Практики медитации в мире - Молитва и медитация в католицизме

Владимир Челищев (Линденберг)

"Человечество молится"

Практики медитации в мире - Молитва и медитация в католицизме

Una Sancta, единая, святая церковь, возникшая из Духа, крови и жертвы Христа, Господа нашего. Через несовершенство человека, через его интеллект, его стремление к власти, его недоверие, тело и дух единой святой церкви, церкви святых, распались на враждующие группы. Христос един и Его жертва и Его учение едины и не неподдельны, и всё же людям удаётся их трактовать по-разному, и – о карикатурный образ человеческих несовершенств и слабостей! – распространились нена-висть, разделение, нетерпимость и разностороннее презрение. И каждый верит в своё право бороться с другими христианами во Имя Христа!

В то время как восточная церковь, сообразно с характером и темпера-ментом восточных народов, в основном целеустремлена на молитву, созерцательность, внутреннее видение, западная церковь, в соответствии с живым, активным на прогресс и борьбу, на достижение и приобретение рассчитанный характер своих народов, приобрела характер миссионерской, борющейся, подвижной и продвигающей церкви.

Восточная церковь по существу своему статична, а западная дина-мична. Восточная церковь столетиями сохраняла в структуре и ритуале своего характера, что было напечатлено святыми Амбросием, Василием и Григорием. Она почти не занималась миссионерством, и почти не знала схоластики (начётничества) и аполлогетики (поборничества). В ней и против неё почти не возникало сколько-нибудь известных реформаторских движений. В ней почти нет стигматизированных и экстатиков. "Господи помилуй" – наиболее часто повторяющаяся молитва восточных христиан: "Господи, помилуй мя грешного!" – он хочет только милости и любви Бога., он признаёт себя малым и смиренным и распростирает свою индивидуальность перед Богом.

Западный человек, напротив, уже очень рано развивает свою индивидуальность и её не в последнюю очередь гипертрофирует (придаёт чрезмерное значение). Он ориентирован на развитие, агрессию, борьбу, интеллектуальные диспуты, прогресс, организацию, власть и имущество, он остро страдает, спорит и сомневается. Западная церковь сопульсирует этим мощным захватывающим ритмам: мировое преобладание, власть, борьба с еретиками; созерцающее и служащее, к тому же обучающее и исследующее монашество. Пробуждение интел-лекта в схоластике, пламенная мистика, крестовые походы, обращение язычников, святые медитации, бедность и самопожертвование, учение и религиозный восторг, реформация и борьба с реформацией, революции, мученичество и рабочие священники… Изобилие религиозных само-отверженности, жертвенности и динамики, соответствующих темпераменту и характеру западных людей. Но все столетия наряду с динамикой протекают созерцательность,, молитва, медитация, смирение, аскеза, покорение чувственности, мочальничество, пустынничество.

Альдоус Хикслей говорит: "Стоит твёрдо, что мистическое видение непосредственные и интуитивные ручательства Божии составляют земную цель человеческой жизни. Деятельность только средство к достижению. Сообщество только до такой степени хорошо, когда оно своим членам делает возможным созерцательность, и минимум меньшинство созерцателей к благу каждого общества обязательно!"

Все святые и учителя церкви, молятся ли они в уединении в пещере пустыни или в келии монастыря, или служат, врачуют больных, поднимают крест на борьбу или миссию, имеют медитацию и аскезу для истинного пути человека к Богу, Духу и совершенству.

Один из влиятельнейших мистиков раннего христианства, Дионисиус Ареопагит (около 500 г.), пишет в своей "Небесной Иерархии" и в "Именем Божиим", что Бог является причиной всего сущего. Чтобы достигнуть Его близости требуется индивидуальное сознание ради неразличимого Существа Бога. Как раз это и достижимо через аскезу,, тишину, уединение, молчание, молитву, зрение, очищение, просветление и совершенствование.

Великий церковный учитель и святой католической церкви Августин (354-430), прототип западного человека, борющегося, сомневающегося, динамичного, с "беспокойным сердцем", даёт в своих сочинениях указа-ния по медитации и ставит её в духовной градации, как высшее средство на пути к совершенству и просветлению и в качестве пути к христианскому образованию личности. Об аскезе он говорит: "Когда я только всем моим существом Тебя , Господи, ухвачу, тогда мне не может больше причиниться боль и усталость; и моя жизнь, совсем полная Тобой, станет тогда только живой жизнью. Кого Ты исполняешь, того Ты направляешь; я же, так как я ещё Твой не полностью, я сам себе сейчас в тяжесть. Ещё спорят мои жалобные радости с достойными радости заботами, и за кем будет победа, я не знаю… Если праведный начнёт становиться другом Божиим, то произойдёт основательное преобразование с ним и в нём".

И о молитве: "Мы все, когда молимся, являемся нищими Божиими. Мы стоим перед дверью большого отчего дома, чтобы нечто обрести. Это нечто есть Сам Бог. Часто людям проще просить у Бога мирское, вместо Него Самого – так же как может быть, что Он даёт, более осчастливливающим является, чем Сам дарующий. Спроси богатого: "Ты взываешь к Богу, почему?" – "Чтобы Он создал прибыль!" – Таким образом ты призываешь не Бога, а прибыль. Взываешь к Богу, потому что стремишься к достижению денег, имущества, почёта, тогда и взывай к этим вещам…

Молитва, это крик сердца, не голоса и не губ. Во внутреннем звучит она, и Господь слышит её. Через веру и надежду, любовь молимся мы в постоянно согревающем стремлении. В определенные времена и часы молимся мы также и словами, благодаря которым наша устремленность усиливается. Тогда мы должны ум от прочих забот и предприятий, которые я бы сказал охлаждают устремленность к небесному, освободить. Слова молитвы должны нас пробуждать так, чтобы мы цель нашего стремления имели перед глазами. Иначе может совсем охладеть то, что тепло было начато, и может полностью потухнуть, что мы чаще раздувать должны.

Таким образом ни в коем случае не является бессмысленным и ненужным, если мы много времени тратим на молитву, так что другие работы являющиеся нашим долгом при этом пренебрегаются, ведь и во время любой работы необходимо пребывать в непрерывной молитве через внутреннее стремление к вечной жизни. Устремленность молится постоянно и тогда, когда язык молчит. Если ты всегда имеешь потребность, то и всегда молишься. Если в тебе пребывает любовь, то ты молишься непрерывно, имеешь постоянное устремление.

Как многие взывают своим голосом, но немы сердцем, но и как многие молчат губами, но взывают в святом благоговении, и Бог слышит их. Много любви и немного слов, когда ты молишься!"

Прекрасные слова говорит он о мышлении и памяти, и искусстве освобождаться от мысленного содержания: "Велико могущество памяти. Какая потрясающая тайна, о Боже, какое глубокое безбрежное изобилие! И это душа, и это я сам! Что же я есть, Боже мой? Что я за существо? Жизнь так разнообразна и многообразна и совсем неизмерима! Моя память, смотри, это поля, пещеры, заливы без числа, бессчётно наполнено неисчислимыми вещами каждого вида, являются образами, как в общем тела, это вещи сами, как в науках, есть некоторые понятия и рисунки, как при движениях души, которая себя, если душа уже не страдает, в памяти сохраняет, и таким образом с этим в душе пребывает. Через это всё бегу я туда и сюда, лечу сюда и туда, как только могу, и нет этому конца. От такого могущества есть память, от такого могущества есть жизнь в человеке, который смертен.

Что я должен делать, о, жизнь моя, о, Бог мой? Наружу хочу я сам через эту мою силу, которая зовётся памятью, наружу хочу я через неё, чтобы достигнуть Тебя, сладкий Свет! Что говоришь Ты мне? В то время как я через мою душу к Тебе поднимаюсь, который Ты жалеешь обо мне, буду я и эту силу, которая зовётся памятью, перелезать, желая Тебя ощутить, откуда Тебя ощутить можно. Память имеют также и животные и птицы, как иначе они находили бы свои гнёзда и лежбища, и многое другое, к чему они привычны; да, они не могли бы привыкнуть ни к какой вещи без памяти. Так хочу я всё же наружу через память, чтобы то ощутить, что меня отличает от четвероногих животных и мудрее меня создал, чем то, что летает в небе. Также через мою память хочу я наружу, чтобы Тебя – только где? – найти, Ты истинно добрый, Ты истинно положительно блаженство, да – где Тебя искать? Ибо, если я найду Тебя снаружи, и не в моей памяти, то как мыслю я себя Твоим?"

