Когда-то сюда летал ковер-самолет, и жили здесь люди в бурках и с посохами, и держали они коров на первых этажах. Мигранты, медведи, высокие каблуки и сетевой маркетинг
— таким мы застали село сейчас
В горах Дагестана, на границе с Чечней, подставив крыши солнцу, расположилось село Ботлих. Оно опровергает теорию о вымирании и запустении в горном Дагестане — Ботлих живой, растущий и густонаселенный.
В нем проживает около 12 тысяч человек — по меркам республики, да и вообще России, немало. Многие живут в так называемом микрорайоне — новой части села, выросшей вокруг машиностроительного, а позже — радиотехнического завода «Прогресс», работавшего, как рассказывают местные, в том числе на оборонную промышленность.
В старой же части села сказочные переулки вызывают трепет, а громоздящиеся друг на друге дома из дерева и камня — неуловимое чувство грусти. Старый Ботлих либо разрушается, либо обрастает современной обшивкой.
Париж в горах Дагестана
Названий улиц и номеров домов в старом Ботлихе не встретить. Только на счетчиках у дверей маркером написаны фамилии владельцев. Некоторые краской пишут свои имена на дверях или окнах, если дом нежилой, — видимо, напомнить, что и у него есть хозяин. Многие из жителей Ботлиха — приезжие из соседних сел. А ботлихцы нередко перебираются в города и покидают свои дома.
Не зная село, в нем легко заблудиться — узкие петляющие улочки похожи друг на друга и извиваются, как горные ручейки. Старый Ботлих вырос на камнях, будто их продолжение. Горная порода здесь — часть строений: где-то это пол, где-то — стена. Марджанат ведет нас через путаницу улочек. Ей 42, ее семья переехала сюда из соседнего села. Говорит, что камень притягивает воду, и потому в домах сыро. Все дома в этой части Ботлиха двух- или трехэтажные, и первый этаж всегда отводился под коровник. Животные грели своим теплом — горячий воздух поднимался от них наверх, к людям. Сейчас маленькие двери коровников закрыты: дыхание животных заменяют дрова, электричество и газ.
— В советское время тут был даже открытый кинотеатр. Показывали индийские фильмы. Мест не хватало, народу полно бывало. А мы с крыши смотрели, — вспоминает Марджанат.
Старый Ботлих напоминает сказочный лабиринт, и вот-вот, кажется, из-за угла выйдет седобородый горец с палкой и погонит свою корову в узкую дверь темного коровника, чтобы она встала к другим животным и своим дыханием согрела дом. А вот и он идет, только скотины нет, — старец с белой бородой направляется в ближайший магазин. Понимает по-русски, но сам не говорит, как и большинство пожилых ботлихцев. С удовольствием фотографируется с нами, улыбается, интересуется, будет ли его фото в газете.
— Ботлих иногда называют вторым Парижем. У нас
хорошо одеваются, а еще тут есть место, оттуда смотришь вниз и видно что-то похожее на Париж, — говорит присоединившаяся к нам молодая предприимчивая Патимат. Вместе с Марджанат она работает в местной больнице, а еще торгует косметикой «Фаберлик» и иногда перепродает одежду.
Наверное, говоря о Париже, сельчане несколько преувеличивают, но вот о француженках что-то иногда напоминало. Патимат, например, удивительно легко шла по селу на каблуках и в длинном платье, хотя я местами еле плелась в кроссовках.
— "Чистых" ботлихцев осталось процентов десять, остальные приезжие из других сел — андийцы, гагатлинцы и так далее. Коренные жители продают свои дома и сады и уезжают в города — Махачкалу и дальше, — рассказывает она.
Снять жилье тут недорого: брат Марджанат, живущий в соседнем с ней доме, сдавал комнату за тысячу рублей в месяц. Правда, не было никаких удобств, да и сам дом был очень старый. Квартиранты съехали, а хозяин с головой ушел в ремонт. Сам делает полы, стены, потолки — практически создает дом с нуля. Утомительное занятие ему только в радость. В Ботлихе вообще очень любят делать ремонт, шутливо признается Марджанат.
Охотники за верой
В самом сердце села высится старая мечеть. Мужчины молятся на первом этаже, женщинам отведены места на балконах. Из-за рельефа местности подниматься по лестнице на женский этаж нет нужды — неприметная дверь выходит на узкую улицу, огибающую мечеть. В основной зал проходят через главный вход с другой стороны.
В пятницу днем на улице ни души: мужчины в мечети, а женщины занимаются делами в домах.
