Я помню, как читала эту повесть Чехова вслух, в классе, на уроке литературы. Сначала я была немного скована, не могла отделаться от навязчивых мыслей, что никому это чтение вслух в классе не нужно, а философские вопросы, которые ставит Чехов бесконечно далеки от интересов большинства моих одноклассников.
Это потом уже организовался у нас "литературный класс", мое прибежище и радость в последние школьные годы. Литература шесть раз в неделю:)
А тогда, после прочтения один (очень положительный и хороший) мальчик, задумчиво и с оттенком некоторой едва уловимой досады глядя в парту, спросил:
-- И что это вообще такое? Ерунда какая-то. Лучше бы делом занимался.
Этот упрек Чехову был такие неожиданным, что даже наша прекрасная учительница (читавшая нам вслух самиздатовские "Хроники Нарнии"), промолчала. Что тут скажешь. Если уж у нее за несколько лет не получилось пробудить у этого мальчика "вкус" к литературе, видимо...
В процессе чтения я увлеклась, забыла, что слушает целый класс, и пережила повесть заново, а после урока сконцентрироваться на чем-то, кроме вопросов, поднятых Чеховым, было уже сложно. Потому что философские темы, облаченные в почти совершенную художественную форму, становятся вдвойне интереснее. Но, и тогда, и сейчас я испытывала и испытываю чувство безнадежной грусти, читая эту повесть.
Конечно, вопрос связи безумия с гениальностью волновал многих мыслителей и писателей. Но Чехов в небольшой повести так заострил противопоставление больного гения и "всех остальных", толпы, посредственностей, так умело, под флером такой романтической красоты, с моментами некоторых "бонусов" психиатрического заболевания в виде огромной работостпособности, возможности короткого сна, обостренности восприятия и постоянной эйфории (всё вместе напоминает состояние мании при биполярном расстройстве), что мысли после прочтения могут быть очень и очень противоречивые. Порой безумие притягивает нас не меньше, чем бездна.
Вспомним сюжет повести "Черный монах". Расстроивший нервы магистр наук (психология и философия) Андрей Васильевич Коврин приезжает в поместье своего опекуна (заменившего погибших родителей) садовода Егора Семеновича Песоцкого. Его встречает хозяин дома и его дочь -- Таня Песоцкая, восхищающаяся Андреем с детства. Великолепный цветущий сад, окружающий дом, к которому Коврин нежно привязан, описан Чеховым так, что душа радуется красоте земного мира. Вообще сад, который в детстве производил на Андрюшу Коврина волшебное впечатление, в рассказе становится символом рая, ничем не омраченной естественной природной радости, и его гибель в финале произведения -- гибель самой гармонии.
Однако тревожная нотка присутствует в идиллических картинах деревенского гостеприимства с самого начала произведения. Нервное расстройство Коврина проявляется сначала почти неощутимо, как нотка грусти среди утренних яблонь и вишен, окутанных горьким дымом, но потом, после "встречи" с черным монахом (которого так и тянет назвать "черным человеком"), оно уже определяет все диалоги, все эмоции, все события. Можно вспомнить, что идея повести пришла в голову Чехову после кошмарного сновидения с фигурой черного монаха, как смерч, несущейся над полем.
Сочетание описания прогрессирующего психиатрического заболевания (Чехов, как врач, умело передает достоверность всех ощущений и переживаний больного) с ярокй романтизацией этого состояния (показанной через восприятие мира сознанием Коврина) производит очень сложное впечатление.
Сама легенда про черного монаха с бледным лицом, который блуждает тысячу лет отраженным в бесчисленных слоях атмосферы миражом по вселенной, и вот-вот должен оказаться на земле, уже рождает готическое чувство красоты и ужаса. И как-то сразу становится ясно, из тревожных и безысходных ноток, возникающих с самого начала повествования, что встреча Коврина и монаха неизбежна. Это встреча человека со своим безумием и одновременно, своими затаенными надежадами и мечтами. Ведь то, что проповедует монах, это мысли самого Коврина. Только лишь приобретающие кардинально новую окраску мании величия. В экранизации Дыховичного (отдельно её разбирать не буду, не совсем совпадает художественное решение с моим восприятием рассказа) это подчеркнуто тем, что галлюцинация говорит с Ковриным его собственным голосом. Черный монах -- альтер эго самого магистра.
