ПОЭЗИЯ:
Анатолий Юрьевич Аврутин родился 03.07.1948 в Минске. Окончил БГУ. Автор двадцати четырех поэтических сборников, изданных в России, Беларуси, Германии и Канаде, шести книг переводов, лауреат Национальной литературной премии Беларуси, Большой литературной премии России, международной премии имени Марины Цветаевой и многих других. Обладатель «Золотого Витязя-2022» в жанре поэзии. Академик Международной Славянской Академии литературы и искусства (Варна, Болгария), главный редактор журнала «Новая Немига литературная». Указом Президента Беларуси награжден орденом Франциска Скорины (2019), а также одноименной медалью (2009). Название «Поэт Анатолий Аврутин» в 2011 году присвоено звезде в созвездии Рака. Живет в Минске.
***
Кто там плачет и кто там хохочет,
Кто там просто ушел в облака?
То ли кречет кричит, то ли кочет...
То ли пропасть вдали, то ль река...
И гадаю я, тяжко гадаю,
Не поможет здесь даже Господь, –
Где прошли мои предки по краю,
Чем томили суровую плоть?
Зажимаю в ладонях монетку
И бросаю в бездонье пруда –
Робкий знак позабытому предку,
Чтобы молвил – откуда?.. Куда?..
И вибрирует гул непонятный
Под ладонью, прижатой к земле,
И какие-то сизые пятна
Растворяются в сумрачной мгле.
И вдруг чувствую, дрожью объятый,
Посреди перекрестья дорог,
Как ордою идут азиаты
На восток... На восток... На восток...
Но не зрится в прозрениях редких,
Что подобны на детский наив, –
То ль с ордою идут мои предки,
То ль с дружиной, орды супротив?
И пока в непроявленной дали
Растворяются тени теней,
Чую – токи идти перестали,
А вокруг– все мрачней и темней.
И шатаюсь я вдоль раздорожий,
Там, где чавкает сохлая гать,
И все Бога пытаю: «Я – божий?..»
А Господь отвечает: «Как знать...»
Боргест Елизавета Николаевна (1955-2018) родилась в г. Орехово-Зуево. Закончила Кемеровский государственный медицинский институт. Работала в санитарной службе г. Кемерово врачом по коммунальной гигиене. Была участником Кемеровской поэтической студии «Притомье». Публиковалась альманахах «Кузбасс Литературный» и «Огни Кузбасса». Её песни и литературно музыкальные произведения звучали в передачах кемеровского радио и телевидения Её стихотворение о любви было удостоено персональной премии А. Г. Тулеева. Жила в г. Кемерово.
* * *
Не расплескать в себе добра
И удивиться,
как впервые,
Что выпал белый снег с утра
И что деревья – кружевные..,
И в рукавицу подышать,
И отпустить дыханье паром,
И изумлённо угадать
Себя иной
в обличьи старом,
И рассмеяться, опоздать,
И отразиться встречно в лицах,
И новой строчкою в тетрадь
Нежданной радостью пролиться!
Щелоков Иван Александрович родился в 1956 году в Воронежской области. Автор тринадцати книг. Печатался в «Литературной газете», альманахах «День Поэзии. ХХI век» за 2006-2021 гг., журналах «Наш современник», «Москва», «Молодая гвардия», «Роман-журнал. ХХI век», «Сельская новь», «Воин России», «Пограничник», «День и ночь» (Красноярск), «Север» (Петрозаводск), «Огни Кузбасса» (Кемерово), «Дон» (Ростов), «Русский литературный журнал в Атланте» (США), «Новая Немига литературная» (Белоруссия), «Азербайджан», в литературном альманахе «Казахстан – Россия» и других коллективных сборниках. Заслуженный работник культуры России, лауреат многих литературных премий.
В настоящее время главный редактор литературно-художественного журнала «Подъем», председатель правления Воронежского регионального отделения Союза писателей России.
* * *
Годы торопят, и жизнь нарасхват –
Оптом, в рассрочку и просто поштучно.
Разве из нас кто-нибудь виноват,
Что оказался в цивильной толкучке?
