26 января 1928 года в наш город приезжал выступать поэт Владимир Маяковский. В Свердловске он провел четыре дня.
Эти дни он прожил в гостинице «Ярмаркома» в самом центре города, теперь здесь расположен Институт травматологии и ортопедии (пер. Банковский, 7). По пути в гостиницу Владимир Владимирович разглядывал городские афиши: одна половина плакатов рекламировала новый боевик «Багдадский вор» с участием Дугласа Фербенкса, вторая сообщала жирными красными буквами: «Деловой клуб. В четверг, 26 января, выступление поэта В. Маяковского: «Хорошо! Октябрьская поэма».
Первое выступление закончилось далеко за полночь. Проголодавшийся поэт спустился в ресторан, но и там ему не было отбоя от поклонников.
Весь следующий день Маяковский гулял по Свердловску.
И. Кленовский писал: “В дни пребывания В.В. Маяковского в Свердловске по ул. Ленина заселяли вновь выстроенный дом (теперь 4-й дом горсовета). Рабочие Верх-Исетского завода переезжали из маленьких екатеринбургских хибарок в новые, светлые и просторные квартиры. Поэт не прошел мимо этого простого и будничного факта. Он побывал в квартирах рабочих, беседовал с ними и затем написал известное стихотворение…”
Рассказ литейщика Ивана Козырева о вселении в новую квартиру
Я пролетарий.
Объясняться лишне.
Жил,
как мать произвела, родив.
И вот мне
квартиру
дает жилищный,
мой,
рабочий,
кооператив.
Во — ширина!
Высота — во!
Проветрена,
освещена
и согрета.
Все хорошо.
Но больше всего
мне
понравилось —
это:
это
белее лунного света,
удобней,
чем земля обетованная,
это —
да что говорить об этом,
это —
ванная.
Вода в кране —
холодная крайне.
Кран
другой
не тронешь рукой.
Можешь
холодной
мыть хохол,
горячей —
пот пор.
На кране
одном
написано:
«Хол.»,
на кране другом —
«Гор.».
Придешь усталый,
вешаться хочется.
Ни щи не радуют,
ни чая клокотанье.
А чайкой поплещешься —
и мертвый расхохочется
от этого
плещущего щекотания.
Как будто
пришел
к социализму в гости,
от удовольствия —
захватывает дых.
Брюки на крюк,
блузу на гвоздик,
мыло в руку
и…
бултых!
Сядешь
и моешься
долго, долго.
Словом,
сидишь,
пока охота.
Просто
в комнате
лето и Волга —
только что нету
рыб и пароходов.
Хоть грязь
на тебе
десятилетнего стажа,
с тебя
корою с дерева,
чуть не лыком,
сходит сажа,
смывается, стерва.
И уж распаришься,
разжаришься уж!
Тут —
вертай ручки:
и каплет
прохладный
дождик-душ
из дырчатой
железной тучки.
Ну ж и ласковость в этом душе!
Тебя
никакой
не возьмет упадок:
погладит волосы,
потреплет уши
и течет
по желобу
промежду лопаток.
Воду
стираешь
с мокрого тельца
полотенцем,
как зверь, мохнатым.
Чтобы суше пяткам —
пол
стелется,
извиняюсь за выражение,
пробковым матом.
Себя разглядевши
в зеркало вправленное,
в рубаху
в чистую —
влазь.
Влажу и думаю:
— Очень правильная
эта,
наша,
советская власть.
Факт бесед ставится под сомнение некоторыми исследователями. Они считают, что скорее речь идет об общем образе активного строительства, которое шло на улицах новой советской столицы в период пребывания в ней В. Маяковского.
На третий день Маяковский обедал в гостях у председателя Свердловского окружного исполкома Анатолия Парамонова, где его угощали пельменями с медвежатиной.
Позднее он отправился в Клуб рабкоров, который располагался по адресу: ул. Вайнера, 12. Внутри находились редакции газет «Уральский рабочий», «На смену!» и «Всходы коммуны».
В этот же вечер поэта ждали и в Уральском горном институте. До него Маяковский добирался на своих двоих. Момент для этого был самый неподходящий. Как раз тогда на улице Вайнера прокладывали водопровод. Вся улица была изрыта траншеями. На подходе к институту ботинки поэта покрылись толстым слоем грязи.
«Пробираясь сквозь ухабы и рвы и добродушно чертыхаясь Владимир Владимирович говорил: «Черт знает что делается! Все улицы изрыты. Не город, а строительная площадка», - написал в воспоминаниях И. Кленовский, сопровождавший тогда поэта на вечер в Горный институт.
С этим вечером связана другая легенда: якобы после выступления в институте Владимир Маяковский отказался вернуться в гостиницу. Вместо этого он стал гулять по городу, на ходу сочиняя новое стихотворение «Екатеринбург-Свердловск». Когда оно было закончено, поэт направился в редакцию «Уральского рабочего», там он успел застать нескольких сотрудников. Маяковский начитал стихотворение машинистке - уже на следующий день его читал весь город.