Да, вроде бы блестящий молодой человек изначально искренне думает о служении людям, наслаждается своей работой, своими озарениями. Но, почему же тогда так легко он соглашается с идеей: "Если хочешь быть здоров и нормален -- иди в стадо"?
Чехов испытывает читателя, выдвигая крайне спорные тезисы в убедительно-заманчивой форме. Черный монах вещает:
"Вас, людей, ожидает великая, блестящая будущность. И чем больше на земле таких, как ты, тем скорее осуществится это будущее. Без вас, служителей высшему началу, живущих сознательно и свободно, человечество было бы ничтожно; развиваясь естественным порядком, оно долго бы еще ждало конца своей земной истории. Вы же на несколько тысяч лет раньше введете его в царство вечной правды – и в этом ваша высокая заслуга. Вы воплощаете собой благословение божие, которое почило на людях".
"Говорят же теперь ученые, что гений сродни умопомешательству. Друг мой, здоровы и нормальны только заурядные, стадные люди. Соображения насчет нервного века, переутомления, вырождения и тому подобное могут серьезно волновать только тех, кто цель жизни видит в настоящем, то есть стадных людей".
Коврин легко воспринимает и впитывает проповедь монаха, потому что это его собственное отражение, те вопросы, которые он ставит перед собой, нуждались в ответе, а теперь ответ получен. Коврин понимает, что галлюцинирует, но думает: «Но ведь мне хорошо, и я никому не делаю зла; значит, в моих галлюцинациях нет ничего дурного».
А далее происходит катастрофа пострашнее безумия. Находясь в эйфорическом состоянии Коврин делает предложение хрупкой нервной и крайне впечатлительной Тане. Причем, её эмоций, её состояния он при этом совершенно не чувствует. Эмпатия исчезает уже на этом этапе, вроде бы самом счастливом времени влюблённости, когда люди наоборот обостренно чувствуют все изменения настроения любимого человека.
"– Я не думала об этом… не думала! – говорила она, как бы в отчаянии сжимая руки.
А Коврин шел за ней и говорил все с тем же сияющим, восторженным лицом:
– Я хочу любви, которая захватила бы меня всего, и эту любовь только вы, Таня, можете дать мне. Я счастлив! Счастлив!"
Она была ошеломлена, согнулась, съежилась и точно состарилась сразу на десять лет, а он находил ее прекрасной и громко выражал свой восторг:
– Как она хороша!"
Ужасная сцена. Уже становится ясно, что дальше будет лишь усугубление кошмара, но довольно долго счастливый Песоцкий ничего не замечает, а его дочь, обладающая редкой интуицией, тоже отгоняет от себя все дурные мысли.
Развязка настигает героев в городе, где Таня видит, проснувшись ночью, лихорадочную беседу мужа с галлюцинацией. Весь романтический флер мгновенно спадает, безумие вдруг обнажается во всей своей неприглядности даже для самого Коврина. Начинается лечение...
Упреки Коврина Тане и её отцу после того, как врачи привели его в относительную норму, звучат чудовищно, но в них есть некоторая болезненная логика. Коврин упрекает близких в разрушении карьеры, таланта, в том, что они отняли у него эйфорическую радость, вдохновение, способность создавать нечто уникальное и полезное человечеству.
"– Как счастливы Будда и Магомет или Шекспир, что добрые родственники и доктора не лечили их от экстаза и вдохновения! – сказал Коврин. – Если бы Магомет принимал от нервов бромистый калий, работал только два часа в сутки и пил молоко, то после этого замечательного человека осталось бы так же мало, как после его собаки. Доктора и добрые родственники в конце концов сделают то, что человечество отупеет, посредственность будет считаться гением и цивилизация погибнет."
