Рейн вдруг резко присаживается рядом и дотрагивается до моей шеи. Ведёт пальцами по саднящей от его клыков коже и, крепко ругнувшись, отдёргивает руку. Поднимается с корточек, снова натягивает свои видавшие виды армейские штаны. Тоже прижимаю ладонь к месту укуса, поднимая на волка настороженный взгляд.
«Что-о-о!? Метку поставил!? Нет, крови нет, царапнул только. Да и такое не пропустишь – метка пары – это очень больно. Но хотел!»
– Нет там ничего! – раздражённо рычит волк, застёгивая ширинку – Да и тебя это не спасёт...
Молчу, наблюдая за ним, вдруг чётко осознавая, что хотел. Вернее, его волчья сущность вынуждала сделать это. Отвожу глаза и натягиваю шкуры на своё голое, остывающее после него тело.
«Не спасёт! Но он хотел! И даже не так важно почему, то ли изголодался по самке, в принципе, то ли ему подхожу, именно, я».
Метка – это всегда защита. Всегда! Свою пару не отдают «просто так», за неё бьются до последнего вздоха. Такова волчья сущность! Кусаю губы, чтобы не начать улыбаться. Потом и вовсе отворачиваюсь к стене, чтобы волк не заметил довольного выражения моего лица.
«Если он поставит метку… Если вынужу его, то…»
Подумала и укрылась с головой, чтобы не увидел ненароком, каким просветлённым вдруг стало моё лицо. Потому что Рейн – это не бывший хозяин! Сейчас мне было тепло и хорошо, пусть и ненадолго, но почувствовала себя любимой без всяких слов, и впервые в моей жизни желание было взаимным.
Наконец, получила то, что давно хотела попробовать – удовольствие от близости. Нет, больше! Поняла, что наслаждаться можно так глубоко, что не хватает дыхания, не остаётся места для мыслей. Только чувства и ощущения! Что тела мужчины и женщины, если это правильные друг для друга тела, могут высекать искры, настоящие пожары, которые тушит, но не может погасить пот…
– Почему тебя забраковали в МиРаЖи? – его отрывистый голос и откровенный вопрос возвращают меня с небес на землю.
Прежде чем ответить, сажусь, чтобы видеть его лицо. Рейн в это время наливает в миску воду и ставит её на огонь, затем достаёт какие-то ветхие тряпки и небольшую банку из недр сундука.
– Трижды не смогла доносить – робко отвечаю, наблюдая за его реакцией.
– Доносить? То есть, зачать от оборотня смогла? – уточняет он, когда кидает лоскуты ткани в миску с закипающей водой, и взгляд его янтарных глаз очень выразительно упирается мне в низ живота.
Невольно обнимаю себя руками, как будто пытаюсь спрятаться от него.
– Меня грубо принуждали, били, привязывали. Бывший хозяин не мог или не хотел, как ты, ну, мысленно подчинять, подавляя взглядом… Брал силой! Природу не обманешь, тело потом отторгало его плод очень быстро. Меньше двух недель. Проще было меня списать и завести новую чревомать, чем безуспешно пытаться сохранить беременность ещё раз… – признаюсь и опускаю глаза.
В голове проносится вся моя прошлая интимная жизнь, которая ничего, кроме боли и унижения, мне не принесла, и уже не могу остановить поток горьких воспоминаний.
– Моим хозяином был оборотень, которому я нравилась, и достаточно хорошо подходила, но сама, психически и физически, никак не могла отдаться ему. Впадала в неистовое безумие и бесновалась всякий раз, когда он домогался меня. Хозяин мечтал о сыне, поэтому приходил очень часто. Со временем, благодаря его усилиям, беременность наступала, и мне предстояли мучительные дни наблюдения в клинике, постоянно лёжа под капельницами, без возможности встать с койки. После третьего выкидыша признали негодной в МиРаЖи, оборотень был вынужден своей ревнивой парой отказаться от меня, и мстительно перепродал в «Чёртову дюжину» – впервые исповедовалась я.
– Ясно – бормочет волк, доставая прокипячённые лоскуты из железной миски.
Открывает склянку, и один из лоскутов щедро намазывает бурой мазью. Потом приближается ко мне, садится напротив и с сосредоточенным видом начинает разматывать больное плечо. Затихаю, наблюдая за ним. Его лицо очень близко сейчас – суровое, смуглое, как будто высеченное из камня. Рейн хмурит брови, аккуратно снимая повязку, рассматривает подживающие уже глубокие следы от зубов, окружённые фиолетовыми, синими и жёлтыми кровоподтёками, а потом прижимает к моему плечу свежий стерилизованный лоскут с лекарством и снова крепко перевязывает рану. Немного морщусь от боли, но терплю, молча, ни о чём не спрашивая.
«Какая разница, если помогает?!»
Закончив, волк поднимает на меня свой золотой завораживающий взгляд. Его лицо сейчас так близко, что видно каждую тёмную крапинку в радужках.
– А кто твой хозяин был, Р-р-рина? – вкрадчиво интересуется Рейн, заглядывая мне прямо в глаза.
– Герр Рудель – тихо отвечаю, и его зрачки резко становятся вертикальными, а янтарная радужка словно взрывается, полностью затапливая белки.
От неожиданности отшатываюсь в сторону. Рейн же расплывается в хищной улыбке, демонстрируя показавшиеся верхние клыки.
– Стар-р-рший? – ошарашено уточняет оборотень.
– Нет, его сын, герр Артур Северин Рудель – шепчу и судорожно сглатываю.
Волк приходит в себя, становится задумчивым, кивает, смотрит на меня пару долгих секунд и встаёт, больше не проронив ни слова. Стягивает с себя штаны, небрежно бросает их на сундук.
– Не смей выходить, Р-р-рина! – предупреждает через плечо и покидает логово, обернувшись зверем, снова оставляя меня одну.
Проводив волка долгим взглядом, медленно поднимаюсь с подстилки. Плечо уже почти не беспокоит, и жар, кажется, совсем прошёл, оставив после себя лишь мутную, ноющую слабость. Поэтому неторопливо, опираясь на стену, подхожу к бочке с водой. Желание помыться становится почти нестерпимым. Липкое, покрытое испариной тело, собственный застарелый пот, засыхающая сперма между ног, волчий дух, пропитавший меня насквозь – всё это превращается в совершенно безумную, раздражающую смесь запахов.
Беру миску, в которой волк нагревал воду для перевязки, нахожу брошенные в угол, использованные бинты, щедро их смачиваю и начинаю активно себя тереть. Мыла, к сожалению, у меня нет, и это всё, что могу себе сейчас позволить, поэтому ожесточённо тру розовеющую кожу тряпкой, пока тело не начинает скрипеть.
Ополоснувшись, принимаюсь искать свою одежду, но её нигде не видно, а в сундук, принадлежащий волку, без разрешения хозяина, заглядывать не смею. Поэтому, отставив миску, насухо вытираю себя другой тряпкой, бреду обратно на слабеющих ногах к своей подстилке и укладываюсь спать, зарывшись в ворох шкур.
Больше мне здесь, всё равно, делать нечего…
Через несколько минут по крыше начинают барабанить редкие капли дождя. Потом всё быстрее и быстрее, пока шум не становится звуковой стеной. Кое-где ветхая крыша протекает, и на земляном полу образуются лужи. Температура падает, но мне так тепло и уютно лежать под шкурами и вдыхать свежий запах дождя, что крепко засыпаю, выбрасывая все мысли из головы.