В дореволюционной прессе нередко обозревали заморские диковинки – не сериальчики и гаджеты-приблуды, а монументальные штуки.
Корреспондент "Русских ведомостей" в 1903 прибыл на кладбище Пер-Лашез, чтобы лично посмотреть, как работает чудо-крематорий: неведомая фабрика по переработке трупов в экофрендли-пепел.
Надо сказать, что в России о крематориях никто и слыхом не слыхивал – расцвет похоронно-сжигательного бизнеса придется уже на советские времена. А до тех пор хоронили по старике. Но прогресс не остановить:
"В западных городах, где есть уже крематории, - в Париже, Гамбурге, Милане, Флоренции, Гейдельберге, Готе и других, - число сторонников сжигания трупов из года в год увеличивается. У этого, столь горячо защищаемого и рекомендуемого гигиенистами новшества давно уже есть, как у вегетарианства, своя настойчивая пропаганда"
Стоила процедура немало. Главный герой статьи – труп господина Пюже – отвалил за кремацию 325 франков – примерно 80 000 рублей, если переводить на современные цены. Зато участники процессии могли поучаствовать в довольно-таки шокирующем представлении, если того желали.
"Здесь есть потайное окошечко, которое открывает для желающих кочегар и от которого любопытные отскакивают с неподдельным ужасом и страхом. Как только упал затвор камеры, гроб и одежда покойника не оказывают высокой температуре никакого сопротивления; они сгорают и бесследно улетучиваются почти моментально; даже металлические гробы плавятся и исчезают в несколько минут.
Но иное происходит с самим покойником. Человеческое тело, труп дает сильный отпор огню. Высокая температура приводит его в движение и бросает из стороны в сторону. Вследствие этого в кремационной камере тело покойника, прежде чем сгорит, истлеет и превратится в четыре-пять фунтов пепла, собирающегося в особую металлическую урну, подвергается разным конвульсивным эволюциям; с ним как бы происходят такие муки, при виде которых вся кровь бросается в голову зрителя"
Главное из статьи:
Прибытие на кладбище Пер-Лашез
Похороны здесь довольно редки. Невзирая на обширную, равную более чем 40 гектарам территорию кладбища оно все уже заполнено. Фамильные склепы устроены здесь на особый лад. Они занимают поразительно мало места и этим приводят в недоумение чужестранцев. Редкая фамильная могила имеет более одной квадратной сажени протяжении и тем не менее десятки лет служит местом упокоения для многих членов семьи. Этот непонятный факт объясняется своеобразным, принятым в Париже из экономии способом погребения. Ямы первоначально вырывались на дорогих кладбищах очень глубокие, в три-четыре сажени, и покойники опускались и опускаются в одну и ту же общую яму, так что гроб последующий прямо помещается в вертикальном порядке на гроб предыдущий. Нижние, более по времени ранние гробы тлеют, разрушаются в прах, исчезают, а на их места постепенно опускаются гробы более поздние; так устроенные фамильные ямы всегда могут принимать в свои недра вновь прибывающих.
Стоимость на Пер-Лашез фамильного склепа требует целого капитала. Она колеблется, в зависимости от "разрядов" кладбищенской территории, между 5-ю и 20-ю тысячами франков.
Хоронят какого-то отставного драматического артиста, доживавшего свой век маленьким рантье на одной из городских окраин. Фамилия покойного – Пюже. Это был учтивый и приятный старик, но оригинал. Между прочим, он распорядился, чтобы труп его был сожжен в крематории Пер-Лашез и заблаговременно внес в контору крематория 325 франков за эту операцию.
О пользе кремации
В западных городах, где есть уже крематории, - в Париже, Гамбурге, Милане, Флоренции, Гейдельберге, Готе и других, - число сторонников сжигания трупов из года в год увеличивается. У этого, столь горячо защищаемого и рекомендуемого гигиенистами новшества давно уже есть, как у вегетарианства, своя настойчивая пропаганда.