Именно эти жалобы Коврина (конечно, абсурдные с точки зрения здравого смысла) заставляют испытывать какое-то сомнение в правильности выбора в пользу лечения таких "вдохновляющих" болезненных состояний психики. Проповедь черного монаха об избранных, которые могут сгореть, уничтожить себя, пронестись по небосводу огненной звездой, осчастливить человечество, именно потому, что эти избранные платят за гениальность психическим здоровьем -- очень красиво и вдохновляюще звучит. Вспоминается фраза Ницше "Я говорю вам: нужно носить в себе еще хаос, чтобы быть в состоянии родить танцующую звезду. Я говорю вам: в вас есть еще хаос." ("Так сказал Заратустра")
Может быть, и правда, надо было оставить Андрея Коврина в покое, с его галлюцинациями и бредовым состоянием, ради короткого периода творчества (после которого, безумие просто лишило бы его возможности мыслить)?
Чехов явно обращается к идеям ницшеанского сверхчеловека (помимо них к идеям Ломброзо и др. мыслителей) в философской проблематике этого рассказа, но сюжет, где Коврин, согласившийся со своим "статусом гения" губит все вокруг, включая самомого себя, всё же дает нам понять, что внутреннего согласия с идеями Ницше писатель не чувствовал, и четко разделял (как он сам говорил) "жизнь и философию".
В современной культуре критикуют излишнюю "романтизацию" безумия, ведь множество фильмов, биографий великих склоняются примерно к тому же, что говорит черный монах. Безумие причиняет художнику страдание, но способствует гениальному творчеству.
На самом деле, если верить фактам, а не искусственно созданной романтизации психических заболеваний, (при создании, например, биографий знаменитых людей), становится ясно, что в моменты обострения заболевания люди лечились, а не творили. Что не удивительно. В.Ван Гог очень мучился от периодов обострений, лежал в клиниках. Писал большую часть работ во время ремиссий. М.А.Врубель рисовал в психиатрической клинике графические работы, но некоторая их странность (по сравнению с периодом относительного здоровья) видна невооруженным глазом, хотя мастерство сохраняется. И сам художник часто плакал, жаловался, что работать не может (первые госпитализации), а позже, при повторных обострениях заболевания, впал в тяжёлую депрессию.
Хотя мои любимейшие работы Врубеля "Сирень", "Пан", "Царевна-лебедь" создавались при тлеющем состоянии болезни, признаки уже были налицо, но не было ещё катастрофы. Эти картины великолепны. И большинство исследователей считает, что на творчество болезнь практически не влияла до терминальной стадии.
Конечно, практически невозможно определить какое влияние на стиль и особенности творчества оказывает наличие психического заболевания. Определяет ли оно особый, ярко-уникальный стиль творчества. Наверное, да. Ведь заболевание откладывает отпечаток на личность.
В то же время, читать, например, Акутагаву "Зубчатые колеса" я могу с большим трудом. Привкус безумия пугает, очень пугает, становится тяжело. Но, можно ли разделить одного Акутагаву в светлые периоды, и другого -- во время болезни? Это ведь история творчества одного человека.
Наверное, ещё важно разделять просто очень лабильную нервную систему, острую впечатлительность и восприимчивость, которые свойственны большинству творческих людей, и тяжелую психиатрическую патологию. Чехов не дает однозначных ответов, но убедительно показывает трагедию человека с клинической манией величия.
В финале повести мы застаем уже последствия краха семьи. Коврин буквально извел попреками и злостью бедную Таню, ту самую Таню, которая делала его таким счастливым во время безумия, а потом готова была преодолевать с ним все трудности лечения. Он унизил и практически морально уничтожил её отца, упреками и даже прямым обвинением в том, что тот просил его жениться на дочери. Он сжег все мосты. Он не может существовать без допинга безумия, без своих встреч с монахом, он тоскует по своему сумасшествию. По ощущению избранности и собственного величия.
Финальная сцена, где Коврин, живущий уже с другой женщиной (не обладающей такой чуткостью и болезненностью, как Таня) читает страшное письмо от бывшей жены, трагична, как развязка античной драмы. Письмо Тани, где она винит Коврина в смерти отца и гибели прекрасного сада (гибели всего их прекрасного мира) , проклинает его, звучит как приговор.
Забытая мелодия, которую слышит умирающий от приступа чахотки Андрей Васильевич, возвращает его в то время, когда мир не был расколот, сад цвел, Таня была счастлива, а он... безумен. И он умирает с улыбкой.
Друзья, пишите свои мысли, буду рада!