Хочется солнца, рыбалки, реки,
Книжки хорошей и женщины верной,
Но задыхаются в пульсе виски,
Словно матросы от дыма в таверне.
Жизнь – не базар, только разницы нет:
Кто продает, кто скупает с азартом
В чередовании смыслов и лет
Наше стремленье к небесному старту...
Воздух вдыхаю до хруста в хребте,
Вихрям противлюсь, как дедова кровля,
И на пути от мытарства к мечте
Не принимаю такую торговлю.
Аксёнов Андрей Николаевич родился в Кемерово 27 июля 1985 года. В 8 лет потерял зрение, из-за опухоли головного мозга. Инвалид 1 группы по зрению. В 1995 году начал писать стихи. Закончил школу для слепых и слабовидящих детей в г. Кемерово. Публиковался в журнале «Огни Кузбасса», в сборниках «Небо на ладони» и «Кемерово – город поэтов». Автор двух сборников стихов. Посещал литературную студию «Притомье». Участвует в работе поэтического клуба «Озарение». Награждён медалью Кемеровской области «За веру и добро». Живёт в Кемерово.
ЗАЛОЖНИК ОСЕНИ
Холодный ветер бродит по лугам,
С улыбкой грустной солнце смотрит в воду,
Люблю такую свежую погоду,
Когда ложится лист к моим ногам.
Ложится он на землю не спеша,
Листва уже усыпала аллею,
И в тот момент я всей душой жалею,
Что нету под рукой карандаша.
Да и ненужно мне карандашей,
Я не художник, чтоб писать картину,
Могу стихи плести, как паутину
Плетёт паук меж ивовых ветвей.
И в тех стихах я краски нахожу,
Какие не найдёт порой художник,
Я осени безвременный заложник
И этим пленом очень дорожу.
Копытова Татьяна Борисовна родилась 15 марта 1960 года в поселке Апрелька Гурьевского района Кемеровской области. Окончила филфак КемГУ.
Работала корреспондентом, редактором, пресс-секретарем администрации г. Гурьевска, главным редактором газеты «Знаменка».
Награждена областными орденами и медалями. Посещала литстудию «Притомье». Председатель творческого объединения «Литературный салон» Гурьевска. Стихи публиковались в альманахе «Кузнецкая крепость».
Автор книги стихов и прозы «Беру и помню». Живет в Гурьевске.
Лось
Переходил дорогу лось
Тяжелыми шагами,
И эхо гулкое неслось
Оврагами, лугами.
Неторопливо лось врубал
Могучие копыта,
И под ногой асфальт звучал,
Как из свинца отлитый.
Казались сильные рога
Звериною короной.
Смотрел немного свысока
Король, в лесу рожденный.
Его ничуть не испугал
Чихающий автобус...
Ногами землю он толкал,
Раскручивал, как глобус.
Рантович Михаил Сергеевич, родился в 1985 году в г. Кемерово. Лауреат конкурса «Пристальное прочтение поэзии» (2021); участник Первой (2021) и Второй (2022) школы литературной критики в Ясной Поляне; финалист премии им. А. И. Казинцева в номинации «Критика» (2022). Публиковался в журналах «Интерпоэзия», «Кольцо А», «Крещатик», «Новый берег», «Урал», «Юность», «Алтай», «Сибирские огни», «Огни Кузбасса»; альманахе «Менестрель», сборнике «Новые писатели»; в электронных журналах «Формаслов», «Реч#порт», на портале «Textura», «Prosodia»; «Вопросов литературы». Живет в Москве.
* * *
Е. Ж.
Непристойная дремота
не притронется, пока
требовательная нота
отливает облака.
Голубое ли напрасно,
если было молодым?
Кто себя увидит ясно,
больше не тяжелый дым.
Оставляй немые звуки
на сверкающем снегу.
На морозе щиплет руки —
что еще сказать могу?
* * *
Уверен стриж, ликующий расстрига,
что бог — свободный воздух, а не книга,
что человек — лишь талая беда.
Не говори об этом никогда.
Слышны грозы громоздкие вольфрамы
и немота из погребальной ямы.
Вся физика — пустой Сизифов гром.
Молчи, не говори: прием-прием.
