Посвящается доблестному 44-му Нижегородскому драгунскому полку, русским воинам, павшим за Отечество, и их родственникам
В январе 1821 года по приказанию Ермолова место командира 44-го Нижегородского драгунского полка занял старший штаб-офицер полка полковник князь Александр Герсеванович Чавчавадзе, представитель знаменитого рода грузинских князей, составивших Нижегородскую пол-ковую офицерскую династию из семи человек, и на протяжении несколь-ких десятилетий XIX века вообще давших русской армии восемь генералов. Он родился в Петербурге в 1783 году, когда его отец являлся полномочным министром грузинского царя Ираклия при царском дворе, а его крестной матерью была сама императрица Екатерина II. Благодаря его личности между офицерами-Нижегородцами и грузинским обществом были уста-новлены близкие и добрые отношения.
*
Несколько «сравнительно мирных лет», которые провел Нижегородский полк на постоянных квартирах под южным небом Кахетии, в Караагаче, не могли не отразиться на его образе жизни. В полку «слагается привлекатель-ный быт с оригинальными обычаями, возникает своеобразная нравствен-ная атмосфера» – попадая в нее, новый человек быстро «привязывался к полку и проникался его духом».
Как ни трагичны были те десятилетия для Грузии, она, как часто сравнивали ее с виноградной лозой, «не отделилась от корня и пережила свои бури. Наступила, наконец, тишина, прояснилось над ней небо, и народ Иверии увидел счастливые дни за дружественной гранью русских штыков». Но ни-какие «враждебные» бури не могли изменить веселого характера картвели (самоназвание грузин). Он так и оставался человеком, умеющим «наслаж-даться жизнью без особых затей: кусок зеленеющего лужка, голубое небо, азарпеша (серебряный сосуд, из которого пьется вино) или рог с пучком какой-нибудь зелени и с форелькой, веселая шутка, звонкий смех и песня – вот практически и все, что ему нужно для удовольствия». И с прибытием в полк Чавчавадзе среди дружелюбного грузинского общества на «неза-тейливых» его пирах начали появляться и наши Нижегородцы. И они были тем более желанными гостями, что их первый полковой командир в Кара-агаче – генерал Сталь – пользовался огромной популярностью в Грузии с тех пор, как в острые моменты недоразумений он приходил к ним с «брат-скими и мирными речами, умея предотвратить кровавые столкновения». Теперь связующим звеном между ними становился грузин, и в то же время Нижегородец, тот самый князь Чавчавадзе, которого вся Грузия почитала как представителя знатного рода, как одного из доблестнейших воинов, и, кроме этого, как своего великого поэта, не имевшего «соперников» в род-ной ему литературе.
Поэтический дар Чавчавадзе грузинское общество ценило очень высоко – и тут «двух мнений не существовало». Его песни были так популярны среди грузин, что перешли в уста народных певцов-сазандаров и выдавались обычно за результат народного творчества.
Он был другом Пушкина, Лермонтова, А.С. Грибоедова. Они, а так же и Александр Дюма, автор «Трех мушкетеров» во время поездки по Кавказу, гостили в доме Чавчавадзе в Цинандали – в нем в наше время давно уже существует национальный грузинский музей.
Чавчавадзе знали не только как известнейшего современного поэта Грузии, но и как переводчика на грузинский язык многих классиков; ему же при-надлежали и превосходно сделанные переводы лучших персидских, рус-ских, французских, немецких поэтов – все эти языки князь знал не хуже грузинского, и его переводы не уступали подлинникам.
Естественно, что первые шаги сближения Нижегородцев с грузинами и сделаны были в доме Чавчавадзе, в знаменитом его имении в Цинандали с виднеющимся вдали древним Аллавердынским монастырем.
Князь Александр Чавчавадзе был едва ли не единственным во всей Грузии, кто уже тогда жил по-европейски. Дома остальных князей не были богаты убранством: обычно обширная и пустынная, даже без необходимой мебе-ли, зала с костром в камине, на стенах – ни зеркал, ни картин, вместо них – развешанное оружие хозяина и турьи рога, убранные коврами тахты вдоль стен, несколько низеньких столиков для обеда – вот и вся «обстановка». Но чего здесь хватало с избытком – это радушия и гостеприимства.
Самое «веселое» время в Грузии – это сбор винограда, после чего грузины целыми компаниями по нескольку дней гостили друг у друга, кроме шум-ных пиров развлекаясь охотой и турнирами. И Чавчавадзе не приходилось подолгу уговаривать своих однополчан-Нижегородцев принять в свобод-ное от службы время участие в таких «неслужебных» поездках.
Не успевали съехаться гости – будь это в Цинандали или у соседнего «по-мещика» – как сразу начинались джигитовка, скачки, стрельба из писто-летов и винтовок. «Натешившись» этим, общество собиралось к обеду, принимавшему нередко характер такого пиршества, обрисовать который невозможно тем, кто сам его не видел. И питье, и еда – все было в разме-рах, «подходящих, скорее, для древних героев-исполинов».
