и вернул рюмку. Никифор выплеснул остатки в костер, чтобы показать, каким продуктом он угощает: спирт вспыхнул ярким пламенем.
Потом выпил Никифор и тоже нашел, что слишком крепко. Разбавили спирт чаем, Никифор заткнул горлышко пальцем и помахал в воздухе бутылкой. Все еще раз выпили. Потом еще раз разбавили и еще выпили. Наконец, Никифор принялся излагать, в чем дело.
Троцкому не требуются хитрые художественные приёмы, чтобы описать мрачное положение остяков, тотально повернутых на русской водке.
Пьянство у остяков
Подобные описания встречаются у этнографа Михаила Шатилова в "Ваховских остяках". Русскую водку они зовут кан-инк - "царская водка". Из своих юрт едут на ярмарки и даже добираются до Томска, чтобы привезти как можно больше бухла. Гнали и весьма отвратную самогонку - кото-вереминк.
Самогонка вырабатывается плохо, получается зеленоватая, страшно вонючая и одуряющая; она подвергается всего одной перегонке, тогда как при лучшей обработке ее подвергают двум, трем перегонкам.
Выгонка самогона в одной семье обычно является праздником для всех в данных юртах. Самогонку пьют все – мужчины, женщины, девушки и подростки; пьют до тех пор, пока не выпьют всю. Картина поголовно пьяных остяков в юртах не поддается описанию по своим отрицательным, диким, кошмарным моментам.
Краевед Виктор Бартенев в 1896 году писал - обычную водку в этих краях можно было достать за 50 копеек за бутылку (~450 рублей сегодня), столовую с печатью - за 70 копеек.
Он же отмечает, как глубоко алкоголь проник в обряды остяков-хантов. Свадебные торги за невесту совершенно невозможно представить без обильных возлияний - так сваты пытаются "сбить цену" у несговорчивого отца. Мало того, водка проникает в симбиоз языческо-христианских верований остяков.
Крестившись, остяк переносит на новую религию все свое старое мировоззрение. Приведу следующую картинку с натуры: а летний день на траве около самой церкви сидит группа остяков мужчин и женщин и пьет водку. Одна остятка отделилась от группы и с бутылкой в руке подошла к самой церковной ограде. Тут она стала кланяться и креститься, причем время от времени отливала водку из бутылки на землю. Своего рода древнегреческие возлияния богам.
Неоднократно мелькает мнение, что смерть в пьяном виде - "самая блаженная". Эту особенность отмечает краевед Александр Дунин-Горкавич, указывая - в этих краях пьянство пороком не считается, а все инородцы хлещут водку в три горла. Дунин-Горкавич считает распространение алкоголизма "отрицательным влиянием русской культуры". Но остяки и сами не дураки напиться - в качестве праздника им подойдет любой повод.
**
Задорно, кроваво, в пьяном угаре - так проходит путешествие Троцкого обратно. Вперед - в Петербург!
Мой способ передвижения производит на Никифора такое же впечатление, какое на меня когда-то производило путешествие Фолеаса Фога. Если помните, он покупал слонов, покупал пароходы и, когда не хватало топлива, бросал деревянную снасть в жерло машины.
При мысли о новых затруднениях и тратах Никифор, когда он в хмелю, то есть почти всегда, приходит в азарт. Он совершенно отождествляет себя со мною, хитро подмигивает мне и говорит: "Дорога нам в копеечку войдет… Ну, да нам наплевать… Нам денег не жалко. Быки? Падет бык – купим нового. Чтобы я быков жалел – никогда: пока терпят – едем. Го-го! Главное дело до места доехать"