Теория интерфейсов

I. Дискредитация материализма.

Коротко.

Поскольку восприятие неосязаемого бессмысленно, отличные от земной поверхности среды должны порождать восприятия с иными областями осязания.

Длиннее.

Видимое осязаемо и наоборот*. Видеть неосязаемое и осязать невидимое есть безумие.

Т.к. восприятие формируется средой, число возможных восприятий равно числу сред.

Примем отношение видимого к осязаемому за базовое свойство любого восприятия, поскольку иное бессмысленно.

Из условия следует, что разные области видимости должны иметь разные области осязаемого**.

Материя есть антропная область осязания.

* Для простоты опустим свет, тепло, ветер и пр.

** см. редукцию восприятия.

Ещё длиннее.

Существование неявного следует из факта ограниченности человеческого восприятия.

То, что мы не спотыкаемся о неявное так, как делаем это с объектами физической реальности, означает, что невидимое либо проницаемо для нас, либо его не существует, и мир исчерпывается материей.

Последнее абсолютизирует человеческое восприятие и противоречит первой строке параграфа, а значит невидимое существует, и оно проницаемо.

Можно было бы возразить, что мы не бьёмся о невидимое потому, что твёрдая материя есть субстрат, отображаемый всеми возможными восприятиями, и что разница между последними заключается лишь в областях невидимого и степенях проницаемости.

Проблема в том, что почти всё содержание антропного восприятия осязаемо, а значит иные восприятия не могут видеть ни сильно меньше – их носители бились бы об антропный субстрат, ни сильно больше – в этом случае о невидимое бился бы уже человек

Следовательно, либо в мире существует всего одна возможная область видимости – антропная, либо материализм мёртв.

Совсем длинно.

Среда обитания формирует рамки восприятия - последнее эффективно внутри среды и слепо за её пределами.

Человек абсолютизирует содержание своей среды и называет его материей.

Невоспринимаемое объявляется несуществующим на том основании, что его не видно.

Сомневаться в несуществовании невидимого запрещено актуальной религией.

То, что существование невидимого следует из факта ограниченности восприятия, религию не интересует. Не для того канон писался.

Поскольку в глобальном масштабе диапазон антропного восприятия исчезающе мал, абсолютизация материи в качестве субстрата лишена оснований.

Поскольку т.н. глобальный масштаб отстроен от/изучается из материи, он наследует ограничения последней и субстратом тоже быть не может.

Сказанное позволяет определить материю как интерфейс – специфичную для антропного восприятия форму представления данных.

Поскольку восприятия, отстроенные от разных сред, должны порождать разные интерфейсы, постольку материя субъективна и представляет собой онтологический артефакт.

Отказав материи в объективном статусе, мы вправе определить материализм как вероисповедание, инвертировавшее классический теизм: если в последнем абсолютизировали неявное, то в материализме явное.

Определив материалистов как верующих, мы освобождаем себя от необходимости с ними спорить.

II. Следствия.

Редукция восприятия.

Определим область восприятия как интерфейс.

Схожесть сред порождает пересечение интерфейсов, в результате которого наблюдатель из среды А способен воспринимать содержание среды Б в степени прямо пропорциональной сходству сред.

Чем сильнее сходство, тем более сложноорганизованная материя попадает в пересечение, и наоборот.

Так на примере космоса:

• несовместимые с антропной среды не раскрывают содержания своих интерфейсов и отображаются антропным интерфейсом как пустота
• среды с незначительным сходством могут выглядеть газовыми, плазменными или иными образованиями
• среды с существенным сходством отображаются в виде твёрдых тел
• жизнь как самая сложная форма организации материи практически никогда не попадает в пересечение

Тот же артефакт на Земле – чем дальше от антропной среды в пространстве/времени, тем примитивнее жизнь вплоть до её отсутствия.

Это позволяет определить жизнь как пространственную, а эволюцию как темпоральную редукции восприятия.

Поскольку иные формы жизни определены иными средами и потому имеют иные восприятия и интерфейсы, постольку человек: а) видит лишь те их части, которые попадают в пересечение; б) упрощает их природу.

Поэтому наблюдатель всегда является самой сложной формой жизни своего интерфейса.

Поэтому несмотря на то, что восприятие животных отличается от антропного, они не нарушают свойств антропной материи, т.к. их проекции в антропный интерфейс редуцированы до размеров пересечения интерфейсов.

Следовательно, в других интерфейсах человек может редуцироваться до обезьяны, популяции микроорганизмов и пустоты, а примитивные формы антропного интерфейса представать в разумном обличье.

Парадокс сидящей в клетке обезьяны, которая в домашнем для себя интерфейсе должна меняться местами со смотрящим на неё человеком (поскольку в обезьяньем интерфейсе неразумен и должен сидеть в клетке он), снимается слабой связанностью интерфейсов (см. ниже).

Предрассудок безжизненности.

В силу редукции восприятия объём наличной пустоты пропорционален разнице между антропной и воспринимаемой средами.

Островки материальности в пустоте микро- и макромиров есть результат их избирательного пересечения с антропной матрицей восприятия.

Поля, излучения и прочая научная эзотерика есть продолжение материальных либо контуры невидимых с позиций антропного восприятия объектов.

Детерминированность квантового уровня позицией наблюдателя есть базовая механика сборки интерфейсов.

Планета с отличной от Земли средой порождает ограниченно доступную для антропного восприятия материальность.

В ней человек воспринимает лишь общее для обеих сред содержание – например, грунт. Остальное оказывается невидимым по причине неадекватности заточенного под земную среду восприятия.

Чем ближе инопланетная среда к земной, тем больше воспринимаемых деталей, и наоборот. Полностью несовместимые среды есть космический вакуум.

Прилетев на планету с отличной средой, человек не обнаружит на ней сложной жизни, потому что он с ней будет находиться в разных интерфейсах.

Прилетевшие на Землю инопланетяне не увидят океанов, лесов и людей, но лишь камень и песок - по тем же причинам. Совсем непохожие на нас существа не увидят солнечной системы.