Сначала по рукам ходила азарпеша – серебряный ковш с длинной рукоят-кой, приспособленной так, чтобы ее можно было возить за поясом вместе с пистолетом, азарпешу сменяла «кула» – круглый наглухо закрытый жбан-чик, из которого грузин, подняв его высоко над головой, пускал струю пря-мо в рот, не боясь промахнуться, при этом кула при подъеме издавала ме-лодичные звуки, будто воркует горлинка. Кулу в свою очередь – турий рог, вмещавший в себя от трех до пяти бутылок вина. Из азарпеши, как из простого ковша, может пить всякий, из кулы – немногие, а из турьего рога – уже редко кто. Это «чара старых богатырей, о которых остались только предания».
Но как долго бы не продолжался веселый грузинский пир, он никогда не переходил в безобразную попойку – и в силу привычки грузин к вину, и в силу этикета, создавшего обычай выбирать на пирах, как это делали и древ-ние греки, тулумбаша, т.е. председателя пира, пользующегося диктаторской властью. Ну а лучшей «приправой» грузинскому застолью всегда служила песня. Вот одна из них, принадлежащая перу Чавчавадзе.
Вскоре большинство Нижегородцев научилось «мараковать» по-грузински настолько, чтобы участвовать в хоровом пении, без которого грузину и «пир не пир».
*
Жили офицеры, вообще говоря, широко – и духанщики, «державшие» в своих руках торговлю, пользовались этим и наживались так, что еще пре-дыдущий командир полка полковник Климовский вынужден был наложить на них «узду» и установить таксу на все жизненно необходимые продукты. Торговцы вынуждены были покориться, но не преминули «отыграться» на другом поле деятельности, дававшем барыши большие, чем любая торгов-ля.
В полку, как и на всем Кавказе, да и вообще в офицерской среде, любили «переметнуться в картишки», и проигрыши случались иногда довольно крупные. Этими «стесненными обстоятельствами» и пользовались «восточ-ные человеки»: они ссужали проигравшимся офицерам деньги (а возврат карточного долга офицеры всегда считали делом чести) под «тройной век-сель», да под 10-12 процентов в месяц – и сторублевый, скажем, долг скоро превращался в тысячный.
Бывало, что такие случаи «развивались до крайности» – и тогда на помощь подобной «жертве» приходило все полковое общество, как это и описано в рассказе В.В.Крестовского «Башибузук». Этот рассказ – не выдумка, это дей-ствительный случай, произошедший в Нижегородском полку.
У нашего незадачливого «героя» по таким «дутым» векселям накопилось долгов порядка десяти тысяч рублей, средств для их оплаты нет, а армяне не дают покоя. И в это трудное время случилось ему выиграть целые три тысячи у приехавшего интенданта. Товарищи его сообразили сразу взять этот «капитал» под свою «опеку» и решили оплатить все долги «башибу-зука», но не раздутые процентами, а настоящие, которых как раз и было не более трех тысяч.
Но кредиторы об этом и слышать не хотели: «Пусть, говорят, три тысячи, что вчера выиграл, заплатит, а мы новые векселя согласны ему переписать, и подождем». Вышли бы опять те же десять тысяч.
«– Ну, друг любезный, - говорят ему товарищи, – ничего не поделаешь; теперь тебе только и остается одно – умереть.
– Что это вы выдумали, братцы? Да неужто мне из-за всех этих Кара-петок и Шмулек пулю себе в лоб пустить?
– Ах, голова, голова, – корят его товарищи, – неужели же не понимаешь? Не о смерти, а о жизни тут дело идет! Надо тебе умереть самой естес-твенной смертью, на законном основании, как следует всякому честному и благородному человеку… А потом кто же тебе воспретит воскреснуть, как только твой последний вексель будет возвращен и разорван. – Н–да, – призадумался герой: – только ведь это, братцы, нехорошо, обман выходит.
– Зачем обман? Как это можно обман?! Разве у тебя не могла быть ле-таргия? Летаргия – дело весьма возможное. Доктора даже рады будут, такой интересный случай в науке! К тому же весь свой долг ты выплачи-ваешь честно, даже с большими процентами».
И вот наш «герой» ложится в постель, доктора начинают ходить к нему по два раза в день: по Караагачу и Царским Колодцам пошел слух, что он опа-сно болен. Кредиторы, естественно, встревожились. Сам полковой коман-дир осведомлялся у доктора: правда ли, что болезнь серьезна? Хочу, мол, сам навестить больного.
На третий день утром герой умирает. Положили его на стол, простыней накрыли, а на лицо набросили «кисейку: не дай бог муха на нос сядет, так чтобы даже усом не пошевелил. У стола зажгли большие церковные свечи, ладаном покурили – все как следует.
Пришли кредиторы, стоят с кислыми рожами в прихожей, да заглядывают в полуоткрытую дверь. А наш герой лежит, не шелохнется, и только думает про себя: «Что же будет, если мне чихнуть захочется?».
«Между тем товарищи приглашают кредиторов в комнату:
– Вы что же это, братцы, - говорят им, - зачем пожаловали? Покойнику поклониться? Поклонитесь, дело хорошее. Жаль бедного, так неожиданно умер, и ничего ведь не оставил, кроме платья носильного, да седельного прибора. Не много же вам в разверстку-то придется.
