– Зой! Мне повторить ещё раз?
– Да!
– Постарайся понять! Я не от тебя ухожу, от матери твоей. Тещи моей разлюбезной. Кончился мой ресурс. Всё! Предел. Четырнадцать лет чувствовать себя бревном, которое пилят. Сел не так, встал не так, не туда полотенце повесил. Сколько раз говорил, давай жить отдельно от мамаши! Ни один уважающий себя мужчина не стал бы это терпеть. Последнее время едва сдерживаюсь, чтоб … – он сделал паузу и продолжил,– не стукнуть её чем-нибудь по голове. Тысячу раз просил тебя съехать на съемную квартиру.
– Ага! И всю зарплату отдавать за аренду и коммунальные платежи! А на что жить? На одного сына сколько надо! Ест за троих, из одежды вырастает мгновенно! Экипировка футбольная тоже денег стоит! А условия жизни? Ты хотел бы, чтобы мы жили втроем в однокомнатной, а маме одной – четыре комнаты! Я в этой квартире прописана. Она приватизирована теперь на троих, одна часть моя по закону! Куда пойду? А она размениваться не будет ни за что! Размен – это предательство памяти об отце! И от добра добра не ищут! Живём в прекрасном спальном районе. Рядом парк, дендрарий, школа, спорткомплекс. Мне до работы три остановки, тебе полчаса на машине!
– Причем тут район, работа и машина? Я с тещей больше одним воздухом дышать не могу! Ты не слышишь моих слов?
– Тысячи живут с тёщами! Как- то уживаются.
– Да блин! Речь не о тысячах других, а конкретно обо мне. И тёща тёще рознь! У Павла в их присутствии из своей комнаты почти не выходит, ни во что не вмешивается. Даже готовит себе отдельно, в то время, когда они на работе! Был у них! Тёща – сама деликатность! Пашку Павлом Петровичем величает! Если они в Веркой друзей приглашают, уходит к соседке, чтоб не мешать. Почти семьдесят лет, седая вся, а ещё полдня работает, больных принимает! Врачей в поликлинике не хватает. У Дэна тёща вообще на дачу перебралась. Только зимой в квартире живет, и никогда свои права не качает. Надо внука из сада забрать, заберёт, попросят борщ приготовить, сделает, а инициативой своей никого не душит! Брокколи вашу никому не навязывает! Не то, что твоя мамаша, свихнутая мозгами на здоровом питании! Вот и ешьте свою капусту хоть с утра до ночи! А меня увольте.
Альбина Петровна, кусая губы и сцепив пальцы на груди, стояла в коридоре большой четырехкомнатной квартиры, которую успел получить муж до перестройки во время работы начальником цеха химпредприятия. Тогда с ними ещё жила его мать, дети были дошколятами. До своей внезапной смерти муж успел сделать ремонт с элементами евродизайна, поменять мебель, а позже, словно предчувствуя уход, перевёл оставшиеся средства на вкладе на её имя. Уезжая на дачу в тот вечер, обнял у порога и сказал: «Поздравишь одноклассницу с юбилеем, так долго не задерживайся и возвращайся на такси!»
– Хорошо! – сказала она, поцеловала мужа и напомнила про полив парника с огурцами.
– А теплица?
– Ты разве забыл? Сам автополив сделал, такой молодец!
– Это ты – молодчина, моя лебёдушка! – крепче обнял жену за талию.
– Ага! – сыронизировала она. – Пятый лебедь во втором ряду.
– Аля! Может, не стоит десятилетьями вспоминать о несложившейся карьере балерины? Ты вырастила столько лауреатов танцевальных конкурсов! У тебя сотни благодарных учениц, закончивших твой кружок в Доме пионеров!
– В Доме творчества! – уточнила она. – Но теперь я просто пенсионерка.
– Которой никто не даёт свой возраст… – улыбнулся он, наклоняясь за сумкой. – Короче, как соберешься завтра на дачу, звони, я за тобой приеду.
Это были последние слова мужа. В тот же день, на даче, возле теплицы остановилось сердце. … Ему было всего пятьдесят восемь лет. … Она стала жить в квартире с дочерью, зятем и внуком Ваней. Ей всегда казалось, что отношения в семье нормальные, даже дружеские. Если зарождалось что- то требующее её вмешательства, то обсуждала тему только с дочерью за закрытыми дверями, и они всегда находили оптимальное решение. Но то, что она слышала сейчас, стоя в двух метрах от приоткрытой двери, не укладывалось в голове!
– Так тебе не нравится, как мама готовит? – крикнула дочь, и Аля, вздрогнув, оперлась рукою о стену.
– В сотый раз не начинай, дорогая! Давай разойдёмся по-хорошему. Как цивилизованные люди. Я помогать буду. Как мы обговорили.
– А как наш сын?
– А что сын? Из школы придет, поест, в учебники глянет и на свой футбол. Ему кроме спорта и друзей никто не нужен. За неделю бывает, только пятью словами перебросимся. У него тренеры – авторитет. Мужики! А отец? Кто я есть в сетке его координат? Субъект, занимающийся какой-то неинтересной наукой? В футбол играть не умею! Чемпионов всех полуфиналов и финалов не знаю! О чём ему со мной разговаривать?
