"На краю обрыва"
Глава 17
- А не она это. Чего девку зря оговариваешь, не разобравшись, - прокряхтел человек и вошел в дом...
В комнату, где находились все присутствующие, вошел очень старый человек, я бы даже сказала, древний. На вид ему было лет сто, не меньше. Мужчина обладал довольно скрипучим голосом. Когда он говорил, казалось, будто скрипят продавленные пружины на старом диване.
- Не она это, - повторил он и махнул в мою сторону.
- А Вы кто, собственно? - недовольно спросил Павел Валентинович.
- Григорий Ильич я, - представился дедушка.
- И что же Вы, Григорий Ильич, делаете в этой заброшенной деревне? - прищурившись, спросил следователь.
- Живу я здесь, - прокряхтел он в ответ.
Я уже успела немного отойти от увиденного, поэтому внимательно слушала, о чем они говорят. Мое воображение тут же нарисовало совсем печальную картину, брошенный, никому не нужный дедушка живет здесь один без каких-либо благ цивилизации. На душе сразу стало как-то грустно. Вспомнился ряд одинаково покосившихся старых домов, окна которых были даже без стекол. Да, и до ближайшего магазина нужно добираться как минимум на каком-то транспорте. В голове возникла мысль: как тут вообще можно жить...
- Так деревня же заброшенная... - задумчиво произнес Павел Валентинович.
- Так это только тут заброшенная, а вон там дальше еще есть старики, - пояснил дедушка. - Правда, нас тут немного осталось, да, и живем мы здесь только летом. На зиму дети забирают. А уж летом, чтобы им не мешать, сюда приезжаем. Ведь столько лет здесь прожили, тут и колхоз раньше был, которому я всю молодость отдал...
Дедушка с ностальгией начал вспоминать, как они раньше здесь хорошо жили, и время было другое, и люди. Все присутствующие недоуменно молчали, казалось, все еще никто не понимал, откуда взялся этот человек. Но я прекрасно осознавала, что именно он является моим спасением из сложившихся обстоятельств, поэтому благодарила Всевышнего за то, что он послал мне этого дедушку.
Павел Валентинович очнулся первым и прервал ностальгические воспоминания Григория Ильича.
- Так, стоп, уважаемый, - поднял он руку. - Давайте по существу, что Вы конкретно видели, и не померещилось ли Вам это.
- Мне хоть и много годов, но я в своем уме и в полном здравии, - обиделся дедушка.
- Никто не говорит о том, что Вы какой-то нездоровый, - поморщился следователь. - Вещайте по существу, Ваш колхоз нас мало интересует.
Я внимательно посмотрела на Павла Валентиновича, он нравился мне все меньше и меньше. Было в нем что-то такое, что отталкивало. Скорее всего, это была его манера общаться с людьми, делал он это как-то небрежно, высокомерно, пренебрегая устоявшимися моральными нормами. Даже сейчас он общался с Григорием Ильичом, который был раза в два его старше, очень неуважительно, всем своим видом показывая, кто здесь так называемый "хозяин".
- Живу я там, выше,- махнул Григорий Ильич куда-то в сторону. - Здесь-то уже давно никого нет, все забросили, - вздохнул он, снова цепляясь за воспоминания, но потом, видимо, вспомнил слова следователя и вернулся к нужной теме. - С недавнего времени заметил я тут чужаков. Мужик какой-то приезжал, все смотрел ходил. Это потом я понял, что он проверял, не живет ли здесь кто. А до нас-то не дошел, мы за пригорком живем, там речка еще. Так вот приезжал он несколько раз, а потом пропал. Ну, думаю, может, искал кого или фотокарточки какие делал, сейчас ведь любят такие места фотографировать. Ну, а под утро сегодня, я его снова увидел. Нет, не его, - исправился дедушка, - машину, на которой он до этого приезжал. Стояла у дома Серафимы, она там раньше жила...
- Давайте ближе к сути, - поторопил его Павел Валентинович.
- Ты коней-то не гони, - погрозил Григорий Ильич следователю. - Или не поймешь ничего.
- Вот только не надо мне указывать, что делать, - огрызнулся мужчина.
Все остальные стояли молча, никто не говорил ни слова. Неужели они не видят, что Павел Валентинович ведет себя просто по-хамски. Или никому нет до этого дела...
- Как Вы вообще разговариваете с человеком, который Вам в отцы годится! - не выдержала я.
- Я бы попросил Вас, Маргарита Александровна, помолчать и не вмешиваться в беседу, - тем же тоном ответил мне мужчина.
- Да, ладно тебе, дочка, я уже понял, что за человек передо мной, - махнул рукой дедушка, - не зря ведь столько лет прожил.
Павел Валентинович демонстративно закатил глаза, всем своим видом показывая, что ничего нового он все равно не узнает.
- Встаю я рано, пяти еще нет, а я уже на ногах, - продолжил Григорий Ильич. - Вот и сегодня поднялся на пригорок, смотрю, а у Серафиминого дома машина знакомая стоит. Ну, думаю, пойду посмотрю, что мужик там делает, может, помочь чем надо. Ну, и пошел потихоньку. Ноги-то старые, быстро уже не бегают. Пока шел, смотрю, еще одна машина едет. Остановился, наблюдаю. Ну, так вышел оттуда парнишка, только не по дороге пошел, а огородами и к Серафиминому дому. Тут-то я и понял, что-то неладное творится. Идти дальше передумал, но и уходить совсем не стал. А немного погодя, девка из калитки выбежала и к машине той, на которой тот мужик приезжал, бросилась. Вот она это была, - кивнул он в мою сторону.