Для опустошения и выключения мыслей нужно уединение; человек должен укрыться во внутренней тишине от шума внешней жизни: "В толпе тяжело увидеть Христа. Определённое одиночество в своём духе необходимо. В некотором роде скрытого видения зрят Его. Большая толпа мешает Иисуса видеть.

Внутренней пустынью является совесть, глубокое уединенное убежище, в которое не вступают ни нога, ни глаз никакого другого человека. Давайте будем там с верой жить. В уединении открываются источники духа. Небесная влага бьёт ключом в сердце человека, который хорошо знаком со Словом Божиим. Ты читал, ты слышал, чисто и прозрачно, и благочестивых чувств ты набрался в сердце твоём. В сокровенности духа, в доброй совести, там святой покой. Тут поднимается тихо воспоминание в душе твоей, воспоминание о Слове Божием, как источники струятся, как ручейки сильно текут. Тогда ты можешь хорошо с твоими братьями покоиться, исполнившись сладкой надежды.: "Воистину мне хорошо; здесь моё упование, здесь обетование Божие. Он не лгал, это мне ясно!"

Никогда не останавливайся на пути самосовершенствования. Всегда оставайся недовольным тем, чем ты являешься, если ты хочешь достиг-нуть того, чем ты ещё не являешься. Ибо, если ты себе понравишься, тотчас отступишь назад. Если же ты скажешь: "достаточно!" – это будет твоё падение. Всегда прибавляй, всегда продвигайся! Не пожелай в пути задержки, возвращения к прежнему, не желай сойти с пути. Остаётся сзади тот, кто не продвигается вперед; обратно идёт, кто назад оборачивается к тому, с чем он уже простился. Сходит, кто отступился. Лучше идёт хромой по пути, чем бегун по ложному пути."

Но никакое служение души и никакое совершенствование не мыслимо без любви и радости: "Вера это нечто великое, но она ничто, если не включает любовь!" – или ещё более: "Если бы я все тайны знал и дары мудрости и всю веру имел, так что и горы мог переставлять, но не имел любви, я ничто!" – Итак, не говори: "Я имею веру и с меня довольно!" – Так же и дьявол верит и дрожит. Черти верят, но они не любят. Никто не может любить, кто не верит. Здесь любовь всё снова обновляется из Святого Духа, день за днём людьми, которые хотят, верят, молятся, прошедшее забывают и в будущее простираются.

Начальная любовь есть начальная святость, возрастающая любовь есть возрастающая святость, совершенная любовь есть совершенная святость – любовь из чистого сердца, с чистой совестью, из непритворной веры.

Бери в дорогу страх, чтобы не захотеть согрешить, если это будет безнаказанно. Сперва нужно преодолеть страх, чтобы любовь восторжествовала. Страх воспитывает. Он должен отступить, чтобы привести к госпоже, к любви!

Как меж людей самих может быть связь без любви? Напротив, так велика она должна быть, что верят, что никакого уверенного шага к любви Божией нельзя сделать без чистой любви человека к человеку…

В стране живущих должны мы иметь корни. Наш корень там. Корни сокрыты, плоды можно видеть, корни же видеть нельзя. Нашим корнем является наша любовь, нашими плодами являются наши дела. Нужно, чтобы твои дела произрастали из любви. Тогда твой корень пребывает в стране живущих.

Радость человеческого сердца о свете истины, о богатстве мудрости, эта радость человеческого благородного чистого сердца – о, никакое счастье чувственное не может с этим сравниться! Это смысл тайности; относись с благоговением к тоиу, что твоё уединение ещё сокрытым пребывает. Будь гораздо более благоговейным, чем сочиняющий завесу!

В то же время, спускаясь к нам, начинает милость Духа с мудрости и кончает страхом. Мы же, возносясь, снизу устремляясь вверх, должны начинать в страхе, а заканчивать в мудрости. Велики эти два дара, мудрость и воздержание. Мудрость через которую мы образовываемся в познание Бога. Воздержание же, через которое мы на этот мир не будем ориентированы!"

С Богом и всеми созданиями чувствует видящий и любящий себя единым. Нет никакого разделения: "Многообразная доброта Божия приходит не только к людям, которых Он создал по Образу Своему, но распространяется и на животных, которых Он человеку дал. От Него, от которого освящение человеку приходит, приходит также освящение животных. Не только Небо и Земля, не только Ангелы и люди,, но также и мельчайшие живые существа с их внутренним устройством, также и тончайшие перышки птиц, и цветы, и листья на деревьях – всё Он с нежной организацией деталей и с некоторым родом удовлетворения создал. Во сколько больше есть богатства людей, соотношения служащих и властвующих включены в законы Его Провидения!…

Кто тебя сохраняет, Тот сохраняет и твою лошадь, и твою овцу, и так до мельчайшего. Или было бы под Его достоинством держаться, благо дарить, чьё достоинство дозволяет быть Создателем?"

Только из внутреннего видения, из молитвы, из тишины, из радости и любви достигает человек счастья и блаженство пребывания в Боге: ""Блаженство", - ты слышишь Слово и глубоко дышишь, ты слышишь и вздыхаешь. Ибо несмотря на всё зло – движение к счастью не потеряно для разумных существ. Все люди одержимы желанием счастья, это крепкое убеждение всех, которые начали размышлять…

Хороша Земля с высотой её гор, глубиной её долин, плоскостью её полей; хорошо земельное владение(поместье) в своей вместительности и светлости; хороши живые существа с из одушевленным телом; хорош нежный благотворящий воздух; хороша получаемая вкусная трапеза; хорошо крепкое здоровье без боли и усталости; хорошо человеческое лицо, хорошо сложенное, веселое в своей свежей жизнерадостной красо-те; хороша душа друга в сладости его участия, в надёжности его любви; хорош человек честных правил; хорошо имение доставшееся без труда; хороша песня в благозвучном звучании своего ритма, в серьёзности своего глубокого смысла – что ещё? Хорошо и это, и то – но и это и то возьми прочь и посмотри, как только можешь далеко, на Одно, истинное Добро, тогда видишь ты Бога – добро не через другое добро, но Добро всего доброго! Когда мы к Нему стремимся, живём мы хорошо. Когда мы Его обретаем, живём мы более чем хорошо, счастливо!

Объединение всех частностей даёт великолепие красоты мира, в ко-тором также и зло благополучно пребывает; потому что когда ему при-надлежащее место отнимается, только тогда добро воистину возвы-шается, так чтобы возвышенное было заметно в сравнении со злом".

В западной церкви, так же, как и в восточной, начиная с четвёртого сто-летия возникает монашество и пустынничество, которые образуют ячей-ки Боговидения и медитации. Святой Бенедикт Нурский в 529 году со-ставил первое западное монашеское правило ("Regula Sankti Benedicti"), в котором предписывались бедность, невладение имуществом, целомуд-рие, послушание, работа и регулярные духовные упражнения. День был поделен на семь молитвенных времен ("Horae canonicae"), между которыми распределялись телесная работа, исследование, воспитание, уход за больными и нуждающимися, чтение и духовничество. Монастыри становятся могучими центрами философии и науки. Из них вышли первые университеты. Они организовали первые госпиталя, дома престарелых, больницы. Они предались самоотверженно смертельно опасной заботе о прокаженных. За монастырскими стенами западный мир теряет великолепие, имущественные и родовые соблазны.

В 1170 году Рождественским утром, за пять дней до своей мученической смерти от рук баронов английского короля Генриха ІІ, Томас Беккет, архиепископ Кентерберийский проповедовал слова о внутреннем мире: "Вспомните о том, как наш Господь о мире сказал. Он говорил своим ученикам: "Мир да пребудет с вами, Я даю вам мой мир". – Имел ли Он в виду такой мир, как мы его понимаем? Королевство Англия в мире со своими соседями, мир баронов с королём, отца дома в перечислении мирных успехов, чистого очага, лучшего вина к столу для его друга и жены, и чтобы дети пели песни? Но те мужчины, Его ученики, ничего не знали о таких вещах. Они шли в далёкие путешествия, и достигали стран и морей, пыток оскорблений, тюрем и в конце мученической смерти. Что же Он хотел этими словами сказать? Если вы зададитесь таким вопросом, то подумайте, Он ведь ещё сказал: "Не тот мир, который даёт мир, даю Я вам". – И так Он принёс своим ученикам Мир, но не тот мир, который мир даёт".