Действия существ, находящихся в другом интерфейсе, протекающие на уровень антропной материи, могут выглядеть как природные явления и аномалии.

Сказанное позволяет квалифицировать веру в безжизненность недр/атмосферы Земли и космоса как материалистический предрассудок и антропоморфный шовинизм, основанные на ошибочной абсолютизации человеческого восприятия.

Тонкий мир.

Определим мультиинтерфейс как сумму всех или нескольких интерфейсов.

Поскольку материя определяется интерфейсом, диффузия последних должна рождать следующие пространственные, временные и логические аномалии:

• нематериальность как онтологическую разгерметизацию интерфейса наблюдателя
• вездесущность и вечность как разгерметизацию пространства и времени интерфейса
• туман неопределённости, многовариантность и инверсии причинно-следственных связей как следствие перечисленного
• белый свет

Из сказанного следует, что мультиинтерфейс тождествен эзотерическому астралу.

Метафизичность последнего превращает его критику с позиций физикализма в глупость.

Поскольку белый свет и его интенсивность означают, что объект существует во множестве миров, синхронизация с ним в локальном интерфейсе перспективна.

Наоборот, тьма как уход в сторону от многомерного мейнстрима говорит о сомнительности перспектив объекта в локальном интерфейсе.

Следовательно, диалектика света и тьмы представляет собой базовую логику навигации в многомерности.

Видение.

Интерфейсы собираются вниманием наблюдателя на квантовом уровне – глаз над пирамидой сущего как возможность переключаться между интерфейсами регулировкой восприятия.

Чтобы сборка происходила, внимание должно быть тренированным. На освоение антропного интерфейса у детей уходит 2-3 года.

Недисциплинированное внимание скачет между интерфейсами, не позволяя закрепиться ни в одном из них.

Сборка происходит в области фокуса внимания, периферия нестабильна и позволяет выхватывать феномены смежных интерфейсов. На этом построены техники видения.

Психоактивные вещества и ИСС дестабилизируют внимание, усиливая протекание/диффузию интерфейсов.

Спонтанное видение и психиатрические патологии представляют собой выхватывание фрагментов сторонних интерфейсов негерметичным фокусом внимания.

Смерть представляет собой растянутый во времени необратимый процесс разгерметизации внимания с переходом в родительские интерфейсы.

Ад посмертия это ужас наступающего безумия как следствие постепенного распада когнитивного контура личности с фрагментацией и утратой памяти и идентичности.

Доказательство бессмертия души.

Поскольку сущее шире материального интерфейса, постольку физическая смерть может не являться индикатором смерти многомерного объекта. Последняя неизбежна только если все интерфейсы жёстко связаны.

Жёсткая связанность интерфейсов неправдоподобна, т.к. смерти в иных интерфейсах приводили бы к смерти в физическом мире, что происходило бы слишком быстро в виду их большого количества.

Слабая связанность предполагает изолированность событийных потоков интерфейсов друг от друга – смерть в одном интерфейсе не влечёт смерть в других.

Если многомерный объект не связан смертями своих отражений в интерфейсах, он не должен быть связан и их рождениями.

Получаем слабосвязанный кластер изолированных, непрерывно рождающихся и умирающих сущностей.

Пространство и время есть элементы физической модели, и у каждого интерфейса они свои.

Отсюда следует, что положение многомерного объекта во времени и пространстве должно быть неопределённым – т.е. вечным и вездесущим.

Поскольку в разных интерфейсах индивид существует в разных формах, единство воплощений в разных мирах принято изображать в виде дракона или сфинкса.

Многомерный объект питается своими отражениями в интерфейсах – жизни и опыт отдельных воплощений для него еда/тело. Отсюда поедающий свой хвост дракон.

Внимание многомерного объекта лучше всего ощущается в детском страхе темноты – смотрящая на индивида сущность: а) находится за смертью; б) абсолютно безжалостна, т.к. таких у неё миллионы; в) убежать от неё нельзя, она его конец.

Взрослые закрепляются в антропном интерфейсе и не ощущают его протекание.

Сон.

Многомерный объект одновременно проецируется в условные тысячи интерфейсов, а количество прожитых в них жизней исчисляется условными миллионами.

Сон представляет собой гибернацию индивидуального сознания с переключением внимания на уровень многомерного объекта.

Сновидения представляют собой систему синхронизации и обучения воплощений посредством ассоциативной нарезки воспоминаний/включений в событийные потоки других интерфейсов.

Несвязанность снов определена тем, что обычно они представляют собой нарезку коротких эпизодов из жизни разных воплощений.

Краткость эпизодов связана с переключениями на другие ассоциативные ряды либо предсмертным характером воспоминаний.

Субъектами большинства снов являются животные – отсюда способность плавать и летать, немота, странные поведение и коммуникация, и прочее.

Один интерфейс может поставлять целую связку сновидений - отсюда узнаваемость кочующих изо сна в сон миров.

Особо ценное воспоминание может порождать повторяющиеся сновидения.

Поскольку все сновидения есть воспоминания отражений одного объекта, сон всегда воспринимается от первого лица.

Умершие зависают в состоянии вечного переживания прожитой жизни, становясь фрагментом коллективного сознания многомерного объекта.

Фрагменты этой бесконечной круговерти воспоминаний новые воплощения видят в своих снах, учась и строя на их основе поведенческие шаблоны.

Странность снов говорит о мере удалённости их интерфейсов от антропного. Сны без сновидений представляют собой включения в интерфейсы, несовместимые с антропным.

Практики сновидения являются одним из способов сборки метаидентичности.

Судьба и безумие.

Имея теоретическую возможность поступать как угодно, человек всегда поступает согласно своей природе.

Он видит только те варианты, которые соответствуют последней, поэтому выбор любого из них никак не меняет его судьбу.

Не меняют её и разовые поведенческие аномалии, поскольку статистически гасятся потоками привычных решений.

Для изменения судьбы необходимо не просто выйти, но удержаться в нетипичной последовательности выборов.