- Дед, ты вообще видишь хоть, как ты мог с такого расстояния рассмотреть, кто куда побежал, - усмехнулся следователь.
- Зрение меня пока не подводит, сердце да, а с глазами порядок, читаю только в очках, - ответил старик. - Да и стоял я не так далеко. Ну вот, только она отъехала, из дома тот самый парнишка выбежал, в машину прыгнул и за ней поехал.
- Ну, допустим, - с сарказмом в голосе произнес Павел Валентинович. - Это все?
- Экий ты быстрый... Нет, я сюда пошел, думаю, посмотрю, что там было. Подошел, в окно заглянул, а тут этот вот лежит...
- Так с чего тогда Вы взяли, что это не Маргарита Александровна его? - спросил мужчина.
- Я в дом заходить не стал, решил сыну позвонить, спросить, что делать-то теперь. В общем, наслушался, что чего мне не спится в такую рань, что лезу, куда меня не просят. Да, сын у меня такой, хороший он так-то, но не любит, когда я нос свой сую везде. Сказал, позвонит куда надо, а мне идти домой приказал, - пояснил Григорий Ильич. - Только уйти я не успел. Этот парнишка вернулся. Я и притаился у окна, смотрю, он зашел, этого, который на полу лежал, пошевелил, плюнул в него, ну, а потом и подвел итог его существования...
- Тааак, - протянул Павел Валентинович, - кто еще в курсе произошедших событий?
- Сыну звонил, да, Михалычу рассказал, - бесхитростно ответил дедушка.
- Немного-немного, - куда-то скорее в пустоту произнес мужчина.
К кому или чему относилось данное выражение, я так и не поняла. Зато Григорий Ильич добавил:
- У меня и подтверждение есть словам-то моим, сын телефон подарил такой, им снимать можно и фотокарточки делать...
Глаза Павла Валентиновича заметно округлились.
- И где это Ваше подтверждение?
- Вы уж так не переживайте, а то ненароком Кондратий хватит, - было заметно, что дедушка включился в происходящее и отвечал следователю ровно тем же, чем и он в самом начале. - В надежном месте припрятал, чтобы не пропало. А то знаю я вас... - погрозил он пальцем присутствующим. - Пропадет, потом ищи. А так размножу, и тогда, пожалуйте, глядите, сколько влезет...
В комнате снова наступило молчание, прерываемое лишь тяжелыми вздохами окружающих. Наконец, Павел Валентинович скомандовал:
- Так, вы, - обратился он к нам с Григорием Ильичом, - идите к машине. Нечего тут следы затаптывать. Нам еще здесь работать. Все, идите-идите и ждите там. потом решу, что с Вами делать...
Нам ничего не оставалось делать, как выйти из дома и направиться к машине. Ощущение от состоявшегося диалога между дедушкой и следователем было каким-то странным, как будто Павел Валентинович был не рад появлению такого важного свидетеля. Сам же Григорий Ильич только подтвердил мои ощущения. Как только мы отошли на достаточное расстояние, дедушка заговорил.
- Ты, девонька, в оба смотри, - вкрадчиво зашептал он. - Шьют они тебе дело-то.
- Не поняла? - вопросительно произнесла я.
- А чего тут не понять. Я ведь все слышал и все видел. Этот, который у них самый главный, искать никого не хочет. И работать не хочет. Схватит тебя под белы рученьки и запихнет, куда надо. А уж там и припишет, что нужно... Потом разбирайся, что было, чего не было. И ведь не докажешь ничего.
Я задумалась, а ведь Григорий Ильич на самом деле прав. Слишком настойчиво следователь пытался приписать мне то, чего не было, убеждаю присутствующих в том, что это моих рук дело. Только вот зачем ему это нужно. То ли Павел Валентинович просто не хочет работать, то ли здесь замешан кто-то еще, кому это будет явно на руку. Что ж, как говорится, поживем - увидим... Хотя не очень хотелось бы оказаться замешанной в чем-то еще.
- Я-то хоть пожил, - продолжил наш диалог Григорий Ильич, - а вот тебе еще жить и жить...
- Это Вы к чему ведете?
- А все к тому, - вздохнул он. - Захотят избавиться, так избавятся. Не зря ведь я про фотокарточки упомянул. Теперь не все так просто, придется этому оторвать одно свое место и побегать.
Дедушка оказался не промах, знал, что и когда нужно сказать, тем самым обезопасив себя хотя бы на некоторое время. Он опустился на траву возле дома, я последовала его примеру, села рядом и обхватила руками колени. Все произошедшее сильно сказалось на нервной системе. Я чувствовала, как она истощена. Мне хотелось лечь и не двигаться. Но я понимала, что не могу впасть в это депрессивное состояние именно сейчас. Может быть, потом, когда все закончится, я закроюсь дома и не буду выходить недели две точно. Но в данный момент это был худший выход из положения.
- Все перемелется, мука будет, - назидательно произнес Григорий Ильич. - Это сейчас думается, что все, конец, ничего сделать нельзя. А сядешь, поразмыслишь, глядишь, и выход найдется.
- Спасибо Вам, - поблагодарила я дедушку и посмотрела ему прямо в глаза.
Взгляд у него был такой добрый, какой-то даже обволакивающий.
- За что спасибо, девонька?
- Как за что? За то, что не побоялись все рассказать. Вы - мой спаситель. Не каждый на вашем месте рискнул на такой шаг, - ответила я.
- Я - человек старой закалки. Все по справедливости должно быть. А не так, как у нынешнего поколения, кто не успел, того и съели. Вот сын бы мой точно не полез во все это дело, а я другой. Хотя и детей так мы с женой воспитывали, так вот видишь, что в обществе-то творится, посмотришь и перекрестишься...