В двенадцатом столетии, во времена богатства, сытости, надменности, так что было очевидно отречение от духовного пути, в том числе и при-надлежащих к Курии, привносится через могучее действие наидуховней-шего христианина, Святого Франца Ассиззского, новый мир христиан-ской аскезы, бедности, любовного служения, постоянно пребывающей радости и молитвы. Будучи сыном богатого и гордого торговца тканями Джованни Бернардоне растёт в ухоженом, роскошном, эстетическом окружении. Он воспитывается в духе светского провинциализма и принимает участие во всех утехах и развлечениях своего времени. И вдруг неожиданно приходит, и не благодаря собственным заслугам, или медитации, на него просветление, которое побуждает его к обращению. "Компания друзей с песнями продвигалась по городу, возглавляемая Джованни, в руке которого была палка, знак предводителя. В какой-то момент Франц, как он себя называл, немного отстал. Он больше не пел, он погрузился в глубокое размышление., потому что его неожиданно коснулся Бог. И такая сладость исполнила его сердце, что он не мог не только говорить, но и двигаться. Только эту сладость чувствовал он и не мог воспринимать ничего другого. И так сильно он был удалён от чувственных впечатлений, - это он сам рассказывал впоследствии, - что он не мог с места сдвинуться, хотя бы его резали на кусочки. Когда приятели обернулись назад, его подождали, вернулись к нему, с изумлением увидели, что он как бы превратился в другого человека."

Против воли родителей и друзей раздарил он всё своё имущество, в том числе всю одежду, и предписал себе нищету и отсутствие собствен-ности. Епископ Ассизский подарил ему облачение. Во власянице, опоя-санный грубой веревкой, бездомный идёт он с тех пор и до самой своей смерти по дорогам Италии. "На улицах он начинает, как пьяный от Духа, перед домами петь славу Господу, и после окончания псалмов начинает работать, чтобы приобрести камни для восстановления разрушенной церквушки Сан Домиано. Многие над ним смеялись и думали, что он свихнулся. Других же он трогал до слёз, когда они видели, как быстро он из легкомысленного и мирского образа жизни достиг пьянящей Божественной любви."

Всё, что он и его ученики с той поры предпринимали, делается в несокрушимой радости и счастье. "И как Франц и брат Егидио их путь к Марку Анцоне шли, славили они громко Господа, и святой пел светлые и громкие песни во славу Всевышнего. Это были песни провансальской устной традиции. Очень велика была радость в них, так как они были убеждены, что нашли сокровище на поле Евангелия, сокровище священной бедности. И любовь к ним притекала, побуждая свободным и радостным сердцем презирать всё земное, как будто всё лишь помёт".

Что его поведение для того времени считалось крайне выделяющимся, свидетельствует следующее высказывание: "В связи с тем, что любовь и страх Божий тогда почти повсюду в стране угасли, путь покаяния не был никому известен и считался безумием. Соблазн тела, мирские страсти так возросли, что создавалось впечатление, что весь мир подпал этим злым властям".

Но могущество, которое исходило из их нищеты и радости, их песен и особенно их проповедей, было таким мощным, что знатные и бедные на улицах снимали свои одежды, раздаривали своё имущество и следовали за святым. Их бедность и аскеза имели огромную силу. Один из слушавшего народа повествует: "Либо на них снизошло высочайшее совершенство, и они действительно присущи Богу, либо они определенно сумасшедшие. Их жизнь очевидно до отчаяния убога. Они едят очень мало, ходят босиком и одеваются небрежно".

Их аскеза была совершенна, но они всегда выглядели весёлыми, даже тогда, когда переживали тяжелые болезни, боль или телесные невзгоды. "В 1216 году кардинал из Остии посетил собрание ордена в Санкта Мария ди Портиунцула. Когда кардинал увидел, как братья спят на голой земле, почти как животные, только подстелив немного соломы, то растрогался до слёз, и в присутствии всего сопровождения сказал: "Смотрите, здесь лежат братья! Как скверно придётся нам другим, которые имеем в ежедневной жизни так много избытка!" ".

В своём, установленном папой Хонориусом в 1223 году орденском уставе для "Fratres minores"(меньших братьев) святой Франц добавил, что "братья не могут обладать собственностью, кроме одеяния с поясом и обуви. Если их к этому принудит необходимость, могут одеть сапоги".

Обращаясь к братьям, он говорил о бедности: "Знайте, братья, что бедность является в особенном смысле путём к освящению: она питание для смирения и корень совершенства. Совсем различно, если также скрыты, ваши благословления. Она - в поле зарытое сокровище, о котором говорит Евангелие, что ради него можно всё продать. Кто её высоты достигнуть стремится, должен распроститься не только с мирской разумностью, но и с ученостью, чтобы от этого имущество тоже быть свободным, силы Божией достигнуть, и себя голого в руки Христа положить. Иначе никакого истинного освобождения от духа мира сего нет, если некто своё имущество собственного мышления в ларце своего сердца сохранит и захочет оставить за собой".

О смирении в ордене рассказывается: "Между братьев был обычай, и каждый его придерживался: если кто-либо другому несправед-ливое или раздраженное слово сказал, тотчас перед обиженным братом распрости-рается на земле, его ноги целует и смиренно просит о прощении".

Похожий разговор, как между Буддой и Пурной, произошел между святым Франциском и братом Лео: "Они странствовали зимой из Перуджии ген Санта Мария дегли Анжели. Свирепствовал такой мороз, что оба горестно замерзали. Тогда окликнул Святой Франц брата Лео, который шел впереди, и сказал так: "Брат Лео, хотя братья меньшие дают хороший пример доброй и святой жизни и многим людям приносят утешение – однако, запиши это и заметь хорошенько: в этом ещё не заключается совершенная радость!"

Пройдя ещё немного, он снова окликнул брата Лео: "Брат Лео, и когда брат меньший возвращает слепому дневной свет, хромому дарит свобод-ное движение, изгоняет злых духов, глухих делает слышащими, немым возвращает речь, если он мёртвого по прошествии четырёх дней оживля-ет к новой жизни, - запиши: также и в этом нет совершенной радости!"

Пройдя ещё немного, он окликнул снова: "Брат Лео, агнец Божий, если брат малый знал бы все языки мира и книгами овладел и мог бы предсказывать будущее и мудрое говорить, и видеть тайны совести других, - запиши: также и в этом нет совершенной радости!"

И как они дальше шли, вскричал он снова: "Брат Лео, агнец Божий, если бы мог брат малый даже и на языке Ангелов разговаривать, знал пути звёзд, и лечебную силу растений, и мог бы все сокровища Земли показать, и провидел бы способности и особенности птиц, рыб, животных, людей, корней, деревьев, камней и воды, - запиши и заметь как следует: также и в этом нет совершенной радости!"

Так говорил он две мили пути. Наконец понял брат Лео, который в высшей степени удивлён был, слово и сказал: "Отец, во Имя Божие, прошу тебя, скажи мне, в чём совершенная радость?"

Святой ему ответил: "Когда мы насквозь промокшие от дождя, до костей промёрзшие от мороза, грязные от уличного навоза, умирающие от голода придём в Санта Мария дегли Анжели, и когда мы к воротам подойдём и в них постучимся, а привратник выйдет и скажет: "Кто вы такие?" – и на наши слова: "Мы два брата твои", - нас осмотрит и скажет: "Что, два бродяги вы есть, рыскаете по миру, отбираете у нищих их подаяние!" – и не пустит нас внутрь, а оставит стоять в снегу мокрыми и голодными на морозе до ночи, - если же мы все оскорбления и невзгоды перенесём терпеливо без ворчания, и будем в смирении и любви думать, что привратник конечно знает нас хорошо и Бог положил ему эти слова на язык. Тогда запишешь, милый брат Лео, в этом лежит совершенная радость! И предположим, что мы снова постучимся, и теперь придёт привратник в светлом возбуждении против надоедливых духов и надаёт нам оплеух грубыми ударами со словами: "Убирайтесь, голодранцы, идите на постоялый двор! Кто вы такие? Здесь нет для вас пищи!" – Или он придёт с палкой и, схватив нас за клобуки, побьет нас, так что мы только сможем лежать в снегу и грязи, и будет наносить удар за ударом – тогда, если мы все невзгоды и неприятности перенесём с радостью с мыслью, что мы унижения Христа, свыше дарованные, со всем терпением перенесли и на себя принять должны, о, брат Лео, тогда да!

Ибо превыше всех милостивых даров Святого Духа, которые Христос своим друзьям предоставлял или даёт, есть это: самого себя победить!" ".