Не имея альтернативной ментальности, сделать это невозможно. Осознанные волевые усилия бесполезны, поскольку являются продолжением последней.

Сборка метаидентичности вокруг осознанных фрагментов многомерного объекта создаёт альтернативную ментальность, вступающую в противоречие с личностной.

На поведенческом уровне это выглядит как контролируемое безумие и является маркером достижения уровня метаидентичности – и, как следствие, одним из критериев святости в религиях.

Врождённая или приобретённая умственная неполноценность как следствие неспособности закрепиться в антропном интерфейсе является таким же маркером святости – поскольку безумие есть жизнь с позиции мультиинтерфейса.

Поскольку многомерный объект имеет свою логику существования, судьбы входящих в его состав личностей ему подчинены.

Поэтому последние нельзя изменить с позиции личности, и потому безумие является необходимым условием власти над судьбой.

С т.з. информатики человек есть процедура отработки входящих запросов среды. Свобода здесь есть величина допустимой погрешности поведения, и чем выше требования, тем её меньше. Это позволяет определить свободу как право на ошибку или коридор судьбы.

Доказательство существования бога.

Согласно материализму, жизнь и сознание есть свойства сложноорганизованной материи.

Самым сложным куском материи на планете является сама планета, следовательно, она должна быть живой и обладать сознанием.

Поскольку планетарное сознание содержит в себе сознания людей, постольку оно для них является метасознанием или богом.

Поскольку планетарное сознание является частью более крупных систем, существует иерархия богов.

В силу редукции восприятия человек неспособен объективировать метасознание, поэтому бога в антропном интерфейсе нет.

Если отбросить костыли материализма, то поскольку любая среда является частью более общей среды, постольку любой интерфейс является частью более общего интерфейса.

Божеством является любая сущность старших интерфейсов, действия которой влияют на содержание интерфейса наблюдателя.

Поскольку младший интерфейс редуцирует содержание старших, постольку божества в нём не объективируются и выглядят как анонимные процессы.

Если иерархия сред конечна и незамкнута, на её вершине должна находиться среда, объединяющая в себе все прочие среды и порождающая соответствующий интерфейс.

Если иерархия сред конечна и замкнута, её вершина должна являться фрактальным основанием младших интерфейсов.

Первый вариант объясняет вездесущность бога, но не объясняет его любви. Второй вариант её объясняет.

Ценностью может обладать только конечное. Поскольку сущее обладает ценностью, оно не бесконечно, и бесконечная иерархия сред не требует рассмотрения.

Т.к. высший интерфейс не имеет родителей (в случае незамкнутости) либо их слишком много (в обратном случае), он лишён процессов и времени.

Поскольку процессы лежат в основе разделения объектов, постольку высший интерфейс монолитен.

Вездесущность, вечность, единство и любовь – атрибуты бога.

Атрибуты познавшего бога:

• полнота бытия как доступ к альфе и омеге – исходному и конечному интерфейсам
• мудрость как способность не встречать сопротивление скрытого
• вечная жизнь как идентичность, отстроенная с родительских по отношению к материи интерфейсов и потому не распадающаяся при выходе за рамки последней
• соборность как логика единства сущего
• проистекающее из тождества идентичности сущему блаженство

III. Критика актуальной когнитивной формации и перспективы.

Критика гуманизма.

Наука есть часть актуальной религии – гуманизма.

Основой гуманизма является неспособность к объективации форм, выходящих за пределы разрешающей способности антропного восприятия.

Идеалами гуманизма являются счастье, любовь, справедливость, свобода, развитие, познание, покорение космоса, бессмертие и т.п.

Счастье и любовь есть экстатические состояния. Экстаз по определению не может быть нормой. Ненормальность патологична и не может быть цивилизационным базисом.

Мир справедлив, если случайность существует: если итоги лотереи и подбрасывания монетки признаются справедливыми, значит таковыми являются и случайные распределение и перераспределение благ.

Если же случайности не существует, и все имеют должное, мир справедлив тем более.

Кроме того, согласно ЗСЭ страдание и наслаждение всегда стремятся к динамическому равновесию: избыточное страдание инфлируется, дефицитное наслаждение дефлируется, и наоборот.

И здесь никто никого не держит – уйти можно в любой момент. То, что материализм себя убедил, что уходить некуда, а теизм, что уход грешен – их личные политические трудности.

Существование идеала справедливости говорит о слепоте гуманизма.

Поскольку оптимальное решение единственно, постольку осведомлённое решение несвободно, и потому свобода может быть только в невежестве либо безумии как отказе от выбора оптимального решения.

Поскольку человек преимущественно невежествен и безумен, он мог бы быть преимущественно свободным, если бы делающих неоптимальные выборы не выкашивал естественный отбор.

Поскольку свобода лежит между совершенством и вымиранием, постольку она есть эвфемизм энтропии: в экзистенциальном смысле она есть зов небытия, а в прагматическом – механизм видовой/личностной самоликвидации.

Чем большими банкротами являются общество и человек, тем сильнее они помешаны на свободе.

С учётом стабильного снижения размеров человеческого мозга в течение последних 25 тысяч лет разговоры о каком бы то ни было развитии могут вызывать только хохот.

Развивается общество, но не человек, да и общество делает это в рамках одного интерфейса, тогда как развитые цивилизации существуют в их множестве.

Унижению антропного познания посвящена эта работа.

Покорение космоса есть инстинкт пространственной экспансии – столь же базовый, как и сексуальный. Если последний вульгарен, то мечты о космосе тоже.

Субъективно любые достижения ценны переживаниями и ничем больше.

Потребление переживаний лежит в основе любой человеческой деятельности – от животной до интеллектуальной и духовной.

Даже альтруизм построен на эгоистичном стремлении перейти в комфортное состояние сознания посредством якобы бескорыстного поступка.

Критика культуры потребления бессмысленна, потому что у неё нет альтернатив: что бы ни предлагалось взамен, это всё равно будет потреблением состояний.