О санитарной пользе и необходимости сжигания трупов читаются популярные лекции, печатаются газетные статьи и объяснительные брошюры. В них обыкновенно рассказывается глубокая древность этого практиковавшегося еще в первые годы христианства обычая и доказывается крайняя желательность его распространения с точки зрения важнейших интересов современного человечества – самоохраны и самозащиты им своей жизни и своего здоровья.
Дело в том, что во всех скученных гнездах человеческого бытия, во всех больших городских центрах лишь при сжигании трупов можно было бы оградить и обезопасить почву, воду и воздух от загрязнения и заражения инфекционными трупными микробами.
Такого же содержания брошюрка раздается даром. Брошюрка – с рисунками, наглядно обличающими недостатки повсеместно принятого закапывания трупов. Рекламная книжечка крематория в конце своем мельком касается и экономической стороны вопроса. Она видит главное препятствие для сжигания трупов в нынешней значительной дороговизне этого способа. Он теперь не по силам маленьких средств. Но в его дальнейшем успехе заключается и его общедоступность. При накаливании печи крематория не для одной отдельной операции, а для нескольких или многих сжиганий подряд расходы могут быть даже меньше, чем при зарывании трупов (в городах, на платных кладбищах) в землю.
Об устройстве крематория
Шествие поднимается на верхнее плато кладбища. Там в кругу серебристых тополей и темнозеленых кипарисов краснеет кирпичная постройка довольно странного вида. Она совершенно бесхарактерна в архитектурном отношении. Всего легче ее можно было бы принять за какое-нибудь маленькое промышленное заведение, - за спичечную или шоколадную фабрику или за водочный заводик.
Особенно много сходства с фабрикой придает этой постройке высокая заводская труба с громоотводом. Труба работает и мерно выпускает клубящиеся массы черно-пепельного дыма. Рядом с ней пыхтит паровичок, выбрасывая в воздух белые струйки пара. Это – крематорий. Позади него – маленький, обнесенный каменной стеной дворик уже совсем фабричного характера. Здесь – склад каменного угля и свалочное место для разного хлама. Перед черным ходом в постройку – несколько тачек с лопатами. На тачках сидят и курят два кочегара в черных от копоти фуфайках, широко на груди расстегнутых. Тут же технический хозяин крематория – машинист и механик его. Он читает, насвистывая, фельетон в Le Petit Journal и очень рад случайным посетителям. Нащупав серебряную монету в руке, он ведет их внутрь крематория и последовательно знакомит со всеми его тайнами.
Обходя крематорий снаружи, вы постоянно чувствуете себя в черте в сфере какого-то фабричного производства. Постройка стучит, шумит, дрожит. Она дрожит в ваших глазах, под вашими ногами, для ваших нервов, в вашем воображении. Вся она испускает какой-то удушливый, гадкий, нездоровый и несносный жар и шумит особыми, глухо в стенах ее рокочущими шумами, крайне для непривычного слуха раздражительными и неприятными. Это – шум чрезвычайно высокого отопления (сжигание трупов происходит при температуре свыше 1000 градусов по Цельсию) в печах, каналах и трубах специального устройства. Ротонда увенчана плоским невысоким куполом.
Эксплуатирует крематорий в концессионном порядке какая-то чисто промышленная акционерная компания. Открыла она свои действия в Париже еще в 1888 году, затратив на сооружение крематория и колумбария около миллиона франков. В первые годы, когда число сжиганий не превышало нескольких сотен в год, компания переживала тяжелые дефициты и стояла на пути к ликвидации и банкротству. Но теперь дела ее процветают; крематорий, сжигая в год 5-6 тысяч трупов, дает. Как предприятие, 12-15% чистого дохода, - дивиденд для французского, довольствующегося весьма умеренными барышами промышленного рынка весьма высокий.
О сжигании тела
Гроб вносят в ротонду, - большую круглую залу, лишенную всяких украшений. Голые белые стены ее глядят уныло и утомляют зрение. Два ряда грубых деревянных скамей для публик, заполняющих середину ротонды, делают ее похожей на классную комнату бедного муниципального училища. Сходство усиливает еще трибуна для надгробных ораторов, ничем не отличающаяся по виду от школьной кафедры.