ПРОЗА:
ФИЛИППОВ Дмитрий Сергеевич родился 5 сентября 1982 года в городе Кириши Ленинградской области. Окончил филологический факультет Ленинградского государственного университета им. А. С. Пушкина. Работал педагогом-организатором, грузчиком, продавцом, подсобным рабочим, монтажником вентиляции. Служил в армии на территории Чеченской Республики с 2006 по 2008 год. Старший сапер. Работает начальником сектора молодежной политики Пушкинского района Санкт-Петербурга. Осенью 2022 года ушел добровольцем на СВО.
Аппендицит
Рассказ
Их нашли в начале апреля.
Земля, еще не оттаявшая после зимы, отходила в траншее неровными смерзшимися слоями, и в одном из отвалов ковш экскаватора разворотил бруствер пулеметного гнезда, обнажив желтые кости. Скелет немецкого солдата сохранился полностью, только череп был смят и проломан в нескольких местах. Возле останков лежали гильзы от пулемета MG-42, противопехотная граната с трухлявой деревянной рукояткой и стеклянная фляжка с отбитым горлышком. Рядом был обнаружен еще один скелет, и по пуговицам сгнившей гимнастерки да ржавой медали «За оборону «Ленинграда» его идентифицировали как солдата РККА.
Останки двух бойцов лежали на дне траншеи вплотную друг к другу, правая рука красноармейца словно приобнимала немца в районе шеи. Поисковики хлюпали на дне ямы весенней холодной грязью, осторожно снимали слои земли вокруг скелетов. Время сжалось на семьдесят лет и приоткрыло маленькую щелку: посмотрите, как все было на самом деле.
Алексей Головач, командир поискового отряда «Витязь», спокойно и обстоятельно, с чувством рабочего превосходства докладывал подъехавшему на место чиновнику:
– Костные останки обнаружены на глубине полутора метров, скелеты в сохранности, за исключением солдата вермахта: череп пробит в четырех местах, разломан по основанию лобной кости. Судя по всему, его просто прикладами добивали. Наш боец погиб предположительно от пистолетного выстрела в упор. Видите, у него руки в районе шейных позвонков немца. Они схватились в рукопашной, наш боец начал душить, и немец, скорее всего, застрелил его.
– Откуда знаешь, что из пистолета? – спросил чиновник.
– Кирилл Сергеевич, – улыбнулся Головач, – мы не первый день в поиске. Рядом обнаружены гильзы от пули калибра 7,65 миллиметра. Такие пули были в пистолетах «Люгер», это знаменитый «Парабеллум».
– А сам пистолет... – начал Родионов.
– ...обнаружить не удалось, – картинно развел руками командир отряда. – Иначе бы мы как законопослушные граждане непременно сдали бы его органам правопорядка.
– Ох, демоны, попадетесь когда-нибудь!
– Посмотрите в наши честные глаза...
– Короче, – прервал чиновник.
– Так вот. Боец Рабоче-крестьянской Красной Армии идентифицирован по пуговицам от гимнастерки и сохранившейся медали «За оборону Ленинграда». Медаль не номерная, смертного медальона при нем не было, так что личность установить не представляется возможным. А немца определили так же по пуговицам и крючкам от кителя, кускам шинели и гранате М-24. Вот они, – Головач показал горсть позеленевших от времени пуговиц. – Цинковая фурнитура с четырьмя дырочками, такие были только у немцев. В траншее также обнаружены в большом количестве гильзы от «Костореза».
– От чего?
– Немецкий пулемет MG-42. Наши солдаты прозвали его «Косторезом» за исключительную убойную силу. По ходу, пулеметчиком был наш фашист, а пулеметчиков ой как не любили, в плен старались не брать...
– А сам пулемет?
– Не было его в траншее.
– Леша, – напрягся Родионов, – вот сейчас не смешно.
– Да не было, Кирилл Сергеевич, мы же не психи – пулемет тырить. И кому он нужен? Столько лет в земле... От него бы только труха ржавая осталась.