Если учение йоги рекомендует только короткие молитвы в качестве мантрамов, а святые Каллистус и Игнатиус для медитации избирают сердечную молитву: "Kyrie eleison, Christe eleison", то страстные молит-вы святого Франца только тяжелые воздыхания. "Святой Франц вставал в тиши ночи со своего ложа, поднимал к небу руки и глаза, начинал в полной отреченности и благочестивом огне восторга молиться со словами: "Мой Бог и мой Всё!". С обильными слезами он повторял всё те же слова всё снова и снова, до самого рассвета: "Мой Бог и мой Всё!" ".

И брат Массео радовался вымоленной милости смирения и Божественного Света и непрерывно пребывал в ликовании. Часто, когда он молился, то не мог сдержаться и с приглушенным тоном выводил, как воркование голубя: "Ух, ух, ух". Его можно было увидеть только с свето-зарным лицом, и в качестве тихого задумчивого человека совершенного смирения, он считал себя грешнейшим из всех людей земли. Когда однажды один брат, Яков из Фаллероне, его спросил, почему он испускает всегда один тон, тот ответил блаженно: "Когда нечто имеешь, в чём всё доброе находишь, то нет никакого желания менять!"

Следующим образом описывают возникновение прекраснейшего и возвышеннейшего гимна запада: "Когда святой Франц увидел себя так измученным и истерзанным, жаловался он сам с собой полный сочувствия: "Господи, обрати внимание на мою помощь в моих страданиях, чтобы я смог их терпеливо снести!" – тогда снизошло на него утешение духовное, и он сказал себе самому: "Итак, должен я ликовать в моих недугах и скорбях, и хочу в Господе подняться, и во всё время благодарствовать Богу Отцу и Его Единородному Сыну Иисусу Христу, и Духу Святому за великую милость, мне Господом оказанную, когда Он мне, недостойному слуге, показал Своё Царство Небесное, когда я ещё в теле живу"…- И когда он так сидел, подумал он некоторое время и начал: "Altissimo, omnipotente bon Signore…"

Господи Боже, я славлю Тебя в тиши за Дел Твоих великолепие.

Особенно ради Солнца, которое Ты сотворил!

Ибо прекрасна моя царственная сестра, даёт утреннюю зарю и дневной свет. (В немецком языке Солнце женского рода - прим. перев.)

Вечернее небо, как искуснейший художник, разрисовывает яркими красками.

За весенние цветы, летние колосья и осенние плоды благодарю его.

Никакое другое создание не славит Тебя громче меня.

Господи Боже, я славлю Тебя в тиши за Дел Твоих великолепие,

Ради брата месяца и звёзд, которых Ты создал!

Ибо они просветляют моих ночей тьму, и мир пьёт моё сердце,

Взираю я вверх, и их мерцание дружески растворяет всякую мою боль.

Я вижу образ вечности в свете звёзд,

И никогда в перемене времён не могу я остаться совсем без утешения.

Господи Боже, я славлю Тебя в тиши за Дел Твоих великолепие,

И за ради воздуха, милой сестры, которую Ты создал!

Она взирает нежным взором вниз, обнимая меня кротко

И напояет дыханием жизни мои члены в летнем ветре.

Она несёт облака через все страны с материнским чувством

И даёт дождям пролить благословение на Землю.

Господи Боже, я славлю Тебя в тиши за Дел Твоих великолепие,

И ради брата моего огня, которого Ты создал!

Ибо прекрасно и сильно знает он силу руды укрощать в своём красном жаре,

Смиренно добро светит мне свеча в верной защите,

Согревает он мою зимнюю келью, готовит мне пищу,

Прогоняет тьму радостным светом в каморке, коридоре и зале.

Господи Боже, я славлю Тебя в тиши за Дел Твоих великолепие,

Также и ради сестры моей воды, которую Ты создал!

Ибо она непорочна и искренна сердцем и всё прекрасное принимает с радостью,

Просветляет ритмически-радостной игрой и забавой в беге волн.

Странствующего услаждает она на солнечной жаре от иссушения языка, и с готовностью помочь охлаждает его ноги благодатным струением.

Господи Боже, я славлю Тебя в тиши за Дел Твоих великолепие,

Прежде всего ради матушки Земли, которую Ты создал!

Которую прекрасно основал, вечно чудесную, с травой и растениями, кустами и деревьями,

Животными от мельчайших невидимых глазу до огромнейших с глубине морей создал,

Она также создала моё слабое тело, которое кажется беззащитным, и всё же его рука

Организована инструментом всех инструментов, а языком легко слово отправляется

В другую грудь, так что мысль его со мной объединяет и один тон из обоих звучит

И так что в конце произведение благодарности из обоих людей с двойной силой возникает.

Господи Боже, я славлю Тебя в тиши за Дел Твоих великолепие,

Ради всех святых и мудрых, которые прославляют Твоё могущество!

Братьев кротких с нежными руками, которые ненавидят только любя,

И скрывающиеся, благословение даруют, в страдании искусные

Которые благодарно в высоком смысле Тебя превозносят,

Клади порой тяжело Твою длань также на обращенных, Господи!

(Перевёл на немецкий Макс Ларс)

Медитация не может быть совершенной без молчания. Так поучал своих учеников святой Франц: "Во Имя Господа, идите по двое путём своим, в смирении и благородном повиновении, прежде всего в строгом молчании с утра до терции, когда вы молитесь сердцем. Пустые и ненужные слова не должны быть у вас; потому что, будь вы также в пути, так должно ваше продвижение быть так смиренно и послушно, как будто вы в пустыни или келии. Где бы мы ни шли или не путешество-вали, нашу келию мы несём с собой: наш брат тело является нашей келией, а душа - отшельник, который в келии живёт, чтобы созерцая и молясь наедине с Богом пребывать. Если же душа не позаботится о тишине в своей келии, то внешняя, руками сотворенная келия не нужна.

Существует чудесная легенда о встрече французского короля Людовика Святого с братом Эгидио. Во время путешествия по Перугии по поводу крестового похода, король захотел, не узнанным, посетить брата Эгидио, о святости которого был наслышан. Привратник пошел к брату Эгидио и сказал, что в ворота стучится незнакомец, который хочет его видеть. Но тот через просвещение Духом Святым тотчас узнал, кто это. И опьяненный радостью выбежал из келии к воротам. Тут оба пали в объятия друг друга и расцеловались, как будто были уже многие годы друзьями, пали оба друг перед другом на землю и оказали знаки сердеч-ной любви, - но никто из них не сказал ни слова, они пребывали таким образом в полном молчании, пока снова не распрощались друг с другом.

Когда затем братья узнали, кто это был, то засыпали Эгидио упрёками, что он глупо себя вёл, не сказав великому королю ни слова. Брат Эгидио ответил: "Не удивляйтесь, что не только я ему, но и он мне не сказал ни слова! Ибо как только я его обнял, открылось мне божественным зрением его сердце, а ему моё. И в зеркале Вечного мы видели всё!"

О уединении говорится: "Он открыл, что Дух Святой себя молящемуся человеку столько же интимно наделяет, насколько тот себя внутренне от шумов мирского устраняет. Потому он предпочитал уединенные места и в ночное время уходил в заброшенную церковь молиться".

Всё снова призывает святой Франц к радости и рассказывают, что он несмотря на лишения сильные боли и страдания никогда не прекращал радоваться: "Чёрт не может против служителя Христа ничего сделать, когда в нём святая радость Духа царствует. Если слуга божий, как это случается, в душе своей чем либо смущен будет, должен тотчас прибег-нуть к молитве, и должно пребывать перед ликом обретенного Отца, пока снова не обретётся прежняя радость, от которой так много зависит спасение." Потому святой был постоянно расположен иметь радостное сердце и помазание Духа обретать, которое от мирра радости даруется.

Почти о всех братьях святого Франца сообщается, что они были при-частны дару "униа мистика", каждый своим образом: "Один из них, брат Эгидио, был до третьего Неба вознесён, брату Филиппу Лонго Ангел коснулся губ раскаленным углём, также Исайе. Брат Сильвестр, дев-ственной чистоты, разговаривал с Богом, как говорит друг с другом. Брат Бернардо, подобно орлу, взлетал в светлое царство Божественной Мудрости и в великом смирении мог толковать глубочайшие места Писания. Брат Руфино был освящен Господом, и как от материнского тела благословлён, на Небе канонизирован, ещё пребывая на Земле. И так светился каждый в своём особенном достоинстве Милости Божией".

Брат Джованни пережил в состоянии медитации явление Христа: "Чудесные лучи света видел Джованни вырывающимися из Святого Сердца Христа. Светом стал весь лес вокруг него, и светом стало его тело, как душа внутри от Божественной чудесности…Чудесный запах, который чувствовал Джованни, оставался многие дни в его душе".