– Ох! – Альбина ясно услышала, как вздохнула дочь. – Ты ж такие планы строил, когда мы поженились. О каких-то совершенно невероятных проектах рассказывал, о поддержке со стороны государства, об инвесторах! А на поверку что оказалось?
– Ну, не получилось ... грандиозного размаха. Но зарплату каждый месяц отдаю вам стабильно!
– Твоей зарплаты хватает только на то, чтоб заплатить за коммуналку, за ремонты машины и бензин! Так что мама права, когда указывает на твоё неумение обеспечить нормальный уровень жизни семьи!
– Да миллионы живут, как мы, и не жалуются! – гневно воскликнул Лёня.
– Мы бы впроголодь жили, не могли бы Ваньке платить за спортклуб, бассейн, если бы ни пенсия мамы и её гениальное умение вести хозяйство! Ты ей спасибо должен сказать! Вот этот галстук, между прочим, она подарила на 23 февраля! И новый костюм я купила тебе на её пенсию!
Повисла пауза. Потом зять крикнул: «Да пусть заберет его себе!»
– Дорогой! – осуждающе сказала Зоя, – ты сейчас ведёшь себя, как маленький обиженный мальчик!
– Да вы задолбали с мамашей! Помолчи лучше и дай собрать чемодан!
Альбина сделала три коротких шага. В проеме двери спальной комнаты остановилась и замерла. Миниатюрная, с тонкой, почти девичьей талией, с уложенными в высокую прическу пепельно-седыми волосами. На ней была бежевая трикотажная туника, светлые домашние брючки и нарядный фартучек. Она призвала все свои силы, чтоб казаться невозмутимой. Но обида и возмущение, переполнивших её существо, готовы были в любой момент вырваться наружу с горькими слезами и отчаянным криком. …Она комкала в руках подол фартука. Дочь с зятем взъерошенные, небрежно одетые, сидели за кровати перед разложенными на журнальном столике листами бумаги.
Вдруг Зоя одним движением скинула их на пол и воскликнула: «Бездарно! Тупо! Я исписалась, Лёнь! Больше не могу! В Интернете прорва писак! И все пишут, пишут без остановки! У меня такое чувство, что любую строчку, которую набираю на клаве, в это же самое время вбивают сотни доморощенных авторов! …Один сплошной плагиат! Я говорила тебе? Пять лет назад написала пьесу, слабенькую. На троечку. Забросила в шкаф! А недавно точно такой же сюжет увидела в сериале. Один в один, только имена и места действия другие. Такое чувство, что уже мысли друг у друга научились считывать! А ещё бесит, когда нахожу у других в текстах, даже в постах «В Контакте» целые отрывки из своих рассказов. И, конечно, без указания автора!
– Так и будет, Зоенька! Никуда не денешься. Хорошо, что в театре вашем уже две пьесы твои поставили. Людям, говоришь, нравится. … А свою новую пьесу зря по полу распинала!
– Так вы слова из Зоиной пьесы говорили? – спросила слабым голосом Альбина, до конца открывая дверь. Дочь и зять повернули головы, мгновенья молчали, потом рассмеялись:
– Мама! Ты слышала наш диалог?
– Да, и если быть откровенной, была поражена. Я хотела уточнить у тебя, Зоя, рецепт чизкейка, но услышав ваши крики, остолбенела. Простите, что стала невольной слушательницей ссоры и подумала, что вы разводитесь! Только не могла понять, почему Леонид сравнивает меня с пилой! Я пока в здравом уме и не позволяю себе характерной моему возрасту ворчливости и выражению недовольства. Тем более, не навязываю свой стиль питания, хотя он оздоравливает и продлевает жизнь.
– Да, что вы, мама! Мы, действительно, пробовали разыграть фрагмент пьесы, чтобы Зоя услышала, как это звучит, и, возможно, внесла коррективы! – Леонид поднялся с кровати, подошёл, бережно взял узкую сухую ладонь тещи и аккуратно коснулся губами. Она с достоинством отняла руку, вздохнула. Потом обратилась к дочери: «Я жду тебя на кухне с рецептом, Зоенька». Дочь схватила со столика смартфон: «Сейчас, мамулечка! Я найду! Ты какой хочешь испечь? Творожный, вишневый, малиновый?»
– Ты придешь в кухню. Мы сделаем ревизию продуктов, обсудим, решим, а потом станем печь для вас, дорогие. …Я же сладкое почти не ем.
– Хорошо. Я только приберу сначала здесь. Можно?
– Конечно, – ответила мать, оглядывая комнату. – Можешь не торопиться. Здесь нужно, действительно, навести порядок. …И поменять воду в вазе с цветами. И сменить короткие шорты на что-то приличное. Ты сама отлично видишь. Дочь закивала: «Конечно, конечно!», и начала лихорадочно собирать листки с текстом. Альбина медленно повернулась и, вернув себе прежнее расположение духа, с прямой спиной, «выплыла» из комнаты.