Взмолились кредиторы, нельзя ли как-нибудь на трех тысячах «покончить». Поговорили, поторговались, и, наконец, покончили, векселя разорвали».
На другой день встречают кредиторы башибузука на гулянье, идет здоро-вый, и такой веселый, каким его никогда и не видали. «Ну, – говорят ему, – больше мы вам ни одной копейки «не поверим». «И отлично сделаете, – отвечает он, – поблагодарим лучше друг друга за науку, а я уже ни за чем не обращусь к вам».
*
Другой «бедой» этого башибузука было то, что «роковой предел его – чин капитана»: «Как дойду до этого, сейчас по шапке, и разжалуют «по сен-тенции» в солдаты-с. И не подумайте, чтобы за что-нибудь этакое не-благородное, марающее честь мундира. …А все только по своей необуз-данности, или, вернее сказать, по роковым стечениям обстоятельств. Раз, например, не в меру строго с начальством обошелся; другой раз, бу-дучи дежурным по караулам, приказал молоденькому караульному прапор-щику под мою от-ветственность благородного арестанта выпустить под честное слово ради ночного свидания с дамой его сердца, а тот, ка-налья, возьми, да удери… А в третий раз… Ей-Богу, я уж и сам не знаю, как, за что и почему это в третий раз угодил я в солдаты! Думаю, просто потому, что судьба такая – ничего не поделаешь!»
И вот, дослужившись наконец в четвертый раз до капитана, он сразу подал рапорт об увольнении вчистую. «И перехитрил-таки свою судьбу – злодей-ку остался на этот раз в капитанском чине».
С тех пор он нигде не имел оседлого угла, а странствовал из полка в полк, гостил то у одного, то у другого офицера, которых называл кунаками, а таких кунаков у него было множество, о чем он, часто пользуясь поговорками и рифмами, говорил так:
«Мне Царь Белый Отец,
И Россия мне мать,
И в родстве наконец
Вся российская рать».
Надоест ему гостить в одном месте – товарищи возьмут ему билет до ближайшего соседа; оттуда он проедет дальше, потом еще дальше – и опять, рано или поздно, вернется к старым кунакам. «И ничего себе, – живу, не ропщу на Создателя… Могу сказать даже – счастлив и доволен, потому что сердце чисто, дух мой ясен, ум и крепок и покоен…»
Его любили все, потому что он был «душа-человек, любил побалагурить – с прибауткой, с пословицами и непременно со стишком из кавказских песен. Особенно он любил рассказывать про Нижегородский полк, про его быт, его боевые подвиги – и непременно цитировал Нижегородскую песню:
«Старый полк наш двести лет
Ходит в бой,
Много знает он побед За собой».
Пригласят его к рюмочке и закуске – опять стишок:
«Знать, драгуны таковы –
Свой закон не позабудут.
Могут быть без головы,
А без славы уж не будут!»
Имущества у него не было никакого. Черкеска с Георгиевским солдатским крестом, бурка, папаха, кинжал, шашка, да ручной саквояж, в котором помещалась одна смена белья – вот и все, с чем он путешествовал по матушке России. «Жив Бог, жива душа моя» – восклицал он, прибавляя, что на святой Руси никто не умирал еще с голода. Но «в простом сердце этого бедняка жили совесть и честь».
Вздумали как-то приятели снабдить его бельем в полной мере, так, чтобы всего у него было по полдюжине – он отказался: «Нет, господа! Куда мне с этим возиться! Мое правило такое: одна смена у прачки, другая – на себе, и все тут. Износится – приятель даст новую. А эти полдюжины – ведь это уже целое имущество, под него и чемодан нужен, и счет вести надо, заботиться надо. Нет, уж Бог с ним, а вам – сердечное спасибо». Так и не согласился принять подарка.
На груди он всегда носил «сумку», в которой хранились указ об отставке и духовное завещание; последнее свидетельствовало о той сердечной тепло-те, которой был проникнут этот один из «последних могикан» старого бое-вого Кавказа. В завещании он просил друзей похоронить его в том полку, где застанет его смерть; драгоценное боевое оружие свое – базалаевский кинжал
(Базалай — известный на Кавказе род кумыкских булатников,
сохранивших секреты ковки булатной стали, выплавлявшейся
ещё в V—X веках. Из этой стали ковались клинки, снискавшие
славу не только на Кавказе и в России, но и во всем мире. В 19
веке наиболее известными были Базалай старший (Уллу База-
лай), его брат Али, сын Али — Магомед, сын Магомеда — Мус-
тафа. Все эти мастера на свои изделия ставили клеймо
«Базалай», по имени первооткрывателя и основателя динас-
тии Базалая старшего.
В 1851 году их оружие экспонировалось на Лондонской выставке.
Из Википедии)
и шашку – отказывал тому из хоронивших его друзей, кому они достанутся по жребию. «Носильное же платье мое, – прибавлял он – раздать на помин грешной души моей нищим, одним из коих и сам я весь век мой странство-вал в мире».
# русская_армия # Кавказская_война # Нижегородский_драгунский_полк # князь_Чавчавадзе # башибузук