Залу во всею ширину разделяет на две половины черная суконная завеса, обшитая по борту серебряным галуном. Она ходит на кольцах, наподобие комнатной драпировки. По сю сторону завесы размещаются по скамьям присутствующие. Завеса частью раскрыта для прохода через нее пары тонких рельсов, укрепленных на легких железных стойках. По рельсам движется на колесиках металлическая платформа, на которую и устанавливают гроб.
Крышку его приподнимают в последний раз, и публика с холодным любопытством вперяет взоры в бритое, желтое, как из темного воска, лицо старика в черной сюртучной паре. Гроб заколачивают, и он стоит некоторое время на платформе. У "механика" не все еще для приема покойника готово. Температура в ротонде очень высокая, - она превышает 20 градусов по Реомюру, - но волны раскаленного, тяжелого, спертого воздуха как будто все еще вливаются в залу со всех сторон.
Женщинам не по себе, и они, держась за виски, покидают крематорий. Вдруг раздается в глубине здания, как сигнал, тонкий пронзительный свисток паровика. Одновременно с этим самодвижущаяся тележка быстро увозит гроб по ту сторону завесы. Слышен лязг и стук подъёма на цепях по блокам и падение каких-то тяжелых затворов, и гроб уже в камере, предназначенной для сжигания. Все это происходит с поразительной быстротою. Крематорий как будто щеголяет остроумием и совершенством своего устройства. Несколько человек из публики поспешно покидают залу и уходят в маленькую боковую дверь. Она ведет их в длинный, узкий коридор, примыкающий к внутреннему помещению крематория.
Здесь есть потайное окошечко, которое открывает для желающих кочегар и от которого любопытные отскакивают с неподдельным ужасом и страхом. Нужно пояснить, что в камере вовсе нет огня и пламени, ее накаляют снаружи, а процесс сжигания совершается в ней только при посредстве постоянного притока сильно нагретого воздуха.
И вот, как только упал затвор камеры, гроб и одежда покойника не оказывают высокой температуре никакого сопротивления; они сгорают и бесследно улетучиваются почти моментально; даже металлические гробы плавятся и исчезают в несколько минут.
Но иное происходит с самим покойником. Человеческое тело, труп дает сильный отпор огню. Высокая температура приводит его в движение и бросает из стороны в сторону. Вследствие этого в кремационной камере тело покойника прежде чем сгорит, истлеет и превратится в четыре-пять фунтов пепла, собирающегося в особую металлическую урну, подвергается разным конвульсивным эволюциям; с ним как бы происходят такие муки, при виде которых вся кровь бросается в голову зрителя… В то же время вы слышите размеренное постукивание локомобиля и адский шум раскаленной тяги в лабиринте ходов и каналов отопления…
Процесс сжигания длится около часа. Он кажется нескончаемым. Публика, присутствующая в ротонде, не знает, что ей делать с временем. Рассеянно выслушав скучный панегирик какого-то слабогрудого оратора, которого почти совершенно покрывал шум отопления, она размещается на лестнице крематория, жадно вбирает там в легкие свежий воздух, курит, читает газеты, болтает, ест тут же предлагаемые разносчиками вафли и сладкие пирожки.
Все чувствуют скуку и ненужность этого антракта, но считают долгом приличия дождаться конца. Труба пыхтит свешивающимися по низу клубами дыма; стены постройки продолжают дрожать и шуметь. Опять сигнал. В этот раз он заканчивается почему-то тремя короткими, отрывистыми свистками. Заслышав его, публика опять направляется в ротонду и рассаживается по скамьям.
Жара и духота в зале еще увеличилась. Острый запах органического перегара делает их невыносимыми. Из-за завесы выходит в пенсне на носу служитель крематория. И вид, и даже костюм у него как будто у банковского рассыльного. Он кланяется легким наклоном головы и ставит на стол, самодовольно улыбаясь, как фокусник, успешно исполнивший сенсационный номер своей программы, урну с прахом сейчас сожженного покойного. Перед присутствующими – несколько горстей хлористого кальция, изображающих теперь бывшего драматического артиста Пьера Пюже.