Родионов и Головач были знакомы пять лет, и, как всегда бывает при длительном знакомстве, между ними выстроилась линия не высказанных вслух договоренностей. Чиновник понимал, что если отнять у поисковиков хабар, – им станет неинтересно копать; но и те в свою очередь не наглели, «черным копательством» и мародерством не занимались. Жизнь всегда вносит свои коррективы в букву закона.
– Есть понимание, когда они погибли? – спросил Родионов.
– Да, в период с декабря 43-го по январь 44-го. Эта территория, – командир очертил рукой полукруг, – была под немцами. Первая линия обороны, самый «передок». Когда в сентябре 41-го немцы вышли к Пулковским высотам, на этом участке создалась благоприятная обстановка для дальнейшего продвижения. Видите эти валы? Здесь насыпи возводили еще до революции, когда строили ветку Императорской железной дороги. Они защищали пути от метелей и вьюг зимой. И как раз между этими валами по железке можно было скрытно выдвинуть войска по направлению к шоссе. Что немцы и сделали. У шоссе их остановили – конечно, ценой огромных потерь. Но в самой линии фронта образовался выступ, вклинивавшийся в нашу оборону. Немцы его звали «Палец», а наши солдаты – «Аппендицит». Командование не раз предпринимало попытки срезать этот выступ и выровнять линию фронта, но все впустую. Самый замес здесь был с 13 по 16 декабря 1943 года, перед операцией «Январский гром». Выступ мешал атаке на Александровскую. Еще есть версия, что командование стремилось выровнять линию фронта аккурат ко дню рождения Сталина, но это так себе мнение. В итоге «Аппендицит» атаковали части 189-й стрелковой дивизии силами двух батальонов и одной штрафной роты, даже несколько раз занимали немецкие позиции, но фрицы нас выбивали.
– Ты мне целую лекцию сейчас прочитал.
– Здесь все в костях, Кирилл Сергеевич. Все поле перед насыпью, в самих траншеях... По донесениям о безвозвратных потерях, тут около пятисот человек лежит, и все с пометкой «оставлен на поле боя».
– Вы же каждый сезон здесь работаете.
– И каждый год находим бойцов. И долго еще будем находить. У нас семь человек в отряде, у всех работа, семьи... Это капля в море. По-хорошему, здесь нужна полноценная поисковая операция. С выделением строительной техники, разбивкой палаточного городка, с графиком обследования территории...
– Ну, это не ко мне вопросы, – открестился Родионов.
– А к кому? Вы здесь власть.
– У нас даже целевой статьи нет под такой проект, я уже не говорю о финансировании. Это должно быть решение на уровне правительства города. Нет у района полномочий на такие операции, нет, понимаете?
– Ладно, это я вслух мечтаю...
– Пишите обращение на главу, мы переправим его в профильный комитет.
– Да там отписка будет, мы все это проходили уже.
– Скорее всего. Но у района руки связаны. Давай дальше.
– А дальше все просто. С 15 октября 1943 года эти позиции заняла 215-я пехотная дивизия вермахта и стояла до января 1944-го, пока их не выбили окончательно. Пулеметчик наш, скорее всего, оттуда. Бои здесь были жестокие. На Александровку наступал 110-й стрелковый корпус, наступал неудачно, много народу полегло. Но это была масштабная операция, наступление не останавливалось, все рвались вперед. Не было времени мертвыми заниматься. Похоронные команды просто сваливали тела в траншею, никто особо не разбирался в те дни, где наши, где немцы... Так бойцы и остались лежать.
– В целом ясно. Хорошо. Звони в полицию, пускай вызывают криминалистов и пакуют останки.
– Кирилл Сергеевич... – замялся Головач. – Может, мы сами...
– Не может. Нет у вас полномочий на эксгумацию. И саперов надо, чтобы гранату забрали.
В этот момент в траншее что-то громко плюхнулось в лужу. Поисковики нестройно матюгнулись. И буквально через несколько секунд окликнули командира:
– Леша, тут еще два бойца. Тоже немцы, по ходу...
Командир спрыгнул в траншею. Родионов, чертыхнувшись, полез за ним по следу экскаватора, стараясь ничего не касаться и не испачкать пальто и брюки. Резиновые сапоги, всегда лежавшие в багажнике автомобиля для таких случаев, тут же обросли комьями грязи, все хлюпало и чавкало под ногами. Из траншеи несло ледяным могильным духом.
