Рассказ Бориса Панкова
2
Этот вопрос, казалось ему, задал чужой, посторонний человек. Он поднял на земле лежащий топор и невольными ударами отбил от стенки сарая несколько широких досок, принялся мастерить что-то похожее на гроб. Когда ящик был готов, он установил его на старые, вышедшие из употребления сани. Нашел обрывок веревки, привязал его спереди. Много времени потратил, пока отыскал лопату и заступ. За этим инструментом пришлось побегать по пустым дворам. На большой площади вокруг никто не жил, поэтому он без всякого опасения раздобыл что надо. Когда все необходимое для похорон было готово, Василий вошел снова в дом. Он без труда подхватил покойницу на руки. За время болезни она так исхудала, что наполовину стала легче. Он положил ее в ящик, накрыл тем же истрепанным одеялом и, запрягшись в сани, потащил на другой конец города, на кладбище. Всю дорогу он, как старая заезженная лошадь, опустив голову, после каждых триста — четыреста шагов останавливался, отдыхал. Порой ему приходилось быстро сворачивать с дороги и оттаскивать в сторону сани — пропускать встречные машины и фургоны. Никому не жалок был этот маленький разрушенный семейный уют. Шедшие мимо солдаты не обращали внимания на убитого горем Василия; только раз, когда его чуть не сбила мчавшаяся позади машина, к нему подошел высокий пожилой немец.
— Фрау капут, — укоризненно качая головой, проговорил он. — Война, камрад, не корош. — Немец порылся в кармане и, достав две сигареты, протянул их Василию. — Битте курай, камрад.— И сам сразу отошел от него, точно боялся, что его заметят в разговоре с русским.
Василий машинально, ни о чем не думая в этот момент, растер в руке сигареты, бросил под ноги. Желтую табачную пыль подхватил ветер и понес по испаханному рыхлому снегу. Василий поправил ящик на санях, набрал полную грудь воздуха и потащился дальше. Около самого кладбища шедшие строем солдаты пели какую-то унылую песню. «Как жалобно поют, сволочи! — подумал он и посмотрел на них сквозь намерзшие на ресницах слезы.— Прямо как похоронную молитву моей Клавке отпевают».
На кладбище он сразу нашел могилку тещи под старой, уродливой березой. Могильный холмик осел, сровнялся с землей. Большой дубовый крест кто-то унес на дрова. Василий рядом лопатой разгреб снег, взял заступ и, по старому обычаю, плюнув на ладони, начал долбить мерзлую землю. Кладбищенская ограда и памятники — все было разрушено. Место, когда-то бережно охраняемое людьми, превратилось в пустырь. Поработав немного, Василий бросил заступ, разогнул замлевшую спину, подул на озябшие кончики пальцев. Неподалеку грязный, с выдранной на боках шерстью пес, поджав хвост, рыскал между могил. Заметив человека, он жалобно проскулил, подошел, понюхал ноги покойницы.
— Пошел вон, гадость! — замахнулся на него Василий.
Собака обиженно взвизгнула, отскочила в сторону, показала свой облупленный до розовой кожи бок, потом, посмотрев через спину, медленно начала подходить опять.
— Ну обожди, я ж тебе!.. — Василий схватил ком земли, запустил в собаку и промахнулся.
Пес на этот раз отбежал подальше, остановился, протяжно, по-волчьи завыл.
« Ведь едят же люди с голодухи собак», — подумал неожиданно Василий. Он брезгливо посмотрел на голодного страшного пса: «Нет, тощий, сволочь, очень! Не годится». Плюнул с отвращением, начал дальше рыть могилу. Когда до половины могила была готова, он вытер вспотевшее лицо, вылез из ямы, устало присел на надгробную плиту, расчистил рукавом снег, прочитал на ней надпись: «Прощай, милая мамочка! Ты так безумно любила жизнь и так рано ушла из нее... В наших сердцах всегда сохранится вечная, неугасимая любовь к тебе. Дочери Лида, Наташа». Буквы от времени поблекли. Василий с трудом разобрал последние строки, он несколько раз провел рукавом по черному мрамору плиты и вздохнул: «Эх, моя Клава тоже любила жизнь! А вот ушла. В тридцать лет растаяла, как свеча. Да и хороню-то я ее как скотину...» Он оживил в памяти прошлую кладбищенскую суету. Когда-то здесь, на этом месте, людские толпы скорбно склоняли головы, музыканты играли траурные марши. Раздавались заупокойные речи, а сейчас один ветер свободно гуляет. Василий поднялся, залез опять в могилу. Было уже темно, когда он закончил копать. Он подошел в последний раз, посмотрел на покойницу. Лицо ее, ему показалось, застыло в какой-то иронической улыбке, точно она хотела сказать: «Напрасно старался, Вася, рыл яму, силушку свою убивал. Полежала бы я так до весны, а там бы в мягкой земле и похоронил». Василий дунул что есть силы на покойницу, чтоб снежинки, которые засыпали впадины глаз, разлетелись. Он хотел пристально всмотреться в черты ее лица и запомнить их на всю жизнь, какие они есть сейчас. Ветер качнул березу, разбросал по сторонам ее голые ветви, поднял снежную пыль. Собака, убегавшая куда-то, вернулась назад и, задрав кверху морду, громко завыла. Как похоронный напев зазвучал ее голос по пустому, окутанному сумерками кладбищу. Василию стало страшно от этого ледяного могильного воя. Он ухватился за ящик, подтащил покойницу на край ямы, вспомнил последние слова, сказанные ею при жизни: «Валенки с меня сними, они тебе пригодятся». Он нагнулся, посмотрел бессмысленно на ее ноги. «Нет не буду это делать, пущай остаются ... Навек все равно не запасешься». Опустить гроб потихоньку в яму у него не хватило сил. Он осторожно наклонил гроб набок и толкнул его вниз. Громоздкий ящик, развернувшись, зацепился за края могилы и, не долетев немного до дна, застрял. Покойница, до половины вывалившись, ткнулась головой в землю. Василий, обидевшись за свою нерасторопность, беспомощно обошел вокруг. «Больше не смогу ничего сделать. Сам едва на ногах держусь. Пусть так и лежит, не обидится за это на меня». Он забросал могилу землей, чуть потоптался на месте, потом нагреб мерзлых комьев, получилось что-то похожее на муравьиную кучу. Собака продолжала беспрерывно выть. Ветер, точно помогая ей, тихо посвистывал в один тон. В разрыве облаков появилась серебристая полоска и тут же угасла.