Переживания строятся на новизне. Чем неопытнее человек, тем выше его способность переживать.

К зрелости большая часть жизненного контента в том или ином виде опробована, что ведёт к дефициту новизны и снижению остроты переживаний.

Это обессмысливает существование и ведёт к экзистенциальным кризисам, безумию и самоубийствам.

Примерами безумия и отложенного самоубийства являются ожирение и курение при осведомлённости о последствиях.

Поскольку опыт ведёт к безразличию, предельной формой личного и общественного развития является безусловный покой и небытие как идеал, а не пубертатные космос со сверхчеловеками.

Поскольку опыт девальвирует жизнь, пресыщение опытом и бытием является психо-когнитивной причиной невозможности бессмертия.

Поскольку ценностью обладает только конечное, смерть задаёт ценность жизни.

Стремясь к бессмертию, гуманизм отрицает ценность смерти и тем обесценивает жизнь, повторяя харакири отрицающего метафизику материализма.

То же со страданием: отрицая его ценность, гуманизм лишает жизнь наслаждения.

Малодушное отрицание ценности страдания и смерти – причина бессмысленности жизни.

Вообще трагедия жизни есть следствие презумпции бесконечности контента бытия – что можно миллион лет быть радующимся жизни щенком. Но контент конечен, и потому никакой трагедии нет – есть только глупость.

Поскольку человек:

• не против убийства (рыбалка как хобби), он против убийства человека
• не против геноцида (животных популяций), он против геноцида человека
• не против рабства (с/х, цирк, зоопарк), он против человеческого рабства
• не против насилия (ландшафтный дизайн), он против насилия над собой
• постольку моральный облик гуманизма лицемерен
• и позволяет определить последний как антропный фашизм

Мир построен на взаимном поглощении форм, потому насилие и убийство глубоко нормальны. Ненормально с улыбкой резать тело сваренного животного по тарелкам и называть происходившее в концлагерях ужасом. Либо юбка, либо крестик.

Сказанное фиксирует банкротство гуманизма по всем заявленным ценностям.

И как финальный штрих - природа идеалов компенсаторна. Денег ищет нищий, смелости трус, славы ничтожество. Поэтому свобода важна рабам, а истина дуракам.

Критика развития познания.

Исторически развитие познания коррелирует с сокращением объёма головного мозга - чем меньше становился последний, тем понятней становился мир.

Как с дураком: чем он породистее, тем лучше ему всё понятно. Современному интеллектуалу в традиции ясно всё.

Получается одно из двух: либо гоминида с меньшим мозгом сумела построить более сложную картину мира, либо её оценки сложности традиционных картин мира ошибочны.

Утверждение вторичности размеров мозга по отношению к числу нейронных связей означает, что размер не имеет значения.

Актуальные когнитивные шаблоны рассчитаны на мозг современного человека – им нечем загрузить более крупный мозг, и потому люди с большим мозгом сегодня не имеют когнитивных преимуществ.

Традиция построена на полисемантических шаблонах, предъявлявших более высокие требования к когнитивному потенциалу и полнее утилизировавших более крупный и структурно отличавшийся мозг.

Развитая речь и рациональность выглядят адаптацией к исторически прогрессировавшему когнитивному дефициту:

• последний не позволял работать с полисемантическими шаблонами традиции
• заставляя переходить вначале на ограниченную семантику языка, а затем на моносемантику рациональности
• профанируя и секуляризируя остающуюся за рамками понимания традицию
• названа эта дегенерация была развитием

Качественное упрощение картины мира породило количественный/инфляционный взрыв знания.

Инфляция снимает формальное противоречие между когнитивным вырождением человека и взрывным ростом знаний о мире.

Продолжающийся тренд на уменьшение объёмов мозга порождает всё более примитивные картины мира с соответствующей инфляцией содержимого.

Формирующееся на базе ИИ мышление является очередным шагом к упрощению когнитивных шаблонов за счёт отказа от попыток сущностного постижения феноменов в пользу их статистической обработки.

Драйвером примитивизации мышления выступает математика как простейшая из наук.

Доказательство сущностной примитивности математики:

- предел развития любой науки задаётся пределом когнитивных способностей её учёных с поправкой на соответствующие эпохе методы

- мозг учёных разных наук одинаков, следовательно, разница в развитии наук определяется их относительной простотой

- математика обладает самым развитым стэком абстракции, следовательно, она проще остальных

- при этом эмпирическая сложность всех наук одинакова, поскольку сущностная простота компенсируется глубиной стэка

Утверждение ложности традиции игнорирует тот факт, что ложь нежизнеспособна и распадается под действием энтропии.

Традиционные представления существуют тысячелетия – они устойчивы к энтропии, и значит они либо реальны, либо метареальны.

Наоборот, исторически непрерывное обновление рациональной картины мира представляет собой непрекращающийся энтропийный распад ложных построений.

Всё возрастающая скорость пересмотра рациональных представлений говорит о росте энтропийных процессов вследствие роста ложной компоненты суждений.

В пределе это приведёт к ситуации, когда новые концепции будут устаревать быстрее, чем будут созревать их плоды, что приведёт к окончательному разрыву теории с практикой и станет концом текущей формации.

Непредвзятый исследователь не стал бы отрицать устойчивые к энтропии информационные сущности просто потому, что им нет места в актуальной энтропийно неустойчивой картине мира – он бы усомнился в ценности такой картины мира.

Потому отрицание таких концепций есть вопрос вероисповедания, но не знания, а борцы за научный подход – клирики, а не исследователи

Когнитивные ограничения рациональности.

Интеллект работает на выделении существенных факторов и абстрагировании несущественных.

Чем меньше первых и чем больше вторых, тем модель проще и эффективнее.

Сложные модели бесполезны, поэтому рациональность строится на бинарных деревьях атомарных суждений.

Поскольку игнорируемые несущественные факторы никуда не деваются и работают как скрытые ограничители, постольку ограниченность модели всегда эквивалентна её простоте и эффективности.

