Ровно 105 лет назад, 6 июля 1918 года, в Москве разгорелся мятеж левых эсеров, в истории которого тоже много неясного. Да, именно так — тоже. Основная канва событий 105-летней давности известна всем, кто более или менее знаком с историей России. Но всё же вкратце перескажем, что произошло в Москве 6-7 июля 1918 года, а главное — что предшествовало этим событиям.
Альянс радикальных социалистов
Начнём с того, что Октябрьская революция — это захват власти не большевиками, а всеми радикальными революционными силами. В Военно-революционный комитет (ВРК), созданный по инициативе Льва Троцкого как председателя Петросовета, входили не только большевики, но и левые эсеры, и анархисты. Причём левые социалисты-революционеры вошли в него по предложению самого Троцкого. Председателем ВРК, опять-таки — с подачи Троцкого, был избран левый эсер Павел Лазимир. Собственно эта структура и руководила Октябрьским переворотом.
Правда, сперва левые эсеры отклонили предложение большевиков войти в Совет народных комиссаров (Совнарком — СНК), считая, что необходимо создать «однородное социалистическое правительство», то есть правительство из представителей всех социалистических партий. Но вскоре всё же вошли в него. В Совнаркоме они взяли портфели наркомов земледелия (Андрей Колегаев), имуществ (Владимир Карелин), юстиции (Исаак Штейнберг), почт и телеграфов (Прош Прошьян) и местного самоуправления (Владимир Трутовский), также в СНК вошёл как комиссар без портфеля левый эсер (Владимир Алгасов).
В декабре 1917 года левые эсеры окончательно оформили разрыв с Партией социалистов-революционеров (до этого они были левой фракцией ПСР) и создали свою партию — Партию левых социалистов-революционеров (ПЛСР).
Похабный мир
Большевики шли на захват власти, вооружённые тремя лозунгами: «Фабрики — рабочим!», «Земля — крестьянам!», «Мир — народам!». Мир без аннексий и контрибуций — звучит красиво. Но на деле он означал согласие на капитуляцию России перед Германией. Сторонником «похабного мира» был вождь большевиков Владимир Ленин. Но его поддерживали далеко не все соратники. Например, Николай Бухарин считал, что Советская Россия должна перейти к «революционной войне с империалистической Германией». Ещё до Октябрьской революции, на VI съезде РСДРП (проходил полулегально в конце июля — начале августа 1917 года в Петрограде) «любимец партии», как назвал Ленин Бухарина, доказывал, что если «наша крестьянско-пролетарская революция победит раньше, чем вспыхнет в Западной Европе и других странах», то перед русской революцией «на очередь встанет объявление революционной войны, то есть вооружённая помощь ещё не победившим пролетариям». «Эта война может носить различный характер, — прожектёрствовал Бухарин. — Если нам удастся починить разрушенный хозяйственный механизм, мы перейдём в наступление. Но если у нас не хватит сил на ведение наступательной революционной войны, то мы будем революционную войну оборонительную. Тогда бы будем иметь право заявить пролетариату всего мира, что мы ведём священную войну во имя интересов всего пролетариата, и это будет товарищеским призывом».
Придя к власти, большевики начали переговорный процесс с германским командованием о заключении сепаратного мира. Советская делегация во главе с Львом Троцким встретилась с немецкими эмиссарами в Брест-Литовске. В январе наглые немцы выставили такие огромные притязания, что они обескуражили даже большевиков. Троцкий сообщил в Петроград, что считает необходимым, чтобы советское правительство вышло из переговорного процесса с Германией, отказалось от подписания аннексионного мира, но одновременно заявило бы и о прекращении войны. Ленин ответил, что считает план Троцкого «дискутабельным» и написал свои «Тезисы по вопросу о немедленном заключении сепаратного и аннексионного мира».