— Женщине не надо так часто ходить в мечеть, как мужчине. И хорошо, потому что у нас дома
много дел, — говорит Марджанат. — Жизнь в селе такая напряженная, не успеваешь замечать, как время проходит. Надо убирать, готовить, детьми заниматься, а еще постоянно ремонт!
Периодически из близлежащих сел поступают тревожные сообщения о спецоперациях, поимке и ликвидации боевиков. Но в самом Ботлихе тихо: лишь несколько внимательных полицейских прогуливаются по площади около рынка. Даже о разделении ислама на течения тут не говорят.
— У нас тут одно направление. Если возникают какие-то течения, их сразу отсекают, — утверждает Марджанат. — Люди старые, в возрасте, говорят молодым, что нехорошо такое делать. Прислушиваются. Как-то парни некоторые стали ходить в мечеть и там на молитве по-другому руки держать. К ним подошел старший и сказал: «Это что такое? Идите в другое место и там так делайте». И в мечети такого больше не было.
А как-то в селе появились скупщики Корана. Искали старую литературу.
— Старые Кораны выкупали, чтобы они исчезли, чтобы не осталось правильного течения, — предполагает наша провожатая. — На базаре стояла дощечка с надписью «Покупаем старый Коран дорого». Кто это делал, я не знаю. Мой отец был очень религиозным человеком. Молился пять раз в день, ходил в мечеть, но никогда даже «закрываться» мне не говорил, — Марджанат имеет в виду ношение хиджаба. — Откуда взялось это ваххабитское течение, мы не понимаем. Такого в Коране в помине нет, о чем они говорят, что они делают.
Терпение и труд
Рядом с мечетью недавно открылась маленькая пекарня. Тут с утра до вечера трудится Зульфия, задорная женщина средних лет. Она ловко месит тесто, скатывает из него аккуратные шарики — вскоре они отправятся в печь и превратятся в пышные, румяные булочки. Зульфия обильно посыпет их сахарной пудрой и отправит в микрорайон, где утром в магазине их продадут первым посетителям. Мы успеваем купить их горячими, только из печи.
— Есть с начинкой, есть без начинки. Я без начинки больше люблю. Но вы берите все, — говорит она и улыбается. В работе ей помогают дочери, их у Зульфии шесть. — Я мать-героиня, а еще у меня есть внук. Один мальчик в женском батальоне. Мы недавно открылись, приспосабливаемся. Будет ли прибыль, пока не знаю. Мука, кстати, астраханская — самая хорошая для выпечки.
Одна из дочерей Зульфии уехала учиться в Москву. В столице оказалось проще устроиться — в Махачкале за поступление часто просят дать взятку.
— Еще три года учиться осталось. В Москве очень трудно бывает нам. Случается, люди едут туда работать или учиться, но возвращаются назад через год-два, — рассказывает Зульфия, поглядывая на горячую печь. — Есть такая притча: отец сказал трем сестрам, чтобы каждая поставила на огонь кастрюлю воды. Первой та выйдет замуж, у которой быстрее закипит вода. Две дочери нервничали и постоянно открывали крышку, чтобы посмотреть на воду. А младшей замужество было неинтересно, она и не открывала крышку — и у нее закипело первой. Смысл притчи в том, что надо иметь терпение. У меня терпения нет, я свою печь по сто раз открываю.
Вот у кого терпения достаточно, так это у Гаджи. Его жена Саида зовет нас в дом, чтобы показать творение мужа. Макет мечети и прилегающего к ней солидного дома с колоннами выставлен под стеклом в прихожей, как большая ценность.
— Все из палочек от мороженого. Потом это обшивалось гипсом и красилось. Почти год потратил. Хотел сделать маленькую мечеть, а получилось вот это, — смеется Саида.
Она приглашает нас поесть шашлык и выпить чай, но мы идем дальше — смотреть на только что увиденный нами в миниатюре дворец. Его построил бывший банкир. Дом сильно выбивается из окружающего пейзажа, кажется лишним среди старых, похожих на гнезда птиц домов. Гаджи прекрасно его изобразил.
Через дорогу в крохотной комнатке за маленькой дверью выдают пенсию. Пенсионеры или их родственники приходят сами, чтобы разносчица пенсий не ходила с деньгами по адресам.
Страшный август 1999-го
Жители Ботлиха видели войну 1999 года из своих окон: боевики остановились в соседнем селе — и дома ботлихцев на месяц стали рубежом обороны. Сейчас о тех событиях напоминают памятники погибшим в сражениях — на камнях выбиты фамилии и имена.