— Ну до свидания. Прощай, Клавонька! — всхлипывая, проговорил Василий. — Похоронил тебя я под собачий вой! Эх, судьбина ...
Он снял шапку, перекрестился и, махнув рукой, пошел прямо через кладбище, наступая на могильные холмы и остатки памятников. Протяжное «у-у-у» раздалось ему вслед.
Дома Василия ожидала еще одна беда. Когда он устало открыл дверь и переступил порог, солдат, копавшийся поблизости в своем барахле, взглянув на него, крикнул злобно:
— Рус, або шнель!
К нему тут же подбежали еще двое. «Вселились, значит, без меня, сволочи», — подумал Василий и, показывая на пол рукой, заговорил, жалобно поглядывая на солдат:
— Это мой хауз. Я здесь живу.
Он руками и ногами начал доказывать, что это его дом и что они не имеют права его выгонять. Солдаты поговорили между собой, тот, что кричал сначала, подошел и, схватив его за шиворот, вытолкал на улицу.
— У меня жена умерла, — упираясь, возражал он, — а вы гоните из дому. Настоящие солдаты так не поступают. Я пойду сейчас к коменданту, пожалуюсь! Что же мне, теперь замерзать на улице?..
Немец, не обращая внимания на его бормотание, двинул ему ногой в спину, вытер руки об полу мундира и скрылся за дверью. Василий никуда не пошел, он только обиженно взглянул на окна своего дома и, подняв воротник пальто, зашел в сарай. Он осмотрел все кругом. Пробовал залезть на чердак, где сохранились остатки сена. «Нет, до утра здесь не выдержу, замерзну», — решил он, и сразу порыв ярости охватил его. Он отыскал на полу топор, махнул им в воздухе. «Зарублю всех до одного гада!..» Но, чувствуя свое бессилие, бросил топор, вышел опять на улицу. В доме раздавался громкий стук. Наверно, последний шкаф на дрова колют, подумал Василий. «Ну обождите, сволочи! Я вам покажу где раки зимуют». Он еще раз посмотрел на затянутые льдом окна, через которые едва пробивался тусклый, мигающий свет, и уверенной, смелой походкой пошел вдоль улицы по направлению к разрушенной части города.
Просим оказать помощь авторскому каналу. Реквизиты карты Сбербанка: 2202 2005 7189 5752
Рекомендуемое пожертвование за одну публикацию – 10 руб.
До поздней ночи он блудил по чужим пустым дворам. Хотел попроситься переночевать у одних своих знакомых, но передумал, решил отомстить немцам сегодня же. Он вернулся назад к своему дому, когда солдаты уже давно спали и не было света в окнах. «С чего начать? — начал соображать Василий. — Порезать им сонным глотки? Сразу, пожалуй, всем не успею. Нет, лучше изнутри подожгу дом. Спалю живьем, собак!» Он отыскал в сарае когда-то забытую немцами канистру с бензином, попутно прихватил длинный болт, чтобы заткнуть его в пробой и запереть снаружи дверь. Забрав с собой все необходимое, он крадучись пробрался в дом. Тепло и ароматный запах сигарет ударили ему в нос. Василий сразу почувствовал разбитую усталость в теле, как только тепло прошло за рубашку. Хотелось сразу лечь у порога и уснуть. Немцы спали впокат на полу, накрывшись одеялами. Тихий разнозвучный храп сливался с гортанным клокотанием. Василий мысленно пересчитал их едва заметные силуэты. «Пятеро, значит. Надо сперва что-нибудь схватить пожрать, а потом уж...» Он, стараясь не шуметь, ползком пробрался в одну из комнат. В эту минуту он не ощущал страха, только одна жестокая мысль, как молния, носилась в голове: спалить извергов, и все. Это послужит уроком другим, что русские тоже люди, а не скоты.
Продолжение следует.