Останки немцев обнаружили случайно. От стенки траншеи отвалился пласт земли и открыл нишу, в которой лежали, полусогнувшись и поджав ноги, скелеты двух людей. Из земли торчали полусгнившая немецкая каска, ржавый ствол винтовки и почерневший от времени газбак.
Его-то Головач и взял в руки, встряхнул. И радостно услышал, как что-то звенькнуло внутри. Попытался открыть защелку тубуса, но она сгнила полностью и сломалась от первого прикосновения. Тогда командир отряда просто с усилием провернул крышку и высыпал содержимое на землю.
Фольга от шоколада, прямоугольные пакетики непонятного назначения, зубная щетка, бритва, комок сгнившей бумаги, по-видимому, письма, и Железный крест.
Головач с усилием сглотнул, руки его задрожали. Он аккуратно очистил кусок металла от земли.
– Самая распространенная награда вермахта, – пояснил Родионову. – Железный крест первого класса.
И замолчал, неуверенно глядя в сторону.
Возникла неловкая пауза, во время которой все участники разговора понимали, о чем это молчание. По закону, все трофейные предметы являются собственностью министерства обороны.
– Хорошо, – улыбнулся Родионов. – Будем считать, что я его не видел.
– Золотой вы человек, – повеселел Головач.
– Зато я видела.
Мужчины резко, как по команде, обернулись. На бруствере окопа у самого края стояла молодая симпатичная девушка и с усмешкой прищуривалась. Шерстяная шапочка, легкая синяя куртка, джинсы. Одета легко и удобно. Прядь русых волос выбивалась из-под шапки. Глядя на нее снизу вверх, Родионов успел подумать, что сам он выглядит по-идиотски, и спросил недовольно:
– А вы, собственно, кто такая?
– Алиса Михеева, интернет-портал «Мойка.ру».
Из неотправленных писем Курта Мольтке,
ефрейтора 380-го гренадерского полка 215-й пехотной дивизии
14 декабря 1943 года
Здравствуй, отец! Не знаю, когда смогу отправить тебе это письмо. С каждым днем обстановка на фронте все напряженней. Но и в этой Богом забытой земле есть место для чуда. Вчера, 13 декабря в 6 утра я сменился с дежурства в районе «Пальца» (я ведь писал тебе о «Пальце»), и был отправлен в расположение батальона. И ровно через час началась сумасшедшая атака русских. Я даже заснуть не успел. Они хлынули на наши позиции с трех сторон. Фриц Майер, сменивший меня на позиции, погиб в этом бою. Наши солдаты сражались храбро, но русские озверели от ненависти, они ползли и ползли вперед, цепь за цепью, линия за линией. Это жестокий, хитрый враг, но и бесстрашный, надо отдать им должное. Здесь все идет не так, как мы планировали.
Через два часа все было кончено, русские ворвались в наши траншеи и захватили «Палец». Я наблюдал за этим со стороны из расположения батальона. Все поле перед насыпью было усеяно трупами наших и русских солдат. И знаешь, что было самое жуткое? Тишина после атаки. Я сейчас попробую объяснить. Всегда после успешной атаки начинается зачистка траншей от врага. Раненых или берут в плен, или добивают выстрелом на месте. Но тут не было выстрелов. Это значит, что не было раненых. Погибли все, кто находился на позициях, абсолютно все.
С начала атаки полк подняли по тревоге. На фронте в эти дни установилось затишье, поэтому все внимание командования 18-й армии было обращено к нам. Из штаба пришел приказ: сектор должен быть возвращен и сохранен.
Наша 2-я рота под командованием лейтенанта Шенка, 10-я рота оберлейтенанта Шепфлина и взвод штурмовой роты атаковали «Палец» со стороны разрушенной деревни Redkoe Kuzmino. Мне сложно описать этот бой, отец. Как будто все вокруг сошло с ума. Мы быстро преодолели отрезок поля, отделяющий нас от валов вдоль железной дороги. Наши минометы подавили врага и позволили ворваться в траншею, и вот тут начался настоящий ад. Весь день мы пытались выбить русских из траншей, но они вцепились в них зубами, каждое ответвление, каждый боковой ход превращался в неприступную крепость. Они забрасывали нас гранатами, поливали из пулеметов и никак не хотели умирать.