8 января 1918 года члены ЦК РСДРП (б) собрались на совещание. И большинство из них Ленина не поддержали. 32 члена ЦК из 63 высказались за продолжение революционной войны. Так, Варвара Яковлева заявила: «Погибнем с честью с высоко поднятым знаменем. Всё, чтобы загорелась международная революция в Европе!». План Троцкого, который заключался в формуле «ни войны, ни мира», нашли приемлемым 16 членов ЦК. А за предложение Ленина подписать мир немедленно на условиях немцев проголосовали всего 15 человек. В большевистской партии сформировалась фракция «левых коммунистов», ядро которой составили Николай Бухарин, Андрей Бубнов, Карл Радек, Александра Коллонтай, Валериан Куйбышев и глава ЧК Феликс Дзержинский. И идеи левых коммунистов находили широкий отклик в партии.
Левые эсеры всегда отвергали мирный договор с Германией. 23 февраля на заседании ВЦИК (Всероссийского центрального исполнительного комитета) они проголосовали против подписания Брестского мира, а в середине марта на IV чрезвычайном съезде Советов — против его ратификации. Левые коммунисты на этом съезде воздержались от голосования, но выступили с декларацией, её зачитал Куйбышев, с осуждением договора и с призывом «к священной обороне социалистической революции».
В итоге договор ратифицировали. Левые эсеры вышли из Совнаркома. Но при этом члены этой партии продолжали работать в других советских учреждениях, во ВЦИК, в ЧК и т.д., а также участвовать в строительстве Красной армии. Так, Прошьян продолжал оставаться членом Президиума ВЦИК, а в мае он стал ещё и наркомом внутренних дел Союза Коммун Северной области (в это объединение входили Петроградская, Псковская, Новгородская, Олонецкая и Архангельская губернии). Первым заместителем Дзержинского в ВЧК был эсер Вячеслав Александрович (Пётр Дмитриевский). «…Права его были такие же, как и мои, имел право подписывать все бумаги и делать распоряжения вместо меня. У него хранилась большая печать… Александровичу я доверял вполне. Работал с ним все время в Комиссии, и всегда почти он соглашался со мною, и никакого двуличия не замечал», — рассказывал на следствии Феликс Дзержинский после подавления мятежа левых эсеров.
«Россия свободна от Мирбаха!»
В начале июля 1918 года прошёл III съезд ПЛСР, который постановил «разорвать революционным способом гибельный для русской и мировой революции Брестский договор».
5 июля в Москве в Большом театре собрался V съезд Советов. Большинство на нём имели большевики благодаря принятой системе выборов: один делегат делегировался от 25 тысяч избирателей-горожан и от 125 тысяч деревенских избирателей. Такая система была выгодна большевикам, которые имели в городах более прочные позиции, чем эсеры. «Фабрикация большевиками твёрдого большинства обернулась кошмаром для левых эсеров на первой сессии Пятого съезда Советов, — пишет американский историк Алекс Рабинович. — Сначала Троцкий выступил с просьбой санкционировать арест и даже расстрел неизвестных «агентов иностранного империализма», агитирующих Красную армию за наступление на Украине. Так как эта агитация, как и кампания за немедленную отмену Брестского договора, открыто велась левыми эсерами, руководство левых эсеров правильно истолковало эту просьбу как попытку предупредить запланированную левыми эсерами атаку на договор во время съезда и как потенциальную угрозу расправы. После того, как попытка отложить голосование по просьбе Троцкого провалилась, вся делегация левых эсеров с шумом покинула зал. В зале остались только большевики, просьба Троцкого получила единогласную поддержку».
То есть, по мнению Рабиновича, эсеры не думали поднимать мятеж, но агрессивное поведение большевиков не оставило им другого выбора. Скорее всего левые эсеры рассчитывали на блок с левыми коммунистами, но те остались верны партийной дисциплине.