До сих пор Франциск остаётся самым почитаемым, достойным любви, смиреннейшим, любимым святым. Нежный блеск струится от него к нам. Он всегда будет в высшей степени примером христианина. Что делает его для нас особенно актуальным, так это то, что он родился во времена расцвета секуляризации, сытости, стремления к удовольствиям и обладанию имуществом, и что он своим и своих братьев существованием и деятельностью открыл людям, что счастье, радость нужно искать не в обладании и удовольствиях, а в духовном мире.

30 Сентября 1224 года великий святой христианской церкви, Франц Ассизский закрыл телесные глаза, которые в физическом облачении видели Бога. Через 36 лет в Хоххейме родился немецкий мистик Мейстер Эккхарт. В то время как Франциск самоотверженный, переливающийся через край, лучащийся святой (йоги назвали бы его бхакти-йогом), то Мейстер Эккхарт был королём в царстве мысли, углубленный внутрь мистик, который в обсуждаемой проповеди, в наставляющем слове и статьях сообщал свои в высшей степени индивидуальные открытия в молитве и медитации. В своей навязанной схоластикой форме мышления и восприятия он может рассматриваться почти предшественником реформации. Действительно его высказывания сильно повлияли на отцов реформации, в том числе Лютера. Бедность, послушание, смирение, молитва и медитация, молчание, уединение и наконец "рождение Бога в душе", как он называл "унио мистика", – являются основами его учения.

Об аскезе он говорит: "Кто от мира мало имеет, тот обладает от него многим" , – и ещё: "Никому не принадлежит мир так, как тому, кто от всего мира отказался".

О аскезе, уединении и погружении в себя он говорит, как о "уеди-ненности": "Коль доводит любовь меня до того, чтобы по Воле Божией всё вынести, то уединение даёт мне только ещё восприимчивым для Бога быть. Это же высшее. Ибо в страдании имеет человек ещё оглядку на тварную природу, через которую он страдает; уединенность же делает свободным от тварности. Но то что уединенность только ещё для Бога восприимчива, вывожу и из следующего: что воспринято должно быть, то должно быть где-то внутрь воспринято. Уединенность стоит так близко к только ничему(пустоте), что ничего не имеется, что было бы достаточно нежным, чтобы в нём место нашло, кроме Бога, который столь прост и нежен, что Он в уединенном сердце место себе находит.

Также и смирение мастера ценят более других добродетелей, я же ставлю уединенность превыше любого смирения. И всё же, смирение может возникнуть без уединенности, а совершенная уединенность не может без совершенного смирения, ибо последнее идёт внаружу на уничтожение нашей индивидуальности. И уединенность касается так близко ничего(пустоты), что между ними нет различия. Поэтому совершенная уединенность не может быть без смирения".

В уединении и углублении в себя медитирующий должен сделать себя пустым: "…быть пустым от всего сотворенного означает быть исполненным Богом; наполненный же сотворенным не вмещает Бога.

Истинное уединение означает, что дух так неподвижно стоит во всём, что ему происходит, будь то любовь или страдание, слава или позор, как обширная гора неподвижно стоит на лёгком ветру. Эта неподвижная уединенность больше всего делает человека богоподобным. Ибо то, что Бог Богом является, покоится на Его неподвижной уединенности, из неё истекает Его честность, Его простота, Его неизменность".

"В сердце, где ещё то и иное место есть, там находит себе ещё легко место нечто, что Бога стесняет. Коль сердце должно совершенную готовность иметь, то должно покоиться на полной пустоте – в этом как раз лежит высшая возможность того, что это может произойти".

"Когда я на белой дощечке пишу, то на ней может быть написано уже нечто прекрасное, что однако мне мешает; если я хочу хорошо написать, должен я тщательно стереть то, что там стоит, и не приступать к написанию, пока там хоть что-то остаётся. Таким же образом и Бог в моём сердце может писать совершенным образом только, если оттуда удалено то и другое, как это и обстоит в случае с уединенным сердцем".

О радости он говорит: "Чем более человек старается сделаться способным восприятию Бога, тем радостней он становится. Кто себя приводит в высшую готовность, тот в высшей степени также и блаженствует."

И о любви: "С любовью одолеваешь ты его наиболее совершенно, с любовью обременяешь ты его тяжелее. Потому поджидает Бог нас ни с чем другим, как с любовью. Ибо с любовью воистину как с удой рыб. Рыбак может рыбу только преодолеть, если она на уду попалась: коль она схватила, то попалась, как бы она ни вертелась и дёргалась рыбак держит её уверенно. Подобное говорю я о любви: кто ею пойман будет, тот несёт крепчайшую связь – и однако сладчайшее бремя. Он готов всё вынести и претерпеть, что на него придёт и Бог не него положит. Кто этот путь нашел, другого не ищет! Кто на эту уду попался, тот так совершенно пойман: нога и рука, рот и глаза, и сердце и всё остальное, что есть у человека, всё должно принадлежать Богу."

Из этой любви возникает разиндивидуализирование, приятное упроще-ние. Основа индивидуальности становится большой и общей, он находит себя, как в "Tat twam asi" во всех существах, во Вселенной: "Кто в чистой природе, свободный от всякого разделения находиться должен, тот должен всем благоволить так, что он людям, которые за морем, и которых он не видел и не знает, так же как ближайшему другу всего доброго желает. Пока ты себе самому больше добра желаешь, чем тому человеку, которого ты никогда не видел, так ты совсем превратен, и никогда не имеешь малейшего мгновения в этом наивном основании вложен. Возможно ты в голом мысленном образе истину увидел, как в отражении, но лучшего ты не достиг… Во всех созданиях Бог нам одинаково близок. Мудрец говорит: Бог свои сети и верёвки распространил на все создания, так что Его в каждом обнаружить можно – если только кто Его воспринять хочет!"

Когда медитирующий обретает благодать "унио мистика" или "рождения Бога в душе", он должен научиться свои чувства, как черепаха свои голову и ноги, втягивать и самому совсем "внутри" пребывать: "Чем более ты в состоянии все силы втянуть и все вещи в их образах, которые ты в себя воспринял, забыть, итак, в какой степени ты создания забудешь, тем ближе будешь ты Нему, и тем более восприимчивым. Если б мог ты о всех вещах зараз забыть, тогда мог бы ты очутиться(попасть) в незнание своей собственной сущности! Бог творит без средств, без образа. Чем свободнее ты от образов будешь, тем восприимчивей будешь для Его Творения. И чем более обращенным внутрь и забывчивым, тем ближе будешь к Нему… Потому взывает один мастер к душе: "Выйди из беспокойства внешней предприимчивости!" – и ещё: "Беги и охрани себя от сутолоки деятельности снаружи, так же как и мыслей внутри, ибо они только раздор сеют!"

Pratyahara есть: "Если человек во внутреннем делании совершенствоваться должен, то он должен все свои силы собрать одновременно в одном уголке своей души, и себя от всех образов сохранять, и тогда может он действовать. В забытьи, незнании должен он сюда прийти! Тишина и молчание должны быть, где это Слово услышано должно быть. Нельзя Ему дать придти лучше, чем в молчании и тишине. Тогда можно услышать, и понять правильно, в незнании! Когда сам ничего не знаешь, когда открывает и указует Это Себя!".

Последнее очищение и подготовка: "Кто видимой жизнью обладать должен, тот должен в Духе Святом пламенной любовью сгореть. – Нужно далее беззаботное сердце иметь. – И, когда себя к этому готовят, нужно иметь ненарушаемое уединенное место. – Далее, тело должно отдохнуть от телесных дел, не только руки, но и язык и все пять чувств. В молчании человек может лучше всего свою чистоту сохранить".

Все эти ступени ведут к последней цели, "постижению Бога": "Среди вещей должен человек Бога познать и своё сердце приучить ему постоянно в качестве современного обладать в душе, в уме и в воле.

Такой человек не ищет покоя, ибо ему не мешает никакое беспокойство. Этот человек на хорошем счету стоит при Боге, ибо он все вещи божественно воспринимает, лучше, чем они сами по себе.

Такому человек не может учиться через бегство от мира: в то время как он от вещей бежит и себя в уединение обращает прочь от внешнего мира. Напротив, он должен учиться внутреннему уединению, где и при ком то же есть: он должен учиться через вещи пробиваться, должен своего Бога там внутри познать и стать способным в себе, в своём внутреннем действенно образовывать, будто он теперь стал определен-ностью нашего собственного существа".