С правой стороны контратаковала 3-я рота под командованием гауптмана Штейма. И когда они взяли свой участок «Пальца», и мы сжали русских с двух сторон, – началась рукопашная. Весь день во время боя русские пытались прислать своим частям подкрепление, но наши пулеметчики не давали им подойти. К вечеру в траншеях осталась горстка бойцов, человек десять-пятнадцать. Сами траншеи были завалены телами, и в этом месиве уже сложно было разобрать, где наши, а где русские. И вот эти обреченные на смерть люди, грязные, рваные, с диким взглядом, в котором уже нет ничего человеческого, достали штыки, саперные лопатки и бросились на нас с диким криком. Одновременно с этим русская артиллерия начала работать по позициям «Пальца», несмотря на то, что там были их собственные солдаты. У этих зверей нет понятия о воинской чести, они не берут в плен и готовы размолотить всех, даже своих, лишь бы одержать победу.
Признаюсь честно, отец, мы дрогнули. Мы не выдержали этой атаки мертвецов и воя мин над головой, и по свистку фельдфебеля откатились метров на сорок. А как только стемнело, русским все же удалось направить подкрепление к захваченным траншеям «Пальца».
После девяти вечера мы снова пошли в атаку, на этот раз не поротно, а мелкими группами, по пятнадцать-двадцать человек. Под прикрытием темноты нам удалось вплотную приблизиться к «Пальцу», мы вновь ворвались в траншеи, снова началась рукопашная. Участок постоянно подсвечивался осветительными ракетами, и было похоже, что нас забросили в мерцающий сон. Я не знаю, сколько прошло времени: и бомбежка, и контратаки русских, взрывы гранат, свист пуль, треск автоматных очередей, – все смешалось в дрожащий студень без времени и без смысла. Я даже не помню, как мы подошли к кончику «Пальца». Мы пробирались в траншеях по телам убитых, остро пахло кровью и мочой.
В какой-то момент мне захотелось умереть.
В темноте меня сбили с ног, и не было сил подняться. Я лег на чье-то тело, лицо мое вплотную приблизилось к лицу убитого. Он вонял нечистотами и смертью, но мне уже было все равно. Я закрыл глаза и мгновенно заснул, отец. Не знаю, сколько я спал, может быть, пять часов, а может быть, пять минут, но когда я проснулся, – вокруг звучала родная немецкая речь. Русских выбили с «Пальца», все было кончено.
Странное чувство поселилось в душе. Несмотря на то, что мы победили – полная апатия, никакой радости. Пропали все чувства, даже страх смерти. После боя, перед самым рассветом наш пулеметчик Ганс Винкельхок поднялся на бруствер первой линии траншей и закурил. Сам грязный, руки по локоть в крови, он просто стоял, курил и смотрел в сторону русских позиций. До переднего края было не больше ста метров, и снайпер противника тут же начал вести огонь. Он стрелял по Гансу и никак не мог попасть, а тот не уклонялся, просто стоял и курил, даже когда русская пуля щелкнула его по каске. Он только пошатнулся на краю окопа. И никто его не осудил, никто не крикнул: «Ганс, что ты делаешь?» Просто это было... так нормально, так естественно, что не вызывало никаких сомнений в его праве. Только докурив сигарету, отбросив окурок в декабрьскую слякоть, Ганс спрыгнул в окоп и подошел к своему пулемету.
