Повесть Бориса Панкова
9
Он все же надеялся, что ему дадут несколько лет лишения свободы и он отсидит в тюрьме самое смутное послевоенное время, а потом, возможно, жизнь станет лучше и он выйдет на волю. И после вынесения ему приговора он не выдержал и отчаянно закричал:
- Граждане судьи, это я во всем виноват, она ни при чем, - он показал рукой на Катерину Покровскую. - Я сам сделал самогонный аппарат и гнал самогон, она только продавала.
- Гуров, покиньте зал суда. Вы освобождены из-под стражи, - строго заявил судья. - Вам, наверно, понравилось сидеть в тюрьме?
- В тюрьме калеке лучше, чем на воле.
- Выйдите вон! - вновь строго проговорил судья и приказал милиционеру вывести за дверь буйного бывшего арестанта.
Взволнованный и обиженный, Гуров нехотя вышел на улицу. Он направился прямо к дому, где раньше проживал с Катериной, однако, подойдя к входной двери, понял, что для него все кончено. Гуров надеялся забрать Колю и гармонь, но дом был закрыт и опечатан. Походив около дома, он бесцельно направился к базару. От нахлынувшей обиды и горечи он готов был разрыдаться. Ему вспомнились его семья, сгоревшая деревня, могильный холмик под березкой... Гуров старался отогнать от себя мрачные воспоминания. Он мысленно представил себе тюремную камеру и шумную компанию на нарах и под нарами и вдруг отчетливо понял, что для него остался лишь один выход из создавшегося положения – опять оказаться в тюрьме…
Гуров начал придумывать разные варианты своих действий, которые могли бы считаться преступными.
Просим оказать помощь авторскому каналу. Реквизиты карты Сбербанка: 2202 2005 7189 5752
Рекомендуемое пожертвование за одну публикацию – 10 руб.
Проходя мимо Дома офицеров, он обратил внимание на висевший на стене большой портрет Сталина. Его словно осенило. Он мгновенно отыскал камень и, не задумываясь, запустил им в портрет. Камень угодил в полотно около линии рта, чуть выше подбородка. На месте попадания осталась едва заметная отметина. Какой-то молодой человек, проходивший мимо Гурова, улыбнувшись, тихо проговорил у него над ухом:
- Вот теперь генералиссимус стал еще суровее и тебя, наверно, сейчас проглотит.
Другой прохожий, очутившись рядом с Гуровым, схватил его крепко за руку:
- Ты что наделал, мерзавец? Милицию сюда! Милиция! - заорал он ошалелым голосом.
Словно из-под земли выросли два милиционера.
- Вот этот инвалид бросил камень в изображение товарища Сталина, - угрожающе проговорил незнакомец, продолжая держать за руку Гурова.
– А ну, ты, пойдем с нами, - сказал один из блюстителей порядка. - И ты тоже. Будешь свидетелем, - приказал он схватившему Гурова мужчине. Тот сразу отпустил руку Гурова и покорно кивнул.
Милиционеры окружили Ивана с обеих сторон и повели в отделение. По дороге он с облегчением думал: «Вот теперь я попаду, где раньше находился. А это гораздо лучше, чем нищенствовать на улице. Больше пятерки мне вряд ли дадут, а за это время многое изменится в лучшую сторону для нас, калек».
В милицейском участке он не стал отрицать содеянного, на него быстро оформили дело и препроводили в тюрьму.
В камере вместе с ним случайно оказался завсегдатай базара - вор Никола по кличке Соленый. Как только Гурова ввели, он сразу подозвал его к себе.
– Ну ты, артист, иди ко мне, поговорим.
Гуров тоже узнал Соленого и, едва переступая через лежащих на полу заключенных, подошел к нему.
- Как ты оказался в тюрьме такой калека? - удивленно, с ноткой уважения спросил Соленый, предложив Гурову присесть. Усевшись поудобнее, Гуров, не находя причин что-либо скрывать, подробно рассказал о своем поступке. Затем, немного помолчав, добавил:
- Я думал, что за такой поступок мне дадут не больше пяти лет, а вот в милиции мне сказали, что могу дать и червонец, и даже больше.
- Да, – многозначительно протянул Соленый, – неужели тебе и впрямь в тюрьме лучше?
