Когда в следующий раз прихожу в себя, задерживаю дыхание и стараюсь сделать его размеренным и глубоким, как во сне. Вокруг так тихо, что слышу, как шуршит солома подо мной, отзываясь на вдох-выдох. Кажется, могу различить даже звуки падающих пылинок. Медленно приоткрываю глаза. В землянке царит всё тот же полумрак, и только солнечные лучи, пробивающиеся сквозь дыры в потолке, подсказывают, что на улице сейчас день.
Пахнет сыростью, прелой листвой, почвой и зверем. Здесь всё пропитано им. У оборотней особый запах – ничего общего с обычной псиной. Они пахнут как люди, только сильнее, агрессивнее, горше. В зависимости от вашей половой совместимости этот запах, либо раздражает до тошноты, либо манит как магнит. Природу не обманешь – тело чует идеального для него партнёра. У людей нет такой жёсткой парности, как у оборотней, но тягу к определённому генотипу никто не отменял.
Делаю глубокий вдох носом и с ужасом осознаю, что запах этого волка мне нравится. Он ласково щекочет ноздри, отдаётся горьковатой терпкостью на языке, вызывая обильное слюноотделение, и трепетанием бабочек оседает внизу живота. И я ему тоже подхожу! Скорей всего, поэтому сохранил мне жизнь, притащил сюда и даже плечо перевязал…
«Санитар леса, понимаешь!»
Внимательно изучаю забинтованную какими-то сомнительными тряпками рану. С виду они такие грязные и ветхие, что, кажется, волк сделал только хуже, но вынуждена признать, что прошла боль, дёргающая до самых кончиков пальцев, остались лишь тупое онемение и лёгкий жар, разливающийся по телу. Осторожно дотрагиваюсь до места укуса и тут же убираю руку – пока ещё болит даже при лёгком касании. Снимать повязку и смотреть, что там, вообще, не хочется.
Вместо этого, медленно сажусь на соломе, морщась от резкого прострела в плече, и озираюсь по сторонам. Одна стена земляная и немного утопленная, похоже, логово построено у подножия склона или холма. Остальные стены сложены из грубо отёсанных брёвен и щедро проложены мхом и травой. Крыша – это настил из досок, веток, того же мха и лишайника, который идёт под уклоном от земляной стены к противоположной, и в районе маленького окошка и неприметной двери опускается так низко, что мне придётся пригнуться, чтобы не удариться головой. Несколько брёвен служат подпорками всей этой незамысловатой конструкции.
Мебели в землянке нет. У дальней стены отведено место для очага: вырыта яма под костёр, вкопаны палки-рогатки, а рядом лежит большая гладкая доска, вероятно, служащая столом. По другую сторону от неё, подальше от очага, настелена солома, щедро укрытая звериными шкурами, наверное, лежбище хозяина. У другой стены стоит грубо сколоченный сундук, рядом с ним – высокая, добротная бочка. Вот и всё убранство.
И всё же, несмотря на всю свою убогость, это жилище меня радует. Волк, владеющим им, ещё не забыл, что такое – быть человеком, ведь зверю это всё уже безразлично. Значит, не до конца одичал, и можно попробовать с ним договориться. Сама возможность диалога обнадёживает.
«Интересно, где он? Скоро вернётся? Может, попробовать убежать?»
Попыталась встать, и тут же рухнула обратно из-за сильного головокружения. Приложила здоровую руку ко лбу, похоже, у меня не просто лёгкий жар.
Нет, сбежать сейчас не смогу. Да и какой смысл, если за стенами этой землянки рыщут другие волки, и далеко не каждый из них озаботится тем, чтобы притащить меня к себе, уж, не говоря о том, чтобы сделать перевязку. Изнасилует там же, где поймает, а потом разорвёт, чтобы никому другому не досталась.
Как бы дико это не звучало, здесь сейчас для меня самое безопасное место.
О том, что произошло между мной и этим зверем, когда очнулась в первый раз, стараюсь не думать. Это неизбежность. По-другому с нами не поступают. Оборотни ведь не плохие. Просто, они – победители, а люди – проигравшие, и мы разные…
«Проклятая теория расового превосходства!»
Когда сознательно разделяют живущих рядом существ на расы, получается вот так! Раз мы другие, то чувствуем не так, думаем не так, живём не так, как они. Значит, нам не больно, не страшно, не обидно, и с нами можно делать всё, что угодно, мы ведь хуже. Нас можно использовать и уничтожать ради своих интересов. Ирония в том, что оборотни ближе к животным, но, по сути, животными стали, именно, люди: одноразовые чревоматери для семей, доступные тела для борделей, рабы для самого тяжёлого труда, бесправное стадо на убой. В отличие от бывшего хозяина, который даже девственностью моей пренебрёг, этот волк не был жесток. В Берлине, прекрасной столице Великой Арии, пользовали меня по-всякому почти три года и обращались гораздо хуже.
Целомудрие, непорочность, девичья честь – давно забыла, что это!
Осталось только желание выжить любой ценой. Выбраться!
Сделав глубокий вдох и длинный выдох, чтобы прогнать накатившую тоску и тошноту, предпринимаю вторую попытку подняться. Здесь, где настелена солома для меня, потолок выше, и спокойно встаю в полный рост. Во рту всё пересохло, и первым делом, опираясь на стену, бреду к бочке, которая, оказывается, до краёв наполнена вполне чистой с виду водой.
Потрескавшиеся губы дрожат в нетерпеливой улыбке. Правая рука плохо двигается, стреляя пульсирующей болью от кончиков пальцев до основания шеи, поэтому черпаю из бочки только левой ладошкой, обливаясь прохладной, свежей водой, стекающей по подбородку. Напившись, протираю пылающее лицо, шею, грудь и замираю, услыхав скрип открывающейся двери.