Святой Франциск черпал свою силу из неистощимого струящегося источника братской и природной любви ко всем существам. Мастер Эккхарт из одинокой духовной аскезы. Так возник в святом Игнатии Лойоле совершенный мастер, высококачественный систематик эмоцио-нально-зрительной медитации. "Школа медитации" других святых не была сознательной системой обучения. Была задолго до христианства созданная, практикуемая традиционная форма подготовки пути к само-совершенствованию и рождению Бога в душе с помощью аскезы, тишины, уединения, самоопустошения, втягивания чувств, концентрации, молитвы и погружения в образы.

Игнатий Лойола (1491-1566) сохранил это, в среде католического христианства на пути своих "Духовных упражнений" до сегодняшнего дня последнее проработанное учение (школа) медитации, нацеленное на концентрацию духовных сил и производительность индивидуальности, как оно в соответствующем качестве сформировано только в школах йоги в Индии и у японских мастеров Цзен. Его духовные упражнения, которые проводятся строго под руководством мастеров медитации, создают духовную элиту, как её беспримерно представляет западная история. Сначала Иниго Лайола был мирянином, дворянином и офицером, смелым, гордым, нетерпеливым, легкомысленным. В тридцать лет он пережил страдания от тяжелого ранения, которое на несколько месяцев приковало его к постели в больнице. От скуки он читал романы, когда ему в руки попались легенды о святых и "Жизнь Христа". Вместо любовных приключений он увлёкся духовными книгу "приключениями, небесной любовью, аскезой, самопожертвованием, и всем человеческим величием святых. Мирской дворянин, офицер решил стать воителем божиим. В 1522 году он отказывается в святом монастыре Монсеррат в Пиренеях от мирской жизни. Там он читает, написанную в 1500 году аббатом Гарсия де Циснерос книгу "Ejercitatorio de la vida espiritual" ("Упражнения для духовной жизни"), которая произвела на него сильное впечатление. В Манрезе пишет он свои "Духовные упражнения"я. Которые совсем иначе, чем прежде известные упражнения в медитации, очень строго методически построены, подобно учебному плану, который допускает послабления только в индивидуальном и временном. Они отличаются от мистики восточных и западных святых наказаниями и целенаправленным развитием намерен-ного создания мысленных, чувственных и эмоциональных, и оптически созданных переживаний. В противоположность к прежним христианским и индийским медитациям и переживаниям, направленным на статические, пассивные пребывания в углублении в себя, духовные упражнения Игнатия идут, как это характерно для западного человека начиная с Ренессанса, на необузданную активацию функций воли, силы представления и интеллекта. Медитирующий по этому методу не вступает в таинственный свет Бога, он активно схватывает Бога и держит Его крепко. Даже более того, благодаря последовательности и постоянному повторению упражнений он волевым усилием достигает состояния экстаза. Духовные упражнения в соответствии с католической догмой распределены на три фазы жизни Христа. Они разделены на четыре части: первая – рассмотрение собственных грехов, вторая – рассмотрение жизни Господа Иисуса Христа до пальмового воскресения, третье – смерть и страдания Иисуса Христа на кресте, четвёртое – Воскресение и Вознесение Иисуса Христа.

Три размышления о жизни, страдании и воскресении нашего Господа соответствуют трём молитвенным медитациям Розенкрейцеров, радостной, болезненной и славной, то есть они были уже давно выработаны.

Игнатий Лойола стоял на рубеже вторых времен жизненных форм и мировоззрений. Со своим темпераментом и своей фантазией он коренился ещё глубоко в пылкой мистике средневековья, с логическим мышлением стоял он как раз под первых поборников начинающегося рационализма и интеллектуализма. Отличительным знаком его, однако, является, что он искренне любил и постоянно молился одной из прекраснейших и теплейших молитв средневековья, "Anima Christi". Со своей близостью к Богу, которая в зрительном восприятии и чувстве не только индивидуальность Христа, но и Его образ, его раны, Его кровь, Его страдания в область переживаний воспринимает, верующий скрывается в психо-физической субстанции в физическом и духовном телах Христа. Он становится тотчас Христом совершенно обволокнут. Тут ещё явственно в зрительном явлении вступает образ небесного жениха, любимого, как называют Господа мистики. Здесь ещё, как и в восточной церкви, ощутима полная близость, тепло и непосредственность религиозного переживания, которая позднее абстрагируется и лишается образа. Также и сегодняшним освобожденным людям бедным эмоционально и образно, из этой молитвы приходит настроение доверительности и углубленности.

Anima Christi, santifika me. Душа Христа, освяти меня.

Corpus Christi, salva me. Тело Христа, спаси меня.

Sanguis Christi, inebria me. Кровь Христа, напои меня.

Aqua lateris Christi, lava me. Вода из бока Христа, омой меня.

Passio Christi, conforta me. Страдание Христа, усиль меня.

O bone Jesu, exaudi me. О, добрый Иисус, услышь меня.

Intra tua vulnera absconde me. Сохрани меня в своих ранах.

Ne permittas me separati a te. Не расставайся со мной.

Ab hoste maligno defende me. Защити меня от злого врага.

In hora mortis meae voca me. В мой смертный час призови меня.

Et jube me venire ab te. И дай мне тогда придти к Тебе.

Ut cum santctis tuis laudem te. Чтобы с Твоими святыми Тебя

In saecula saeculorum. Amen. Мог я славить вечно. Аминь.

Для наглядного объяснения духовных упражнений процитируем некоторые капитулы: "Под названием духовных упражнений понимается любой вид исследования совести, размышления, созерцание, устная, а также внутренняя молитва и другая духовная деятельность. Ибо, подобно тому, как хождение и бег являются упражнениями телесными, также и каждые усилия, благодаря которым душа подготавливается и делается готовой все неорганизованные движения души от себя удалять и, удалив их, Воле Божией сообразно распорядок её жизни, искать её вечного священия и найти его, называется "духовными упражнениями".

Когда мы в следующих духовных упражнениях и разум приводим в деятельность, когда мы размышляем, если воля, когда мы себя предоставляем душевным движениям, то хорошо можно заметить,, что при деятельности воли, если мы устно или чисто духовно с нашим Господом или Его святыми в разговор вступаем, с нашей сторону более великое благоговение будет требоваться, чем нам нужно в деятельности нашего ума при мышлении и понимании. Ибо не избыток знания умиротворяет душу, но внутренняя полнота и ценность истины.

Если для следующих упражнений взять четыре недели, которые будут соответствовать четырём частям, на которые поделены духовные упражнения, то это не надо так понимать, что каждая неделя обязательно содержит семь или восемь дней. Ибо тогда может произойти, что в первой неделе некоторые медленнее других будут в достижении того, чего они ищут, – собственно достижения раскаяния, боли, слёз о своих грехах, – тогда как некоторые показывают себя более прилежными, чем другие, и далее некоторые более, чем другие побуждаемы различными духами или искушаемы будут, то необходимо бывает иногда первую неделю сократить, а иногда наоборот удлинить. То же должно происходить и в остальные недели упражнений, в которые упражняющийся в каждую неделю ищет достижения собственного плода когда-либо вследствие лежащих в основании предметов. Между тем надо стараться духовные упражнения совершить за тридцать дней.

Для того, кто получает духовные упражнения, в большой степени необходимо, чтобы он к ним приступал с великодушным и самопожертвенным чувством по отношению к Творцу и нашему Господу., в которых он всё своё желание и всю свою свободу Ему приносит, чтобы Его Божественное Могущество полностью Своей Святой Волей распоряжалось – так же им, как и всем, чем он обладает…

Если тот, кто духовные упражнения ведёт, обнаружит, что того, кто ими занимается, одолевают искушения и уныние, то он не должен с ним жестко и сердито себя вести, но нежно и мягко, чем он ему для будущего мужество и силу попытается внушить…, и через призывы и советы к тому воздействует, чтобы тот к будущему утешению себя подготовил и сделал восприимчивым…

Тому, кто духовными упражнениями занимается необходимо, чтобы он первую неделю не о том знал, что ему нужно будет делать во вторую, но то, что он в первую деятельно достигнуть должен,, что он ищет, вырабатывает, как будто он во вторую неделю ничего ценного и ожидать не может.

Кто духовные упражнения даёт, должен тому, кто ими занимается, обильно внушительно настойчиво просить, чтобы, когда он в каждом из пяти упражнений или размышлений, которые ежедневно не пропускаются, один час должен пребывать, он это всегда должен себя утруждать делать, чтобы душа чувствовала себя совершенно успокоенной с сознанием, что она в продолжении полного часа в этом упражнении будет пребывать и не меньшее время будет таким образом использоваться…

Каждый день должно происходить особое исследование совести. Оно распространяется на три времени и состоит в дважды ежедневно предпринимаемой самопроверке.