Поскольку ограниченность исключает истину, постольку любое эффективное рациональное знание ложно.

Если бы научное знание было истинным, наука не могла бы уточнять собственные положения.

Попытки ввести сорта истины есть исполнение «когда джентльмены не могут выиграть, они меняют правила». И превращаются в клоунов.

Поскольку наука построена на практике, лозунг «практика критерий истины» тоже ложен.

Поскольку правд столько, сколько точек зрения, а истина есть сумма всех правд, постольку любая правда: а) заведомо ложна; б) тем эффективнее, чем примитивнее. Поэтому сильнейшие правды бесконечно вульгарны, а голос истины за ними неслышен.

Истина может существовать только в пересечении всех правд, отрицание любой из них исключает претензии на истину.

Рациональный человек не имеет шансов в споре, в котором атакуется ограниченность его точки зрения. Поскольку любая точка зрения ограничена, рациональность как метод бесперспективна.

Материализм эффективен потому, что ограничивает сумму существенного человеческим восприятием, и по этой же причине ложен.

Потребность в правде есть потребность в примитивной картине мира как условии эффективности рациональности. Без упрощения рациональность не работает.

Чем сильнее правда упрощает реальность, тем эффективнее построенный на её базе интерфейс.

Эффективность интерфейса есть конкурентное преимущество, поэтому если раньше войны велись за веру, то сегодня за правду. Но бараны всё те же.

Поскольку принципиальной разницы между верой в бога и верой в ту или иную правду нет, постольку атеизм смешон.

Моносемантизм рациональности работает как шоры, ограничивая мысль заданной плоскостью и отсекая остальное, что позволяет определить рациональность как форму слабоумия, венцом которого является нигилизм.

Из сказанного следует:

• рациональное знание ориентировано не на истину, а на правду и эффективность в рамках актуальной структуры мозга
• поскольку простота есть условие эффективности рационального знания, постольку рациональность упрощает сущее
• поскольку рациональность упрощает сущее, постольку поверхностно мыслящие люди лучше ею владеют
• поэтому историческое развитие рациональности сопряжено с культурной профанацией
• сутью профанации является движение от полисемантизма ранних форм к моносемантике поздних
• поэтому философия и тем более наука для средних умов, подлинный интерес представляет только полисемантическое безумие
• отрицание метафизики есть вынужденное упрощение, без которого рациональность не может быть эффективна
• поскольку критерию истинности не соответствует даже наука, разговоры о ложности эзотерики бессмысленны
• поскольку пределом рационального знания является правдоподобие, постольку оно не является знанием в строгом смысле

Примером рационального упрощения является вера в существование случайности, хотя по факту последняя есть продукт дефицита когнитивных/расчётных мощностей – она не встречается там, где последних хватает.

А раз случайности не существует, значит существует судьба, и весь рациональный пафос в её отношении превращается в тупое мычание.

Поскольку с развитием рациональное знание инфлирует, эпоха рациональности завершается гиперинфляционным тупиком, а никакой не сингулярностью – смешным научным аналогом веры в пришествие Христа.

Драйвером инфляции является моносемантизация полисемантических шаблонов, которая и представляет собой суть познания.

Объёмы знания превышают когнитивный потенциал общества, что запускает процессы фрагментации и распада рационального когнитивного контура.

Это приводит к:

• формированию нового когнитивного принципа – пост- или мультирациональности
• преодолению инфляции знания посредством его агрегации в мнении (переходное к инфореальности)
• уходу от ограничений бинарной логики в пользу мультидоменных логических пространств
• утрате ключей к рациональному наследию
• профанации рациональности и объявлению её предрассудком
• повторению рациональностью судьбы предшествующих ей формаций (см. теорию когнитивных формаций).

Мнение, что эти культурные девиации временные и пройдут вместе с западом, наивно - так считала каждая уходящая формация.

Поскольку формат нарезки мира на объекты задаётся интерфейсом, а выстраиваемые на основе этой нарезки картины мира меняются от формации к формации, постольку:

• природа антропного знания как минимум субъективна, а как максимум произвольна
• структурно и функционально соответствует сновидению
• рациональное знание ничем не лучше остальных – средней никчёмности

Критика атеизма.

Отказ от веры в бога не упразднил веру – атеисты верят в идеалы равенства, мирного сосуществования, демократии, социализма, в т.н. народы и что наука всё объяснит и прочий инфантильный абсурд.

Если в дедушку на облаке может верить только очень ограниченный человек, то какая ограниченность нужна, чтобы верить в равенство и уникальность личности, причём одновременно - при всём множестве исключающих их фактов? Здесь требуется невменяемость.

На словах атеист ни во что сверхъестественное не верит, на деле ведёт себя так, как будто верит во всё подряд.

Например, исполняет ритуалы приветствия и прощания, погребения, поминания, почитания и героизации умерших, дней рождений, свадеб, годовщин и иных праздников.

Или же, отрицая вымышленного бога, стремится проводить большую часть досуга в вымышленных же литературных, кино-, игровых, политических и прочих мирах, настаивая, что это другое.

Что ему мешает проводить всё своё время в абсолютизируемых им материальных вопросах, и почему одни категории вымысла предпочтительнее других – неясно.

Патологическое расхождение слова и дела позволяет определить атеизм как форму шизофрении.

Шизофрения нестабильна, потому атеистические общества недолговечны и представляют собой исторические выкидыши.

Критика т.н. магического мышления.

Неадекватность вменяемых магии шаблонов можно проиллюстрировать на примере карго-культа, сутью которого является подражание внешней форме явления в расчёте на его сущностную реализацию.

Данный шаблон пронизывает современную культуру и потому неспецифичен для магии.

Так, образование делает человека осведомлённее, но не умнее, но поскольку знание ассоциируется с умом, люди считают, что умнеют, узнавая.