6 июля чекисты, члены ПЛСР Яков Блюмкин и Николай Андреев пришли в посольство Германии в Москве и попросили о личной встрече с послом Вильгельмом фон Мирбахом. На входе они показали удостоверения (мандаты ВЧК), подписанные Дзержинским. Немецкий посол их принял. Во время беседы с немецкими дипломатами чекисты выхватили револьверы, начали стрелять в посла и сотрудников посольства, Блюмкин взорвал бомбу, а Андреев застрелил-таки Мирбаха. В возникшей суматохе Блюмкин и Андреев сумели выбежать из здания посольства (по другой версии — выпрыгнули в окно). У крыльца их поджидал автомобиль, который отвёз их в штаб отряда ВЧК, возглавляемого бывшим матросом, левым эсером Дмитрием Поповым, в Большом трёхсвятительном переулке. Вскоре туда явился Феликс Дзержинский якобы для того, чтобы арестовать убийц Мирбаха. Пока председатель ВЧК искал Блюмкина и Андреева, в штабе Попова собрался почти весь ЦК ПЛСР. Якобы Дзержинский потребовал ареста лидеров эсеров. Но в итоге Попов арестовал его самого.
В общей сложности, во время мятежа левые эсеры взяли в заложники 27 большевистских функционеров, в том числе заместителя Дзержинского Мартына Лациса. Отряды левых эсеров во главе с Прошьяном захватили московский телеграф. Караул у штаб-квартиры ВЧК на Лубянке состоял из матросов и красных финнов из отряда Попова, отчего создавалось ощущение, что против большевиков взбунтовалась вся ВЧК. Как вспоминал Владимир Бонч-Бруевич, Ленин при известии, что и Лубянка под контролем руках мятежников «даже не побледнел, а побелел».
Тем временем лидер партии левых эсеров Мария Спиридонова пришла на V съезд Советов и заявила с трибуны: «Россия свободна от Мирбаха!».
Из всех частей Московского гарнизона большевики смогли опереться только на латышских стрелков — все остальные части либо поддержали мятежников, либо объявили о своём нейтралитете. Приказ Троцкого частям Московского гарнизона выступить против восставших был выполнен только Комендантским полком и Школой военных курсантов, причём Комендантский полк вскоре бежал.
Латышские отряды насчитывали 3300 бойцов. Но их надо было ещё перебросить в Москву с Ходынского поля, где они праздновали национальный праздник — Янов день. Командир латышских стрелков Иоаким Вацетис справился с задачей. Правда, на него и других командиров латышских подразделений выходили представители британских спецслужб и пытались их различными посулами вывести из игры. Британцы рассчитывали на то, что мятежники победят и разорвут Брестский мир. Однако латышские стрелки не изменили большевикам и 7 июля жестоко, в том числе помощью артиллерии и бронетехники, подавили восстание левых эсеров за несколько часов. Так, штаб Попова они обстреляли прямой наводкой из пушек, несмотря на то, что в этом здании в тот момент находились арестованный Дзержинский и другие большевики, задержанные левыми эсерами. «Причины жестокого обращения большевиков с левыми эсерами после убийства Мирбаха» частично можно объяснить, считает Рабинович, «необходимостью успокоить германское правительство».
Наркомвоенмор Троцкий назвал произошедшее «безумным» и «беспримерной авантюрой», в которой «легкомыслие, вероломство и провокация соединились в одно отвратительное целое».
По горячим следам большевики расправились с активными участниками выступления. Пытавшегося бежать из Москвы чекиста Александровича задержали на вокзале и вскоре расстреляли, как и 12 сотрудников ВЧК из отряда Попова. Сам Попов бежал на Украину, где примкнул к махновцам. После уничтожения большевиками махновского движения его задержали в Харькове украинские чекисты. Дзержинский лично распорядился, чтобы Попова этапировали в Москву. Весной 1921 года Попова расстреляли. Убийца Мирбаха Андреев тоже бежал к Махно, но порядки повстанческой армии он не воспринял, покинул её и вскоре умер от сыпного тифа.
Другой участник убийства Мирбаха, Яков Блюмкин, бежал в родной Киев, где стал секретарём местной подпольной ячейки ПЛСР. Его пленили петлюровцы и жестоко его пытали, выбили ему все передние зубы, но Блюмкин выжил. В апреле 1919 года он явился с повинной в киевский ВЧК. Военный трибунал приговорил его к расстрелу. Но за него вступился Лев Троцкий. И следственная комиссия с одобрения Дзержинского амнистировала Блюмкина, который во время Гражданской войны руководил личной охраной Троцкого, а затем служил в советской разведке до 1929 года.