Она не пошла сразу на кухню. Вошла в свою комнату, плотно закрыла дверь. Присела у туалетного столика, достала записную книжку из выдвижного ящика. Задумалась на несколько секунд, потом начала писать: «Утверждают, что природа отдыхает на детях. Как ни прискорбно это отмечать, но на моих она отдохнула с комфортом. Сын, бросив биофак, работает садовником в бывшем дворянском имении, в услужении, так сказать, у новых русских. Дочка – актриса подвального мини-театра на полтора зрителя с зарплатой в те же полторы копейки. Слабенькая актрисулька, возомнившая вдруг себя сценаристкой, а имя ей – бездарность. Зять – микроскопический представитель офисного планктона. Ни глубокого ума, ни знания жизни, ни умения нормально заработать для семьи, хотя возможностей сейчас масса. Но для этого нужен набор соответствующих качеств, которыми он не наделен. Пустое место. Даже фамилию взял нашу, когда Зоя отказалась стать Кощеевой и оставила девичью фамилию – Давыдова. Что будет с ними, когда уйду вслед за мужем? Но это уже не будет меня волновать. Будут учиться жить без меня».
Когда теща вышла из спальной, Леонид быстро закрыл дверь и обратился к жене негромко, но сердито:
– Тебе не надоело?
– Что, Лёнчик?
– Быть безропотной служанкой у матери, у нашей вдовствующей королевы, которой мы по горло обязаны всем этим …благополучием… – он обвел взглядом светло-карих глаз пространство, над которым добросовестно поколдовали дизайнер и мастера - отделочники. – Может, нам пора выйти из зоны комфорта и начать жить проще, но на свободе.
Зоя испуганно замахала руками: «Нет! Ни за что! Однажды в студенческие годы мне захотелось свободы. Родители дали возможность получить опыт жизни на съемной квартире с пустым холодильником и с пьяным соседом за стеной! Свободы наелась быстро. Два месяца не прошло, как вернулась домой. Я предпочитаю даже не вспоминать об этом. И ты помнишь аргументы моей героини в пьесе. Тоже самое у нас! Надо повторить?»
– Не надо. Но я хочу сказать, – он снизил голос, – моего терпения пока хватает не реагировать на завуалированные, как ей кажется, указания, тыкание нас, как котят, в прикрытое флёром интеллигентности дeрьмо! Но от этого дeрьмо не перестает им быть, понимаешь? И, в конце концов, если в квартире жара, для какого чёрта я должен снимать шорты и надевать брюки? Чтобы не оскорблять своим неподобающим видом светлые очи её величества?
– Лёнь! Лёнь! – воскликнула жена, тряхнув светлыми волосами. Он испугался, что наговорил лишнего и стал просить прощения.
– Нет! Подожди! Повтори предыдущую фразу. Это здорово! Я впишу в текст пьесы. Как ты сказал? Неподобающим видом не оскорбить светлые очи её величества? – она стала метаться по комнате в поисках ручки и вдруг остановилась: «Черт! Вроде, я читала эту фразу у кого-то из классиков. Кажется, у Салтыкова – Щедрина».
– А мы её сейчас немного изменим, а смысл оставим. Так ты согласна, что мамаша у нас вдовствующая королева, а мы её безропотные поданные, – решил уточнить муж.
– Конечно, согласна.
– А когда избавимся от её владычества?
– Когда заработаем денег на отдельную квартиру, а для этого тебе надо сменить работу.
– И тебе тоже! – парировал муж.
Они посмотрели друг на друга и в унисон сказали: «А это не реально!»
Прошло два часа. В квартире Давыдовых вновь царит спокойствие, комфорт, уют. Трое сидят за столом в просторной светлой кухне. В вазе красуются фрукты, благоухает вишнёвый чизкейк на тарелке, манит аромат недешевого кофе в изящных чашках из тонкого фарфора, привезенных когда-то отцом из командировки в Китай, сияют добротою надетые маски, почти приросшие к лицу и переставшие доставлять дискомфорт.
Все красиво, вкусно, мило, достойно…
Т. Синькова.
****************
Маска личности – это наш способ подправить себя под реалии существующего мира, понятия и традиции поведения в обществе. Чтобы быть принятым другими людьми, мы подменяем себя на удобных, приветливых, (…) благополучных, послушных, идеальных, (…) веселых, активных, дерзких, и любых других, только чтобы не быть отвергнутыми и понравиться окружающим людям, родителям и друзьям.
Конечно, маска вполне пригодна и функциональна для поведения в обществе, потому как её ношение одобряется во многих кругах, с помощью этого инструмента можно решить какие-то вопросы, возможно. …Однако, маска не способна удовлетворить истинную потребность каждого человека – установление глубоких, искренних связей и отношений. Это то, чего хотел бы каждый человек. (…) Многие люди вообще не помнят себя настоящих и давно отождествили себя с маской.
Источник цитаты здесь. Сайт «Спас».
Следующий рассказ из цикла "Наш маски" здесь.