Литератор и публицист Сергей Николаéвич впервые увидел Майю Плисецкую в 1972 году на сцене Большого театра в балете «Анна Каренина». С этого момента началась длинная история их отношений, охватывающая более трех десятилетий. Сергей поделился своими воспоминаниями о встречах и общении с великой балериной.
Я никогда не брал у нее интервью. Несколько раз робко подбирался к ней с этой просьбой. И однажды даже была договоренность на съемках телеверсии балета «Чайка» в 1981 году. Но там с самого начала все пошло не так. Ей не понравился отснятый материал. И когда я подошел к ней со своим диктофоном, она только отмахнулась. Типа – сейчас не до интервью.
«Ну Майя Михайловна, мне же текст пора в редакцию сдавать». «А мне кости пора сдавать», – отрезала ММ.
Фильм-балет «Чайка» действительно получился слабый.
Хотя не знаю, чего от него такого ждала Плисецкая. Ей уже было много лет. И в роли юной Нины Заречной она выглядела, на непросвещенный взгляд, довольно странно.
Уже много позднее, когда мы начали более или менее регулярно общаться, я спросил ее, не видела ли она в юности «Чайку» в постановке Александра Таирова в Камерном театре. Там Нину играла тоже тогда уже очень немолодая Алиса Коонен. Но у Таирова был режиссерский ход: спектакль-концерт. Понятие возраста было вообще упразднено. Все сидели вокруг рояля, читали чеховскую пьесу по ролям – и кому сколько лет, было неважно. ММ на секунду задумалась.
«Нет, не видела. Кажется, на «Чайку» в Камерный ходила моя тетка (Суламифь Мессерер, балерина, педагог. – С. Н.)». – «И что сказала?» – «Ужас».
ММ никогда не выбирала выражений. Спонтанность была отличительной особенностью ее натуры и танца. Потом она раскаивалась, когда по неосторожности или небрежности ранила словами людей. Но первая ее реакция была всегда мгновенной, резкой и безапелляционной.
Однажды мы заговорили о превосходной балерине, которая, несмотря на свои далеко не идеальные данные, сумела их преодолеть и добиться выдающихся результатов.
«А вот не надо ничего преодолевать, – отчеканила ММ. – И вообще – вы видели ее лицо? Ну разве можно это преодолеть?»
В ней до старости жила колючая десятилетняя девочка, которой всегда интересно посмотреть на реакцию окружающих. Как они себя поведут – и вообще что будет, если она рискнет сказать то, что думает, если не станет лицемерить, фальшивить, произносить пустые банальности.
Представляю, как ее ненавидели орденоносные коллеги и советское начальство. В Большом она долгие годы существовала всем вопреки, всем назло. Но Плисецкую и обожали так, как никого больше. И не только за ее великий дар, фантастическую музыкальность. Но еще и за эту резкость, внятность и бескомпромиссность.
С такими женщинами всегда трудно.
Тем не менее с Родионом Щедриным они прожили больше пятидесяти лет, являя, особенно под конец, образцовую пару. Он бесконечно признавался ей в любви. Она во всех интервью говорила, что больше всего ей нравится роль жены Родиона Щедрина. Похоже, им удалось найти формулу семейного счастья. Не берусь судить, как все обстояло, когда камеры выключались, юпитеры гасли и двери закрывались. По моим наблюдениям, они оба были довольно одинокими людьми, которым мало кто был нужен.
И если ММ еще как-то нуждалась в общении, то Щедрин был наглухо закрыт, погруженный в свою музыку и в постоянную битву за жизнь на три дома, а точнее, на три страны – ФРГ, Литву и Россию. Всюду у них была недвижимость, ставшая с годами тяжелой обузой. Особенно их загородный дом в Тракае (Литва), в котором в последние годы они почти не жили.
Однажды я рассказывал ММ, что стал невольным свидетелем эпопеи маэстро Франко Дзеффирелли с продажей виллы в Позитано. Он мечтал пристроить свои хоромы какому-нибудь российскому олигарху и просил меня о содействии.
«А мы, наверное, никогда свой дом не продадим», – горько вздохнула ММ.
Но углубляться в эту тему не стала. В Тракае было озеро и отличная рыбалка для Щедрина, а в Мюнхене – его нотное издательство, лучшее в мире. Так и получалось, что вся ее жизнь последних двух с половиной десятилетий целиком была подчинена его распорядку и планам. Устраивало ли это ее? Не уверен. Но она никогда не сетовала, не жаловалась. Она была слишком гордой женщиной, чтобы ее кто-то мог заподозрить в обидах на любимого мужа. Дом Плисецкой был там, где Щедрин.
Хотя душа ее рвалась в Париж, а большинство друзей и душевных привязанностей оставались в Москве. Время от времени она им звонила из Мюнхена – как правило, когда Щедрина не было дома, чтобы не раздражать его долгими разговорами. Он вполне сознательно выбрал на шестом десятке жизнь на Западе, которая потребовала от него немало организационных усилий и серьезной душевной перестройки. А в ту их прошлую жизнь на Тверской улице он возвращаться совсем не хотел. Ни при жизни ММ, ни тем более после ее смерти. Более того, когда она умерла, распорядился устроить в их бывшей квартире музей, который после долгих проволочек открылся осенью 2022 года.
Продолжение здесь⤵️
Подпишись на наш канал и читай: