«КАК С СЫНАМИ»
«Если вы терпите наказание (а это слово, «наказание», означает дисциплину в целях воспитания детей),— писал апостол Евреям , — то Бог поступает с вами, как с сынами. Ибо есть ли какой сын, которого бы не наказывал отец? Если же остаётесь без наказания (или дисциплины), которое всем обще, то вы — незаконные дети, а не сыны» (Евреям 12:7-8).
Если бы я обратился к комментариям Мэтью Генри, Адама Кларка, Джеймисона, Фосетта, Брауна или других, я, вероятно, нашел бы несколько мудрых и полезных комментариев к этим стихам. Но самый лучший и поучительный комментарий даст сама жизнь тому, кто с открытыми глазами наблюдает, размышляет, помнит и оценивает наказания собственной юности.
Вот уже несколько дней я с удивлением и глубоким интересом наблюдаю за наказанием или дисциплиной по отношению к одному из моих маленьких внуков, которому еще нет и года. Его распирает от «бодрости духа». Он просто кипит жизнью. Одна из его главных радостей — залезть в ванну. Совершенно восхитительно наблюдать, как он играется, воркует, булькает и брызгает водой на себя и на любого, кто приближается, и моргает, когда вода попадает ему в глаза, упиваясь одной из главных радостей своей юной жизни. Но как же ненавидит маленький невежа раздеваться и переодеваться до и после купания! Он брыкается и размахивает руками в нетерпеливом протесте, плачет и возражает всеми возможными детскими способами, в то время как его настойчивая мать игнорирует все его возражения, не спрашивая, что ему нравится, надевает на него такую одежду, какую считает лучшей, плюхает его в коляску и выкатывает румяного на крыльцо для утреннего сна на солнышке и мягком весеннем ветру.
Все это для него наказание, дисциплина, взбучка. Не суровая, но нежная и мудрая, однако для него она кажется «печалью». «Всякое наказание в настоящее время кажется не радостью, — пишет Апостол, — а печалью; но после (заметим это «после» и возблагодарим и смиримся), но после наученным через него доставляет мирный плод праведности». Младенец медленно, но верно усвоит в этом обязательном процессе, что он должен подчиняться законному авторитету и высшей мудрости и что на первом месте должно стоять не то, что в данный момент приятно, а то, что правильно и хорошо. И когда-нибудь он обнаружит, что столь «печальная» для него настойчивость его непреклонной матери была не чем иным, как выражением мудрой, вдумчивой, жертвенной любви.
«Бог поступает с вами, как с сынами». «Ибо Господь кого любит, того наказывает». «Блажен человек, которого вразумляет Бог, и потому наказания Вседержителева не отвергай, ибо Он причиняет раны и Сам обвязывает их; Он поражает, и Его же руки врачуют» (Иов 5:17-18).
Если отец и мать мудры, их наказание или дисциплина будет расти вместе с ростом младенца и раскрываться по мере его развития. Они, вероятно, часто будут сильно сбиты с толку, они заметят, как их собственные сердца будут подвергнуты исследованию, и обнаружат, что их ум и дух тоже испытывают дисциплину и наказание способами, которые для них в настоящее время кажутся «печалью». Но если они смиренно в молитве с терпением и доверием ставят правильное и доброе на первое место, они обнаружат, что пока они воспитывают ребенка, Бог в любви обучает их самих и приводит к близкому, сознательному общению с Собой в Его великом и чутком труде по спасению и обучению падшей расы, которая хочет идти своим путем и предпочитает удовольствие праведности. И, если они мудры, они заметят, что Бог так же настойчиво наказывает их, как и они наказывают своего малыша, и по той же причине - ради их блага.
По мере того, как ребенок становится старше, наказание иногда должно стать более суровым и строгим. Если он уступит их слову, он будет счастлив; но если он не будет руководствоваться этим словом, то, возможно, придется воспользоваться розгой. «Розга и обличение дают мудрость, - писал Соломон,- но отрок, оставленный в небрежении, делает стыд своей матери». Я не знаю, смогу ли я превзойти Соломона; он упоминает розгу перед обличением, но я бы предложил обличение до розги. Сначала следует использовать мягкие меры. Господь умоляет Свой народ. «Вразумлю тебя, наставлю тебя на путь, по которому тебе идти; буду руководить тебя, око Моё над тобою. Не будьте как конь, как лошак несмысленный, которых челюсти нужно обуздывать уздою и удилами, чтобы они покорялись тебе», — говорит Он (Псалом 31:8-9). Как нежен и милостив Бог! И как часто я видел мудрую мать, способную советом помочь своему ребенку и направить его одним только взглядом.
Но ребенка, который не следует подобному руководству, следует учить более строгими методами. Настоящая любовь не лишает ребенка надлежащей дисциплины. «Кто жалеет розги, тот ненавидит сына, — писал Соломон, — а кто любит, тот с детства наказывает его» (Притчи 13:24).
«Бог поступает с вами, как с сынами». «Ибо Господь кого любит, того наказывает». Давайте учиться у Небесного Отца тому, как быть истинными отцами и матерями.
«Наказывай сына своего, доколе есть надежда, и не возмущайся криком его» (Притчи 19:18).
«Наказывай сына твоего, и он даст тебе покой, и доставит радость душе твоей» (Притчи 29:17). Ибо «глупость привязалась к сердцу юноши; но исправительная розга удалит его от него». (Притчи 22:15).
Тот родитель получает, наконец, самую почтительную и глубокую привязанность ребенка, который проявляет самый добрый, самый мудрый, но самый твердый и самый неизменный контроль над ребенком. Однако твердость должна уравновешиваться справедливостью, иначе ребенок озлобится и превратится в угрюмого бунтовщика.
Моя милая мама была доброй, но не всегда твердой. После смерти моего отца она осталась одна со мной, своим крошечным мальчиком, и все источники ее глубокой любви и нежной привязанности струились вокруг меня, и часто, когда ей следовало бы быть твердой и непреклонной, она поддавалась тающей нежности, которой я всегда был рад воспользоваться. Я этого не помню, но она сама говорила мне, что я был бы избалован, не выйди она снова замуж и не найдя в моем отчиме противовес своей нежности. Он был твердым и непреклонным, и я благоговел перед ним, что было мне на пользу. У него был сын примерно моего возраста, и он равным образом был строг к обоим из нас. Но в то время как отчим был тверд с нами, я чувствовал в моем мальчишеском сердце, что он не всегда был справедлив. Он был нетерпелив. Он впадал в ярость. Он был поспешен и не всегда находил время, чтобы выяснить все факты, и временами я озлоблялся и мог бы быть испорчен им так же верно, как и материнской нежностью, если бы их методы не уравновешивали друг друга. Они оба нуждались в более тонком и твердом самоконтроле, чтобы мудро дисциплинировать растущих мальчиков.
Моей милой, прекрасной матери нужно было твердо контролировать нежность своих чувств и потоки своей привязанности, а отчиму — бездумную быстроту своих поспешных суждений и нервную страсть своего взрывного темперамента. Но хотя, на мой взгляд, он порой и наказывал нас несправедливо, все же иногда он жалел нас, когда мы действительно заслуживали порки. Таким образом, по большому счету, мы получили все, что нам причиталось, и в моей памяти нет никаких разногласий с тем, как он поступал, а только благодарность, теплота и глубокое желание, чтобы по прошествии стольких десятков лет я смог каким-то образом отплатить ему свой долг.