На деле ум первичен по отношению к знанию, поэтому:

• в жизни преуспевают умные, а не образованные
• последние не понимают разницу между первым и вторым, потому что они последние
• умный не будет вкладываться в знание, он будет вкладываться в средства его производства
• но в эпоху гиперинфляции знания скорее всего не будет делать даже этого
• технически образование есть импорт готовых решений, подавляющий собственное мышление
• поэтому чем больше человек знает, тем меньше он пользуется умом
• поэтому с возрастом IQ падает
• а с развитием общества мельчает калибр мыслителей
• рождая парадокс интеллектуала, согласно которому объём наличного знания эквивалентен созидательной импотенции субъекта

Другие примеры карго-культа.

Отказ от мата не делает человека ни культурнее, ни умнее, ни интереснее – только скучнее.

Более того, поскольку мат есть историческая основа культуры, не владеющий или отказавшийся от него человек не может быть культурным по определению. Культуру он может только изображать.

Бездетные отношения есть косплей нормальной семьи, целью которого является имитация смысла существования пары вопреки её функциональной бесполезности. Смысл в реплицируемости – аддиктив начальной фазы пубертатного полового поведения его не даёт.

Исполнение успешности в надежде достичь/развить успех – т.н. понты и статус. Исполнять торжество науки и реально что-то понимать – не одно и то же.

Карго-культ потому так и запал в сознание обывателя, что он узнал в нём себя. Магия здесь выступает проекцией собственных комплексов.

Предрассудок сверхъестественного.

Вера концептуальна и требует развитого абстрактного мышления.

Моментом освоения обществом концептуальности является переход к религиозному мышлению.

Веры нет в искусстве: нет смысла верить или не верить в персонажа, танец или картину.

Поскольку искусство появилось раньше религии, но позже магии, постольку в магии веры тоже нет.

Следовательно, попытка смотреть на магию/сверхъестественное как на продукт веры ошибочна.

Поскольку магия есть работа с графами (выходящих за рамки явного) состояний, постольку сверхъестественное есть интерфейс.

Искусство как практика хранения состояний в материальной форме тоже.

Редукции этих интерфейсов рациональным интерфейсом определяют их непостижимость с позиций последнего.

Поскольку искусство ближе к рациональному интерфейсу, оно ему понятнее.

Поскольку с рациональных позиций непостижимо даже искусство, суждения адептов рациональности о магии представляют собой разве что клинический интерес.

Поскольку искусство есть надстройка магического интерфейса, постольку если бы магия не работала, то искусство бы тоже.

Ну и вопрос, как то, что не работает, выиграло конкуренцию у всего животного мира, ещё ждёт своих психиатров.

Если человечество сотни тысяч лет развивалось вопреки неработающим мистицизму, магии и религии, логично предположить, что и сегодня оно развивается не благодаря науке. Ну а что – если тупить, то до конца.

Революционность веры заключалась в том, что она концептуализировала магические состояния, упростив ритуал и заложив основы речевой культуры (магические общества словесные, но доречевые – см. ТКФ).

Она дала быстрый доступ к состояниям, но не меняла их природы, а значит вся рациональная теория эзотерики исходит из ложных предпосылок.

Поскольку доступ к иным интерфейсам открывается через состояния, постольку отрицающая построенную на состояниях традицию и ограниченная антропным интерфейсом техногенная культура имеет сомнительные эволюционные перспективы.

Борьба с верой.

Императив веры строится на поиске смысла.

Знание неспособно закрывать смысловые вопросы, потому что категория смысла апеллирует к метафизике и лежит вне методологии познания.

Поэтому наука не может и никогда не сможет отвечать на смысловые (вечные) вопросы. Если она начнёт на них отвечать, она перестанет быть наукой.

Позиция, что раз наука не может ответить на эти вопросы, значит они бессмысленны, забавна. Бессмысленно претендовать на истину, когда не можешь ответить на вопрос. Если же наука на истину не претендует, бессмысленно выглядят попытки заткнуть другим рот.

И глобальному спросу на смыслы всё равно, что наука может, а чего нет. И пока это так, последняя не может стать монополистом на рынке идей, потому что она не в состоянии конкурировать с парадигмами, которые эти смыслы предоставляют. Она их может только запрещать.

Помимо дешёвой пропаганды борьба науки за удерживаемый религиями сегмент рынка идей идёт в первую очередь через отмену в массовой культуре спроса на смыслы, позволяющую сжимать рыночные доли религий.

В рамках данной борьбы пост- и метамодерн выступают как стратегии, размывающие и девальвирующие смыслы через их релятивизацию, геймификацию и креативизацию.

Вспомогательной стратегией научной борьбы за рынок является её сакрализация – копирование части функций и атрибутов религий ради привлечения ненаучно мыслящего электората. Это разлагает науку изнутри, но деньги дороже.

Поскольку знание логично и бессмысленно, а вера нелогична и осмысленна, постольку наука и религия: а) представляют собой диалектическую пару; б) закрывают диаметрально противоположные и несводимые друг к другу когнитивные потребности; в) не могут рассчитывать на конечную победу друг над другом.

Так что никакого грядущего царства науки. И дело даже не в том, что это унылая калька с религиозной мифологии.

Поставляя уникальный продукт с гарантированным рынком сбыта, вера и религия не могут быть побеждены, по крайней мере, точно не наукой. Потому что последней выйти на смысловые ниши рынка идей просто не с чем.

Потому борьба с верой, научный прозелитизм и инквизиция – это не от большого ума, а от его дефицита.

Закат объективной реальности:

Точка зрения определяет факты:

• является палка собственно палкой, прутом, бревном, оружием, топливом или набором молекул
• ударили палкой по голове или головой ударили по палке
• было это нападение, игра или несчастный случай
• задаётся позицией, а не физическими свойствами

И выбор того, что войдёт в список фактов, а что нет, делает т.н. объективный список объективных фактов субъективным и произвольным.

Масштабирование, детализация, акцентуация или сокрытие сопутствующей информации, иные манипуляции с контекстом инфлируют, инвертируют, релятивизируют факты.

Поскольку контекст неформализуем, категория объективной корректности для него бессмысленна, а значит и для задаваемых им фактов.

В условиях инфляции знания верификация фактов профанируется в религиозное принятие.

Вторичность фактов по отношению к позиции означает, что объективное продукт субъективного, а знание продукт точки зрения.

Подобный релятивизм позволяет компилировать наборы удобных фактов в т.н. картины мира – бытовую, научную, политическую, философскую – и называть эту отсебятину знанием, хотя по факту это мифология.

Если бы объективная картина мира была фундаментальна, она бы не проигрывала сейчас реальности информационной, которая опирается не на факты, а на мнения как их агрегаторы.

Это не значит, что объективную реальность нужно отменять:

• отмены магической и религиозной картин мира приводили к катастрофам и последующим откатам
• отмена объективной картины мира изобретшим информационную реальность западом так же привела его к поражению

Но прятаться в уютной объективности больше не получится – при прочих равных её адепты проигрывают дискурс.

Пострациональность.

Правда есть задаваемый точкой зрения взгляд на мир.

Точка зрения бессознательна, правда есть её осознанная и вербализованная часть.

С развитием общества количество точек зрения растёт, их природа инфлируется, а правда релятивизируется и утрачивает онтологический смысл.

Произвольный (задаваемый генетически, исторически, медийно и т.д.) характер выбора точек зрения и их имманентная ограниченность компрометируют и девальвируют любые производные картины мира – заведомо и принципиально.

Перспективный онтологический кризис рациональности на новом витке повторит аналогичный кризис теизма, приведший к падению религиозного сознания.

Последний решился онтологической редукцией к явному, следовательно, кризис рациональности также должен решиться редукцией к новому базису – коим видится вычисляемое.

Всё, что не будет поддержано матметодами обработки данных, будет маргинализовано/вытеснено из мейнстримного глобального дискурса.

Редукция когнитивного базиса позволит реформировать онтологию, что, в свою очередь, породит новую когнитивную формацию.

Метареальность.

Абсолютное знание как возможный итог развития человека заместит восприятие – нет смысла ощущать, если знаешь. Именно поэтому умные люди, например, психопаты, лишены эмоций в когнитивно замещённых областях психики.

Реальность редуцируется к знанию, последнее станет самодостаточным измерением.

Уход от ограничений чувственного опыта породит поиск:

• альтернативных сред и восприятий с их локальными физическими моделями и картинами мира
• широкодиапазонных/универсальных восприятий и интерфейсов
• механик взаимодействия (пересечения, наложения) различных восприятий и их физических моделей
• законов метареальности как принципов сборки законов физических
• методов модуляции восприятия в заданный интерфейс (переходов между мирами)

Постчеловек выйдет за рамки антропного интерфейса – рождение богов.

Человек продолжит существовать в своём манямирке так же, как животный мир продолжил существовать после того, как из него вышел человек. Если не надоест или не попадёт в меню новых богов.

С другой стороны, никто не мешает последним разводить человеческие цивилизации как скот.

С третьей, может это давно происходит.

И потреблять они будут (или уже) не мясо, ибо трансфизичны, а когнитивный ресурс глобального распределённого биокомпьютера.

IV. Метафизика.

Реабилитация.

Поскольку материя есть продукт восприятия, постольку сущее в его антропном понимании можно определить как явное.

Ограниченность человеческого восприятия подразумевает наличие скрытого - оно же нематериальное, оно же нефизическое.

Скрытое и нефизическое есть духовное и метафизическое.

Духовность есть интуитивное понимание принципиальной неполноты явного.

Духовный поиск есть практика преодоления ограниченности воспринимаемого мира за счёт освоения скрытых интуитивных измерений.

Отрицание метафизики есть наивное убеждение, что мир таков, каким мы его видим.

Духовное первично, поскольку невоспринимаемое порядково больше воспринимаемого и должно влиять на материю сильнее чем сама материя.

Духовное неуловимо, поскольку, попадая в диапазон восприятия, оно выглядит как материя, а не попадая – несуществующим.

Дух есть невоспринимаемая часть объекта.

Поскольку истинно сущее пронизывает все возможные диапазоны восприятия, а абсолютного восприятия, по всей видимости, не существует, постольку дух есть у всего.

Поскольку дух есть скрытая часть объекта, постольку взаимодействие с ним может быть как непосредственным – духовным, так и опосредованным – материальным.

Попытки доказать несуществование сверхъестественного на основе анализа естественного содержат сразу ряд логических ошибок.

Во-первых, сверхъестественное для того и содержит приставку сверх, чтобы обозначить непринадлежность естественному, и потому отсутствие следов его присутствия в материальном немного ожидаемо.

Во-вторых, становясь явным, скрытое становится материальным.

В-третьих, существовать в человеческом понимании значит быть явным. Следовательно, скрытое не существует по определению, и говорить о нём в контексте существования изначально бессмысленно. Глагол существовать слишком антропоцентричен, чтобы быть онтологически полезным.

Существование невидимого подразумевает, что антропная оценка значимости феноменов может не быть релевантной, что релятивизирует любые смысловые конструкции, превращая их в игру произвольных точек зрения.

Поскольку смысл любой системы задаётся внешним контекстом, постольку, отрицая метафизическое, материализм обессмысливает физическое – т.е. себя.

Сознание vs дух.

Сознание как надстройка восприятия гносеологически противоположно духу. Сфера ответственности сознания - явное, духа - скрытое.

Сознание порождает знание и науку, дух – веру и религию.

Попытки доказать превосходство знания и науки над верой и религией тем, что наука очевидно работает, а религия очевидно нет, строятся на нескольких логических ошибках.

Во-первых, очевидно значит явно, т.е. в сфере восприятия и материи. То, что наука в материи адекватна, а религия нет, следует из их определений и не доказывает ничего кроме ошибки аргументации.

Во-вторых, обратное верно: наука по определению бессильна в сокрытом, но утверждать на этом основании её ложность значило бы повторить ошибку материализма.

В-третьих, проверка, работает ли вера, осуществляется с помощью рациональных методов, что есть методологическая ошибка. Это всё равно что определять истинность науки с помощью художественных или религиозных методов.

Смех над последним аргументом среди материалистов принято считать признаком ума, хотя их собственный аргумент является его точной копией.

Возражение, что религиозные методы не работают, и потому проверять ими нельзя, бьётся тем, что художественные точно работают – давайте ими.

Инструмент сознания – разум, духа – интуиция.

Их эффективность определяется соотношением известного к неизвестному: разум бесполезен в неопределённости, интуиция – в определённости.

На заре истории в условиях абсолютного превосходства неизвестного над известным интуиция была эффективнее разума и лежала в основе большинства когнитивных процессов.

По мере роста знаний компонента разума в когнитивных формах увеличивалась и в какой-то момент стала ведущей.

То же самое на уровне отдельного человека - чем меньше человек знает (вообще или в некой области), тем сильнее в нём интуитивная компонента (вообще или в некой области), и наоборот.

Поэтому мастера в одной сфере всегда являют собой бездарную стереотипность во всех остальных.

Это позволяет определить разум и интуицию как диалектическую пару когнитивных стратегий.

Отсюда следует, что:

• превосходство разума ситуативно, а не абсолютно – вопреки мифу
• разум конъюнктурно переоценён: спрос на него диктуется спецификой актуальных когнитивных форм, и с их сменой он уйдёт
• мудрость как синтез разума и интуиции ценнее и того, и другого

Поскольку сознательное на порядки меньше бессознательного, условные 99,999% контента даже материального интерфейса, не говоря об остальных, для него не существуют.

Поэтому в глобальном масштабе смерть как утрата сознания может ничего не значить.

Предсказанный материализм.

Живя в сумме явного и скрытого, но воспринимая и рефлексируя только явное, человек обречён на страдание тем большее, чем ничтожнее явное на фоне скрытого, и чем сильнее он ограничен явным.

Преодолевается страдание посредством расширения идентичности до областей, находящихся за рамками восприятия и рефлексии.

Поскольку осознанность и знание являются инструментами работы с явным, постольку их развитие способствует закреплению в явном и умножают страдание.

Фиксация в явном исключает движение к цельности и потому квалифицируется как грех.

Природа греха – препятствие, т.е. материальность грешна не потому, что плоха, а потому что ограничивает.

Плоды греха – сужение сущего до воспринимаемого и проистекающая из этого экзистенциальная бессмысленность.

Осмысленность существует только в рамках системной полноты, потому духовность как движение к оной рождает смыслы, а познание как огораживание в явном их девальвирует.

Падение сатаны – утверждение явного как единственной реальности, утрата единства явного и скрытого и вытекающая из этого онтологическая, гносеологическая и экзистенциальная катастрофы.

Царство сатаны, оно же ад*, оно же материальный мир – разделённый со своей невидимой частью видимый мир.

Атрибуты сатаны: а) чувственность как мера сущего; б) ложь, что мир ею исчерпывается; в) знание как источник власти над явным; г) потеря души как сужение идентичности до явного; д) эгоизм как логика фрагментации единого; е) смертная природа его адептов как невозможность покинуть материальный мир, поскольку отстроенная от явного идентичность нежизнеспособна в неявном; ё) страдание как результат несоответствия идентичности сущему.

Сатана есть человечество на этапе доминирования рационального познания - об этом говорит его число. Поскольку дано оно не в материалистической парадигме, а в эзотерической, читаться оно должно не как абстракция, а как состояние. Состояние это – квинтэссенция рациональной человеческой природы.

Иными словами, грехопадение человечества есть фиксация культуры в рамках чувственного восприятия и проистекающая из этого утрата глобальных смыслов.

Сказанное представляет собой перечисление основ материалистического мифа, данное задолго до его становления – по сути прогноз.

Исходя из сказанного, мы можем определить добро как усилия, направленные на преодоление ограничений чувственного опыта и синхронизацию с неявным, а зло как фиксацию в очевидном.

* Традиция полисемантична, поэтому истинность одного прочтения не означает ложности других, и поэтому у того же ада множество верных толкований.

Потустороннее.

Материальный мир инкапсулирован в смерти – его нельзя покинуть иначе чем через смерть, и потому она дар и врата.

Это определяет имманентную транстанатологичность любых духовных практик – они всегда сопряжены с прорывом за смерть и равным презрением к мёртвому и смертному.

Поэтому:

• дух бессмертен, буквально потому, что лежит за границами мира/смерти
• смертное бездушно, и потому грешно и бесполезно, что делает его естественным предметом жертвы

Об этом говорит мертвец на кресте – дух начинается там, где умирает человек, и наоборот.

Духовные практики рождают равнодушие к смерти и брезгливость к построенной на её страхе культуре преодоления. Отсюда презрение к кумирам и утверждение силы в духе.

Поскольку жизнь инкапсулирована смертью:

• посмертие не воспринимаемо здоровым субъектом
• но воспринимаемо нездоровым, поскольку патология, ломая живое, разгерметизирует материальное восприятие
• поэтому все стихийные видящие больны физически, психически или умственно
• а практики целенаправленно ломают физическое восприятие настройками и веществами
• поэтому бред одновременно патологичен и реален

Религии негативно относятся к чертовщине, поскольку факт её наличия говорит о том, что:

• адепт прошёл недостаточно далеко и всё ещё находится в границах смерти
• ему нужно либо вернуться в мир, либо уйти в дух

Поскольку смерть есть возвращение в дух, умерший представляет собой канал в сокрытое, что используется в технике жертвоприношений.

Последние могут быть:

- буквальными, т.е. убийством с немедленным или отложенным использованием связки труп-душа

- привязками, когда подношения трупу усиливают связь с его потусторонней составляющей

- метафорическими, например, аскезой, паломничеством и пр.

Лишённая субъективной ценности жертва жертвой не является, потому дешёвые подношения не работают.

Кузнецов Пётр, 2023 г. ©