Екатеринбург — Свердловск
Из снегового,
слепящего лоска,
из перепутанных
сучьев
и хвои —
встает
внезапно
домами Свердловска
новый город:
работник и воин.
Под Екатеринбургом
рыли каратики,
вгрызались
в мерзлые
породы и ру́ды —
чтоб на грудях
коронованной Катьки
переливались
изумруды.
У штолен
в боках
корпели,
пока —
Октябрь
из шахт
на улицы ринул,
и…
разослала
октябрьская ломка
к чертям
орлов Екатерины
и к богу —
Екатерины
потомка.
И грабя
и испепеляя,
орда растакая-то
прошла
по городу,
войну волоча.
Порол Пепеляев.
Свирепствовал Га́йда.
Орлом
клевался
верховный Колчак.
Потухло
и пожаров пламя,
и лишь,
от него
как будто ожог,
сегодня
горит —
временам на память —
в свердловском небе
красный флажок.
Под ним
с простора
от снега светлого
встает
новоро́жденный
город Све́рдлова.
Полунебоскребы
лесами по́днял,
чтоб в электричестве
мыть вечера́,
а рядом —
гриб,
дыра,
преисподняя,
как будто
у города
нету
«сегодня»,
а только —
«завтра»
и «вчера».
В санях
промежду
бирж и трестов
свисти
во весь
широченный проспект.
И…
заколдованное место:
вдруг
проспект
обрывает разбег.
Просыпали
в ночь
расчернее могилы
звезды-табачишко
из неба кисета.
И грудью
топок
дышут Тагилы,
да трубки
заводов
курят в Исети.
У этого
города
нету традиций,
бульвара,
дворца,
фонтана и неги.
У нас
на глазах
городище родится
из воли
Урала,
труда
и энергии!
В свой последний день в Свердловске Маяковский читал стихи рабочим. Он снова выступал в Деловом клубе. Утренние газеты сообщили: «Вход по билетам, распределенным по рабочим организациям через профсоюзы». Когда выступление закончилось, Маяковский отправился посмотреть на дом Ипатьева, в котором расстреляли царскую семью, а позднее был устроен Музей Революции, потом советский поэт захотел увидеть и место, где похоронили Романовых. Тогда еще никто точно не знал, где именно находятся царские останки. Дороги, ведущей прямо к «могилам», не было.
В эту поездку Маяковский собирался как в экспедицию. Помогал ему тот самый председатель Парамонов, заядлый охотник и знаток уральских лесов - он и привез ему несколько тулупов, но ни один не подошел поэту-великану. С трудом подобрав одежду Маяковскому, Парамонов велел подготовить розвальни - низкие широкие сани без сиденья. На них они и добрались до примерного места захоронения царской семьи. После Маяковский писал:
«Конечно, как будто ничего особенного - посмотреть могилу царя. Да и, собственно говоря, ничего там не видно. Ее даже трудно найти, находят по приметам, причем этот секрет знаком лишь определенной группе лиц».
После этой поездки поэт написал еще одно стихотворение:
Император
Помню —
то ли пасха,
то ли —
рождество:
вымыто
и насухо
расчищено торжество.
По Тверской
шпалерами
стоят рядовые,
перед рядовыми —
пристава.
Приставов
глазами
едят городовые:
— Ваше благородие,
арестовать? —
Крутит
полицмейстер
за уши ус.
Пристав козыряет:
— Слушаюсь! —
И вижу —
катится ландо,
и в этой вот ланде
сидит
военный молодой
в холеной бороде.
Перед ним,
как чурки,
четыре дочурки.
И на спинах булыжных,
как на наших горбах,
свита
за ним
в орлах и в гербах.
И раззвонившие колокола
расплылись
в дамском писке:
Уррра!
царь-государь Николай,
император
и самодержец всероссийский!
Снег заносит
косые кровельки,
серебрит
телеграфную сеть,
он схватился
за холод проволоки
и остался
на ней
висеть.
На всю Сибирь,
на весь Урал
метельная мура.
За Исетью,
где шахты и кручи,
за Исетью,
где ветер свистел,
приумолк
исполкомовский кучер
и встал
на девятой версте.
Вселенную
снегом заволокло.
Ни зги не видать —
как на зло.
И только
следы
от брюха волков
по следу
диких козлов.
Шесть пудов
(для веса ровного!),
будто правит
кедров полком он,
снег хрустит
под Парамоновым,
председателем
исполкома.
Распахнулся весь,
роют
снег
пимы.
— Будто было здесь?!
Нет, не здесь.
Мимо! —
Здесь кедр
топором перетроган,
зарубки
под корень коры,
у корня,
под кедром,
дорога,
а в ней —
император зарыт.
Лишь тучи
флагами плавают,
да в тучах
птичье вранье,
крикливое и одноглавое,
ругается воронье.
Прельщают
многих
короны лучи.
Пожалте,
дворяне и шляхта,
корону
можно
у нас получить,
но только
вместе с шахтой.
Вечером Маяковский еще раз выступил в Деловом клубе. А уже утром поэт отправился на «гастроли» в Пермь.