— Боевики спустились туда, а жившие там люди ушли как беженцы к нам, в Ботлих. Дальше боевики не зашли: они остановились где Ослиное Ухо, — рассказывает Магомед, показывая на гору, и правда чем-то напоминающую ухо животного. Магомеду около 45-ти, он «подобрал» нас возле рыночной площади — туда ботлихцы приходят подождать проезжающих на машине знакомых, кто бы мог их подвезти. — Вот тут, в стороне села Тандо, тоже были военные действия. Ботлих оказался на границе войны. Потом бомбить стали, несколько снарядов попали по микрорайону. Ночью мы охраняли свое селение, а днем приходили сюда и смотрели, что делается. Интересно было смотреть. Но война зачем нам? Войны нам не надо.
Мы стоим на возвышенности, откуда хорошо видно высоту Ослиное Ухо, за которую шли бои в августе 1999 года.
— Я помню их: шли с этими мешками белыми. Все, что попадало под руку, брали с собой и быстро уходили, — говорит Марджанат, которая тогда уже работала в больнице. — Когда бомбить стали, перед больницей прямо взорвалось… Где-то месяц были военные действия. Я думаю иногда — вот была же война с 1941 по 1945 год. Четыре года люди терпели, бедные! За месяц это все надоело. Вначале интересно было — как это так, война. А потом…
Там, где мы стоим, проходит дорога вдоль гор до границы с Чечней. Под нами остались крыши большого военного городка, выросшего тут уже после 1999 года, там живут контрактники со своими семьями. Благодаря такому соседству в селе появились асфальтированные дороги и газ. Можно разглядеть и абрикосовые сады — ими село славится на весь Дагестан.
Раньше плоды в больших количествах перерабатывали тут же. Сейчас жители села чаще возят их на продажу в город, и, наверное, в каждом доме большие запасы абрикосового варенья. Но в этом году абрикос не уродился. Деревья стоят высохшие, совсем без листьев. Весной они красиво цвели, а потом ударил мороз, и цветы замерзли.
— Вообще-то, у нас зимой не очень холодно: как в России, где минус 30, не бывает. Чаще плюсовая температура. Самая низкая — минус 20 градусов, и то на один-два дня, а мы еле терпим, — рассказывает Магомед. — Газ в селе появился только в 2014 году. До этого топили как могли — кто электричеством, кто углем, дрова возили из Чечни «Камазами». Электричество дорогое очень, так что в основном углем и дровами.
Чуть поодаль от садов — дома ботлихцев, старые и новые. Раньше тут был еще и аэропорт, откуда летал кукурузник на 12 пассажиров. Старое кирпичное здание и сейчас виднеется за забором военного городка.
— Я и сама летала в Махачкалу отсюда. Удобно было — 45 минут и ты там. Правда, когда он в воздушные ямы проваливался, очень страшно было… Привставали с мест, так полегче переносилось. Но ни разу он не падал! Не то что сейчас, все время бьются, — вспоминает Марджанат.
Село засыпает
Мы спускаемся в так называемый микрорайон. Когда-то здесь были только завод и общежития, сейчас кругом двух- и трехэтажные дома и магазины. Жизнь кипит. Тут же ботлихская больница — большая, современная, светлая и чистая, с аккуратным садиком и опрятными простыми кабинетами.
— Достопримечательностей тут я никаких не припомню. Давай-ка мы лучше тебе медведей покажем. Медведя-то видела вообще? — спрашивает Магомед.
От такого предложения отказаться невозможно, и мы направляемся к ресторану «Эверест». Это востребованный банкетный зал — свадеб и других торжеств в Дагестане всегда много.
Медведи играют в клетке. Парень выносит им из ресторана остатки еды с кухни — кости, хрящи, лимоны, какие-то овощи, отдельно кидает яблоки. Медведи начинают жутко выть и бороться за добычу.
— У нас в Дагестане почему-то любят именно медведей заводить. Чеченцы, например, львов любят… Эти два были совсем малышами, а сейчас, видишь, как выросли! Их тут хорошо кормят. И ухаживают нормально, — говорит Магомед.
Темнеет в горах рано, и после заката все уже тянутся домой — ужинать и смотреть телевизор, неотъемлемый атрибут сельской жизни. Рано утром село проснется и жизнь закипит вновь — люди на углу рыночной площади будут ждать попутку до микрорайона, торговцы разложат под солнцем свои товары, а кто-то примется за ремонт. Под слоями штукатурки продолжит исчезать старый, сказочный Ботлих.