Но именно перед моей дорогой мамой я в неоплатном долгу любви и благодарности. Когда я стал старше, ее кротость и нежность стали самым мощным инструментом дисциплины для моего своенравного духа, точно так же, как благодать сильнее закона, чтобы сокрушать и переделывать ожесточенные сердца, и точно так же, как Голгофа имеет большее значение для искупления, чем гора Синай. Может ли вечность стереть память и убрать боль в моем сердце, вызванную взглядом, которым она одарил меня, когда я был всего лишь тринадцатилетним юношей? Мой отчим однажды что-то несправедливо потребовал от меня, как мне казалось, и я воспылал внутренним негодованием, когда появились моя мать с приятельницей, и весь мой сдерживаемый гнев вылился в горячих гневных словах об отчиме. Мать пыталась заставить меня замолчать, но я был слишком зол. Я выпалил все, что было у меня на сердце. Слова вылетели. Но в ту ночь, когда я пошел поцеловать маму на прощание, как делал это всегда, она взглянула на меня с горем и болью, которые не покидали меня более полувека. Ее возлюбленный образ истлел под зеленой травой и маргаритками, и дождь лил на нее, и снега более полусотни зим укрывали ее могилу белизной плащаницы, но карающая боль, проникшая в мою душу из ее израненного сердца с этим взглядом, до сих пор со мной; и по сей день, после всех этих лет, я могу в любое время закрыть глаза и увидеть страдальческий, скорбный взгляд в прекрасных глазах моей дорогой мамы.
Если родители воспитывали своих детей так мудро, что испытывали к детям глубокую привязанность, вызывая при этом высочайшее уважение, то придет время, когда взгляд будет весомее закона, а характер любимого и уважаемого родителя будет иметь большую власть над ними и помогать формировать ребенка в праведности больше, чем все, что родитель может сказать или сделать. Повелевающая власть и наказания закона должны уступить место более проницательной и очищающей самодисциплине, которую взрастили признанная вера, надежда и любовь родителей. Разочарование же в последних причинит глубочайшую и непреходящую боль сердцу ребенка. Это Божий путь.
«Бог поступает с вами, как с сынами!»
Было время, когда Иисус повернулся и упрекнул Петра резкими, твердыми словами: «Отойди от меня, сатана; потому что думаешь не о том, что Божие», но однажды характер и дух Иисуса настолько овладели Петром, что одного взгляда было достаточно, чтобы разбить его сердце. Петр в панике из страха отрекся от Иисуса и клялся: «Я не знаю этого Человека»; это было все, но этого было достаточно. «Петр вышел и горько заплакал», и до самой смерти Петр не мог забыть того взгляда. Это разбило его сердце, а «жертва Богу — дух сокрушенный».
Вот окончательный триумф наказания, которое совершает Божья любовь. Однажды сокрушив наш дух, Он сможет впредь вести нас одним Своим взглядом. Мы будем счастливы, глядя на все, что сбивает нас с толку, на болезнь и тревогу, на страдания, а также простые и приятные вещи как на инструменты в руках нашего Небесного Отца для наказания, полировки, совершенствования нашего характера и расширения нашего влияния.
Враги Джона Буньяна предлагали выпустить его из тюрьмы, если он больше не будет проповедовать, но он ответил, что прежде, чем дать такое обещание, пусть зарастут мхом его глаза, поэтому они держали его в этой грязной Бедфордской тюрьме среди самых гнусных преступников двенадцать томительных лет. Они думали остановить его служение, но лишь сделали его служение долгим и всемирным, ибо в эти годы он молился, мечтал, радовался и написал свое бессмертное «Путешествие пиллигрима».
Ограничение, наложенное на него в тюрьме человеком, было Божьей возможностью высвободить его умственные и духовные силы.
Павел был бы потерян во мраке древности и неизвестен никому, если бы не его письма, написанные из темницы. Нерон заковал его в цепи, а тело заключил в темницу, и через это ограничение Бог высвободил его влияние на все времена и на все народы. Это закон: освобождение приходит через ограничение. Мы умираем, чтобы жить, нас хоронят, чтобы мы воскресли, нас наказывают, чтобы мы могли совершенствоваться.
«О, бездна богатства и премудрости и ведения Божия! Как непостижимы судьбы Его и неисследимы пути Его!»