- Ясное дело! Здесь не надо клянчить у прохожих на кусок хлеба и целый день гнусавить одно и тоже за горсть медяков. В камере гораздо теплей, чем на улице, к тому же вдобавок к моей собачьей жизни наступили уже холода, и тюрьма для меня – единственное спасение. Лучше валятся на нарах, чем в грязи на голых кирпичах.
- А ты который уже раз угодил за решетку? - поинтересовался Гуров.
- Я третий раз заплыл в кичман, - скучно произнес Соленый.
- Ну вот, видишь, и вам, блатным, нравится в тюрьме, а не только нам, нищим. Ты уже в третий раз оказываешься в этом благородном месте, и неизвестно, сколько еще попадешь сюда.
- Мы попадаем в тюрьму случайно и не хотим этого. А ты, говоришь, умышленно загнал себя за решетку. И в этом между нами большая разница.
- Конечно, большая, - согласился Гуров, - потому что ты вор, твое законное место в тюрьме, а я честный нищий человек.
- Да, честный человек, но ты совершил большую глупость. Неужели ты не мог пойти на какое-нибудь другое преступление? Зачем тебе надо было портить рожу рябому грузину? За это ты получишь большой срок и пятьдесят восьмую статью, а возможно, подгонят под Особое Совещание. Тройка по сталинским законам может осудить на пожизненно. Если бы ты ошарашил костылем какого-нибудь пузатого начальника, тебе было бы лучше. Получил бы всего пять лет за хулиганство и бытовую статью. А теперь после суда тебя будут звать согласно статье фашистом, как обычно называют тебе подобных, и каково будет слушать это позорное прозвище тебе, фронтовику-калеке?
- Ты все правильно говоришь. Если бы ты мне попался раньше, я поступил бы по-другому.
- Вот ты и завидуешь теперь нам, ворам.
- Да как вам не завидовать! Как ни трудно народу жить, а вы голода не чувствуете ни на свободе, ни в тюрьме. Такое вы наглое племя.
- Такая наша блатная жизнь. Но ты не горюй, тебе будет легче жить в лагере на фрайерских правах, чем другим мужикам. Во-первых, калеку этапом далеко не погонят и работать на заставят. Будешь где-нибудь в местной колонии дневальным, посиживать на нарах да книги читать, если тебя в твоем колхозе вообще учили читать.
Следствие по делу Гурова продолжалось недолго, и вот настал день суда. Гуров сидел на скамье подсудимых и взволнованно перебирал в памяти давно заученные фразы, которым учили его в камере опытные и бывалые заключенные. На следствии он упрямо твердил одно и то же. Что бросал камень в собаку, а в портрет Сталина попал совершенно случайно. Сначала он чистосердечно хотел во всем признаться, но его предупредили в камере, что за умышленные действия дадут большой срок и даже могут пустить в расход.
Судья, седоватый мужчина лет шестидесяти, строго взглянул на Гурова и резко произнес:
- Подсудимый Гуров! Встаньте и честно признайтесь суду, как вы осмелились совершить такое тяжкое преступление - осквернить портрет товарища Сталина?
Гуров, вздрагивая всем телом, медленно встал. И тут у него перехватило дыхание. От волнения он забыл все, что мысленно готовился сказать на суде. Он испуганно смотрел на судью не в состоянии вымолвить ни слова. Наконец у него прорвалось:
- Я, товарищ судья, случайно попал в портрет кирпичом, потому что целил в собаку...
- Я вам не товарищ, а гражданин,- строго перебил Гурова судья.
Гуров окончательно растерялся, на его лбу выступили крупные капли пота
- Продолжайте! - громко крикнул прокурор.
- Я, гражданин судья, - пробормотал испуганно Гуров, переведя взгляд на прокурора. Он не знал, что собой представляет этот человек в черном мундире.
- Удивляюсь, как вы могли так бросить камень, что вместо собаки попали в портрет товарища Сталина?! - продолжал судья. - Вот если бы собаки летали как птицы, вам можно было поверить. Ведь портрет висел на стене Дома офицеров, а собака, если она бежала там, находилась метров на пять ниже.
Гуров растерянно смотрел на судью, совершенно не понимая, чего тот от него хочет. Он вспомнил, как его вместе с Катериной судили за самогон, но там было все просто и ясно. А здесь приходилось лгать, и это было противно всему его существу.
Продолжение следует.