Утром, как только восстал ото сна, нужно заботливо себя от каждого особенного греха, каждой особенной ошибки, от которых желательно быть свободным и защищенным, остеречь.

По полудни, и то же самое вечером, человек должен Господа нашего Бога просить о милости, чтобы он помнил, как часто он впадал в ошибки и грехи, и чтобы он в будущем лучше стал. После чего совершает он первое исследование совести и мысленно проходит отдельные часы и различные промежутки времени, начиная с утреннего подъёма до времени рассмотрения. Наконец, нужно снова пробудить намерение к следующему рассмотрению стать лучше.

Игнатий советовал завести некоторого рода календарь совести. Каждый день по две строчки. При послеполуденном рассмотрении совести на первой строчке излагаются все промахи, грешные мысли, побуждения и действия. Вечером во второй раз вносятся записи на второй строке. Так идёт день за днём. Дни можно между собой сравнить, сыграли ли роль раскаяние и добрые намерения. Это вырабатывает со временем чудесную дисциплину совестливой самопроверки и овладение собственными желаниями и аффектами. О роде и смысле проверки совести Игнатий говорит:

"Во первых: говори Богу нашему Господу, спасибо за принятые добрые дела.

Второе: проси о милости быть способным грехи распознавать и быть от них свободным.

Третье: требуй отчёт от своей души с минуты восстания ото сна. В первую очередь вспоминай мысли, потом слова, и потом поступки.

Четвёртое: проси Господа Бога нашего о прощении ошибок и грехов.

Пятое: вознамерься с помощью Божией сделаться лучше."

Упражнения идут совместно с подготовительной молитвой. Тогда медитирующий должен погрузиться в созерцание. Он должен как только можно образно представить себе предмет своей медитации, будь то образ или лик Христа, или место, на котором Христос в этом рассмотрении пребывает представить во всех подробностях с помощью своей фантазии. Пари размышлениях об абстрактных вещах, какими являются грехи, медитирующий должен совершенно бедственное положение, которое происходит от его грешного поведения, и ужасные наказания и унижения адские как можно образнее представить. Грех за грехом, начиная с отпадения ангела от Бога и первого греха Адама и Евы, потом последовательно сначала смертные грехи, затем просто грехи и упущения. Каждый предмет в отдельности нужно обдумать и о нём помедитировать.

Если удалось создать образ представления, тогда медитирующий с объектом медитации может беседовать: "Я должен себе Христа, Бога нашего, в настоящее время висящим на кресте представить, и с Ним начать разговор, в котором я Ему ставлю вопросы, как Он, который все же Господом и Творцом является, так далеко снизошел, что сделал Себя человеком, и от вечной жизни к временной смерти снизойти захотел, и даже за мои грехи умереть захотел. Подобный разговор должен я производить с самим собой и на себя самого взор обращать и себя спрашивать, что я для Христа сделал и что я для Христа сделать должен. И в то время, как я Господа так вижу, и так на кресте прибитого Его наблюдаю, хочу я в этих мыслях и чувствах, которые мне ниспосылаются, меня отдавать.

В разговоре говорят так право непосредственно, как друг с другом или слуга с господином говорят, когда часто просят о какой-либо милости, или каются в некоторой происшедшей вине, или сообщают о некоторых обстоятельствах, и в этих вещах просят небесного совета. В завершение молись "Отче наш"."

Во "втором упражнении" (абзац 60) сильно звучит переживание "унио мистика", "всеединое бытие": "… пятый пункт является удивительным призывом, связанным с мощной эмоцией, в которой я весь ряд творений прохожу и при этом размышляю, как они мне жить дают и в жизни оберегают: как ангелы, хотя они являются мечом божественной справедливости, меня выносят, меня оберегают и за меня молятся; как святые стараются за меня ходатайствовать и молить; как Небо, Солнце, Луна, звёзды, элементы, фрукты, птицы, рыбы, прочие животные, как они все мне служили и не более вооруженные против меня выступали; и как Земля себя не открыла, чтобы меня поглотить, новые ады образуя, чтобы мне там вечность мучиться. В заключение рассмотрения с разговором, в котором я к божественному милосердию обращаюмь, при котором я размышляю и Господа нашего Бога благодарю за то, что Он мне до этого последнего мгновения жить дал, и на будущее намереваюсь по Его милости серьёзно улучшиться. В конце молись "Отче Наш"."

Далее воображение с привлечением всех органов чувств направляется на созерцание адских мучений:

"Первое состоит в том, что я глазами воображения этот неизмеримый огненный жар и души подобные огненным телам заключенными вижу.

Второе состоит в том, что я ушами воображения плач, стоны, крики, богохульство против Господа нашего Христа и всех святых слышу.

Третье состоит в том, что я с помощью обоняния воображения запахи серы, лужи и гниющих вещей в аду обоняю (это место соответствует указанию Будды, в котором он учит, представлять себе труп с его тлением и его гнилым запахом).

Четвёртое состоит в том, что я с помощью чувства вкуса воображения в аду испытываю горькие вещи, слёзы, печаль и муки совести.

Пятое состоит в осязании с чувством осязания воображения, как собственно этот жар душу охватывает и горит…"

"После того, как расположишься ко сну, когда я уже дремать начинаю, я размышляю столько времени, сколько длится молитва "Авве Мария", во сколько времени и зачем я должен встать, чем упражнение, которое я предпринимаю, коротко вносится в память… В двух или трёх шагах удаленно от места, где я рассмотрение или созерцание совершаю, хочу я на время, необходимое на "Отче Наш" с направленным вверх умом стоять и себе представлять, как Господь Бог наш на меня свой взор устремляет; при этом имеется чувство благоговения или смирения пробуждено.

Рассмотрение я хочу начинать – будь то коленопреклоненно, или лёжа ничком на земле, или когда стоя, когда сидя" (он указывает таким образом, что можно использовать для медитации любую позу, но её не менять).

Об аскезе Игнатиус говорит: "… в отношении питания: если мы собственно чрезмерное отстраняем, то это никакое не покаяние, но дело умеренности; покаяние тогда, когда мы также от необходимого немного отнимаем; и чем более и более мы себя лишаем, тем более и лучше покаяние, если только мы этим не причиняем никакого вреда и не лишаем сил".

В эту первую неделю, в последовательной (постоянной) аскезе, молитве и интенсивной, в пятидневный период, пробужденной силе представления и воображения с побуждением самоочищения и исследования, так же как целеосознанным формированием характера, медитирующий, постоянно под присмотром милостивого, мудрого и опытного мастера медитации, ещё к дальнейшим упражнениям подготавливается. С точно такими же методами и автократией упражнений будет он описывать со скурпулёзностью, почти для каждого часа расписанные указания по медитации для трёх следующих недель. Вторая неделя ведёт шаг за шагом за руку по Евангелию до пальмового воскресения медитинующего к психо-физического переживания воображаемой жизни Христа. Третья неделя посвящается страданиям Христа, она самая тяжелая и кризисная, ибо медитирующий будет приведен к переживанию страдающего и будет потрясен силой страдания, жертвы, смирения и унижения до самоуничтожения.

После этого кризиса и катарсиса следует переживание Воскресения и Вознесения, и сниспослание Духа Святого, то есть непрерывное состояние великолепного и радостного "униа мистика", истинного рождения Бога в душе медитирующего.

Никакая медитация востока не может соответствовать в этой до мелочей проработанной и снабженным указаниями виде медитирования в области интеллекта, фантазии, чувственных образных сил и воли так сильно, как у Игнатия Лойолы. Она, собственно говоря, типично западная. Она имеет небывалое напряжение, ловкость, силу представления, интеллектуальную подвижность, фантазию, силу воли, выдержку в области индивидуальности к результату. Не даром возникла в ордене последователей Иисуса, иезуитов, беспримерная человеческая элита, которая несмотря на правила бедности и отсутствия имущества, смирения и послушания приводила индивидуальность к необычайно высокой потенции. Святой Франц и его братья стушевывались несмотря на свои индивидуальности к обезличиванию, как и русские странники, как и бхакти-йоги. Ученики Лойолы, которые прошли через огонь медитационной школы, образовали, хотя и анонимное, сообщество высоко отчеканенных индивидуальностей.