Что касается самой партии левых эсеров, то её руководители понесли сравнительно лёгкие наказания. Правда, сама партия 11 июля была объявлена большевиками вне закона. Любопытно, что значительная часть рядовых членов партии левых эсеров и даже некоторые лидеры партии не поддержали мятеж. Партия раскололась, и в сентябре 1918 из неё выделились Партия народников-коммунистов и Партия революционного коммунизма, которые вскоре влились в РКП (б).
Так что же произошло 6 июля 1918 года?
Версия первая — провокация чекистов. В пользу этой версии говорит тот факт, что во главе ЧК стоял левый коммунист Феликс Дзержинский, который, как и левый эсеры, был против подписания Брестского мира. И в штаб отряда Попова он пришёл не для того, чтобы арестовать Блюмкина и Андреева, а как в штаб восстания. Учитывая популярность в РКП (б) идей левых коммунистов, Дзержинский вполне мог рассчитывать на то, что отстранение от власти фракции Ленина-Свердлова поддержат многие партийцы. Немецкие дипломаты в донесениях отмечали, что чекисты не слишком ретиво реагируют на их сигналы о работе в России, в том числе в Москве, агентов Антанты. В свою очередь сами страны Антанты, не признавая власть Совнаркова, заявляли о готовности помочь России технически, если она продолжит воевать с Германией. Нельзя исключать того, что чекисты, настроенные против Брестского мира, поддерживали связи с британскими спецслужбами. После подавления мятежа Дзержинского отстранили от руководства ЧК. Он вернулся на свой пост только в августе 1918 года.
Версия вторая — провокация Троцкого, Ленина и Свердлова. Зная, что левые эсеры собираются «революционным способом» разорвать Брестский мир, большевистская верхушка не дала нормально работать фракции левых эсеров на V съезде Советов, и эсерам ничего не оставалось делать, как прибегнуть к той тактике, которой они придерживались до революции — террору. А вот городское восстание — явно не их конёк. Во время мятежа отряды эсеров действовали вяло. Подавление мятежа развязало большевикам руки. «Если посмотреть на это дело ретроспективно, то становится ясно, что убийство Мирбаха левыми эсерами сыграло Ленину на руку и что тем самым партия левых эсеров, как мощная всероссийская сила, решилась на жертвенное самоубийство», — отмечает Алекс Рабинович.
Однако такая провокация была бы для Ленина и его сторонников большим риском. Большевистский режим находился в кризисе. «Сегодня, после более чем двухмесячного внимательного наблюдения, я не могу более поставить благоприятного диагноза большевизму: мы, бесспорно, находимся у постели тяжелобольного; и хотя возможны моменты кажущегося улучшения, но в конечном счёте он обречён», — писал Мирбах в донесении статс-секретарю МИДа Германии Рихарду фон Кюльману. То, что обречён был Мирбах, в данном контексте неважно. Важно, что многие наблюдатели видели, что советская власть и большевистская партия расколоты. С другой стороны, после подавления мятежа левых эсеров левые коммунисты перестали заявлять о себе. Они полностью приняли «линию партии» (линию Ленина). Таким образом, Ленин использовал эсеровский мятеж для сплочения собственной партии.
Версия третья — истерический выброс партийной верхушки ПЛСР. Как следует из письма лидера левых эсеров Марии Спиридоновой, убийство Мирбаха было личной инициативой нескольких руководителей эсеров, в том числе её, и никакого восстания не было, а все дальнейшие действия левых эсеров были «самообороной». О «самообороне» говорил на следствии и Попов. Большинство историков русской революции склоняются к этой версии, учитывая личные качества «эсеровской мученицы» — Спиридоновой. А именно её склонности к экзальтации.
Однако испытания большевиков 7 июля не закончились. Буквально через несколько дней после подавления мятежа левых эсеров в Москве против них выступит командир соединений Красной армии и бывший офицер императорской армии левый эсер Михаил Муравьёв.
Дмитрий Жвания