Игнатий Лойола является, однако, не только святым Католической церкви, мастером медитации. Каждый верующий католик также стоит в медитации. Каждое воскресенье он посещает мессу и принимает участие в исполнении Святых Тайн. Из забот повседневности с её конкурентной борьбой, спешкой и маленькими злопыхательствами переносится он в мир Духа Святого. В исповеди должен он исполнить рассмотрение прошедшего мышления, деятельности и поведения, и должен с собой и своими ближними прийти в чистоту. То есть он должен в своём внутреннем произвести основательную уборку и мелкие и крупные вещи снова привести к сиянию. Злость, зависть, подозрения, дурное настроение, вспыльчивость, неумеренность должны быть уничтожены. Верующий должен в себе пробудить твёрдое намерение никогда больше не впадать в эти ошибки. (Человеческая природа буден его конечно снова и снова вводить в эти ошибки; но он будет на пути духовных упражнений бороться против них с всё новым глубоким убеждением. Как говорил рабби Леви Йицшак из Бердичева к Богу: " … так познаём мы в каждый лень примирения нашу вину и наше отступничество и продолжаем грешить, а Ты продолжаешь прощать.")

Только очистившись может верующий приступать к вечерней трапезе Христа. С содрогание и благоговением даёт он себе проникнуться телом и кровью Господа. Он называет это Святым Причастием (Kommunion), сообществом – сообществом с Богом. Православный христианин называет священную вечернюю трапезу "Принятием Священных Тайн". Это для него не только смысловой образ, но и воспоминание о прошедшем событии, это действительность пронизания телесно-духовной субстанцией Бога. Его грешное и полное инстинктами существо будет через этот акт жертвы Господа очищен от грехов.

Еженедельный пост и великие посты по сорок дней перед праздником Воскресения являются не только временем интенсивного размышления, медитации и молитвы, но также аскезы, сдерживания побуждений, очищение тела через воздержанность от телесных наслаждений.

Одна в широком объёме упражняемая медитация образует упражнения, будь то в пределах регулярного ежедневного церковного молебна, или в тиши уединенности монастыря. Какие обновляющие духовные силы достаются молящимся и медитирующим!

Так же, как в Индуизме, Буддизме и Исламе, большую роль в восточ-ной Православной церкви, как и в Католической церкви играет молитва с "розенкранцем" в качестве упражнения в медитации. Розенкранц был принесён в Западную Европу в средние века рыцарями крестоносцами из стран Ближнего Востока. Святой Доминик (1170-1221) считается их изо-бретателем в западном христианстве. Название "Розенкранц" происходит от санскритского "Йяпа мала", означающего: "цепь молитв". "Йяпа" означает также "роза", так чётки приобрели название "Розенкранц". Человек, освободившийся от церковного влияния смеётся над этим, кажущимся ему глупым, упражнением и называет такую молитву "детским лепетом" или болтовнёй, потому что он уже не в состоянии понять, что не только сознательно произнесенная интеллектуально понятная молитва может оказывать воздействие, но как раз повторяемая монотонная рецитация одной и той же молитвы, и такое же монотонное ритмическое следование пальцев, перебирающих бусины Розенкранца, создают медитативное погружение, ибо не только мозговая личность, но все слои глубинной личности в такой молитве принимают участие.

Романо Гуардини говорит: "Конечно есть ещё третий вид молитвы. Речь идёт в любом случае о пребывании перед Богом, для службы перед Его Ликом, внутреннего себя отыскания и нахождения покоя – и всё же так, что слово в то же время станет потоком, в котором стремится молитва, и силой, которая её приводит в движение. Тогда выбираются не всегда новые слова, но повторяются всё снова одни и те же. Да, повторение будет как раз внешней формой молитвы и имеет тот смысл, что внутреннюю подвижность всё успокаивает. Молитва такого рода подобна "Литании" с её многими, однообразно построенными призывами и мольбами, в которых мысль только тихо проступает. Она древняя. Мы находим её уже в раннем христианстве. Подобный вид молитв показывают нам псалмы, когда между отдельными стихами приводится один и тот же "антипон", молитвенный призыв. Они также всплывают к нам из очень ранних времен. К этому виду молитвы относится и молитва с Розенкранцем".

"Розенкранц несёт характер пребывания. В нём защищенность тихого, святого, закрытого мира… Розенкранц не является путём, а пространство, и он не имеет цели, а глубину. В нём хорошо пребывать… Человек нуждается в пространстве святой тишины, которую легкое дыхание Бога овевает, и где ему великие образы веры встречаются. Это пространство есть в основе самой неприступности Бога, которая себя открывает людям в Христе. Любая молитва начинается с того, что человек приходит к тишине, спокойствию, собирает свои растрёпанные мысли, свою вину в раскаянии понимает и душу к Богу обращает. Когда он так делает, ему открывается святое пространство; на только как область душевной тишины и духовной сосредоточенности, но как нечто, что идёт от Бога.

Медитация идёт рука об руку с розенкранцем, ибо она происходит в собственном мире верующего и молящегося, прекраснейшим, что предоставляет нам католическая церковь. Он не только типично медитативен, но подразделяется на различные ступени, которые сопровождают историю жизни Иисуса.

Католический розенкранц состоит из 58 бусинок с крестом или медальёном. При осязании креста произносят "Символ Веры". Затем, тронув большой шарик, произносят "Отче Наш" , затем трижды славят Приснодеву Марию: "Честна Ты, Мария, Всемилостивая, благословенна Ты в женах, и благословен Плод чрева Твоего, Иисус!" – Теперь идут пять раз по десять маленьких шариков, рот касании которых десять раз произносится: "Святая Мария, Матерь Божья, проси за нас грешных, сейчас и в час нашей смерти. Амен". - В этой повторяемой мантрической молитве вспоминает молящийся о часе своей смерти. Это означает, что он действительность своей смерти и постоянную подготовку к смерти воспринимает в своё сознание и в мир переживаний. Между этими десятью молитвами и следующими при касании большого шарика произносится прославление Святой Троицы: "Слава Отцу и Сыну и Святому Духу", - после чего молитва Господа, "Отче наш". Это круг медитации розенкранца. Медитация вращается вокруг Бога Отца, Христа и Духа Святого, причём медитативно, продолжительно прославляется Всемилостивая Божья Матерь.

К каждой из трёх "Авве, Мария" во вступлении в молитву разенкранца присоединяется просьба о пробуждении трёх добродетелей – Веры, Надежды и Любви. Говорят так:

1. …которая в нас веру умножает.
2. …которая в нас надежду крепит.
3. …которая в нас любовь воспламеняет.

Однако медитация розенкранца многослойна. Молящийся избирает себе время для трёх розенкранц-молитв. Благодаря чему каждый из медитационных кругов, также, как духовные упражнения Игнатия Лойолы, сориентированы на жизнь Иисуса Христа.

Три цикла молитв, соответствующие периодам жизни Иисуса, следуют друг за другом: "Радостный", который начинается с Благовешения Марии и до Пальмового воскресения, "Многострадальный", страстное время, и "Слава", с Воскресения до Вознесения. Каждые из пяти предложений в трёх медитационных циклах имеют ещё собственное медитационное пространство.

Так, "Радостное" делится на пять следующих медитаций или "тайн":

1. … ибо Ты, о Дева, от Духа Святого восприняла.
2. … ибо Ты, о Дева, к Елизавете принемла.
3. … ибо Ты, о Дева, родила.
4. … ибо Ты , о Дева, в храме пожертвовала.
5. … ибо Ты, о Дева, в храме нашла.

"Многострадальное" имеет следующие элементы:

1. … Который за нас кровь пролил.
2. … Который за нас бичевался.
3. … Который за нас тёрном венчан был.
4. … Который за нас на Себя тяжелый крест принял.
5. … Который за нас распят был.

Это "тайны" "Славы" розенкранца:

1. … Который из мёртвых восстал.
2. … Который на Небо вознесся.
3. … Который нам Духа Святого ниспослал.
4. … Который Тебя, о Дева, на Небо вознёс.
5. … Который Тебя, о Дева, на Небе короновал.

Так завершается трёхчленный медитативный круг, который во внутреннем слое чистая мантрам(слово)-медитация, в верхнем круге представляет погружение в святое событие Евангелия.

----

Подписывайтесь, что б не пропустить новые статьи

Полное содержание статей в этом блоге по данной ссылке.

Пост знакомство - обо мне, о том, кто завел этот блог.

#пересказкниг #снемецкогонарусский #переводкниг #владимирлинденберг #философияоглавноем #мыслиобоге #историячеловека #линденберг #челищев #книги #чтопочитать #воспоминанияодетстве #лебедевад #лебедевалексейдмитриевич