После боя наш измотанный батальон был снят с позиции и отправлен в тыл на отдых в деревню Mestelevo, но пополнения мы не дождались, уже после обеда поступил приказ вернуться и занять оборону. На позициях «Пальца» нас ждал штурмовой батальон, прибывший из резерва 18-й армии. Рослые, откормленные парни в чистой форме: рядом с ними мы казались расхристанным сбродом. Они фотографировались в траншеях на фоне окоченевших тел русских солдат, были в целом веселы и довольны жизнью. Сволочи, даже трупы не убрали! Когда гауптман Баудер, принявший командование нашим батальоном после ранения Альтштадта, сделал замечание их командиру, тот лишь отвернулся, словно ничего не слышал. Тогда гауптман отказался принимать позиции в таком состоянии. Командир штурмового батальона разозлился, навис над Баудером и начал, брызжа слюной и матерясь, как грузчик в пивной, требовать, чтобы тот отдал нам приказ занимать траншеи. Баудер роста невысокого, но крепкий, коренастый, из тех людей, что не хвалят день, пока не наступит вечер. Он коротко развернулся и ударил командира штурмового батальона под дых. На этом разговор был окончен. И пока штурмовики убирали трупы, Баудер связался со штабом полка и добился, чтобы одна рота этих чистюль осталась для усиления. Так было правильно. Оставшимися силами нам «Палец» не удержать.
Я наблюдал за командиром краем глаза, пока устанавливал пулемет на бруствере окопа, и мне пришло в голову, что он самый настоящий хамельнский крысолов, а мы – неразумные дети; сейчас он достанет дудочку, заиграет свою волшебную мелодию, и мы, зачарованные ее звуками, прямиком зашагаем к позициям русских.
Знаешь, отец, эта мысль не кажется мне такой уж безумной.
– Сколько стоит Железный крест?
Оказавшись в дурацкой ситуации на раскопе, Родионов пригласил журналистку в кафе, чтобы в спокойной обстановке все объяснить. Еле заметным кивком позвал с собой и командира поисковиков. Они сели в «Белом кролике» в центре города.
– Это зависит от сохрана, от класса, – уверенно начал Головач и достал крест из кармана. – Видите, застежка на реверсе награды, а верхняя рамка гладкая – это значит, что крест первого класса. У второго класса на вершине впаяно кольцо для крепления ленты. В остальном они идентичны.
Девушка явно заинтересовалась:
– А кого им награждали?
– Всех. Надо было выполнить пять особо опасных заданий и быть награжденным Железным крестом второго класса.
– Как интересно, – Алиса легким движением руки поправила прядь волос, так невзначай, по-женски, как бы говоря этим: я ничего не понимаю в ваших мальчишеских штуках. – Так сколько он стоит сейчас?
– Ну... от десяти до двадцати пяти тысяч рублей. Опять же...
Родионов, не выдержав, толкнул поисковика ногой и перебил:
– Вы с какой целью интересуетесь? Все предметы, оружие и амуниция, найденные во время поисковых работ, являются собственностью министерства обороны и будут переданы по акту в районный военкомат. Мы не торгуем трофеями.
– Разумеется, – улыбнулась журналистка. – Вы не против, если я включу диктофон?
– Против. Я готов в частном порядке ответить на ваши вопросы, но если вам нужен официальный комментарий, – обращайтесь в пресс-службу администрации. Я не уполномочен общаться со СМИ.
– Хорошо, хорошо...
– Как вы вообще там оказались?
Девушка доверительно потянулась к чиновнику через столик, так близко, что он услышал запах ее волос, и тихо произнесла:
– В кроличью нору свалилась.
И глазами стрельнула. Родионов сглотнул.
– Хорошо. Какие у вас вопросы?
– На прошедших недавно общественных слушаниях был утвержден проект планировки территории района. На том месте, где мы с вами встретились, будет построен образцовый жилой квартал. При этом, насколько мне известно, территория не обследовалась на наличие взрывоопасных предметов и неучтенных воинских захоронений. Как вы это прокомментируете?
Милая девушка исчезла. Напротив Родионова сидел опытный, въедливый журналист, полностью владеющий историей вопроса и знающий, что спрашивать. Чиновник понял, что попался на крючок, как доверчивый сытый сазан, но попытался еще трепыхнуться, соскочить.
– Ну, как не обследовалась? – Кирилл Сергеевич добродушно улыбнулся. – Вот прямо сейчас и обследуется. Мы, по-вашему, просто так в грязи там ковырялись? Только сегодня за один день поисковым отрядом «Витязь» были обнаружены останки четырех солдат, один наш боец и трое, предположительно, немцы.
– Это все замечательно, только по закону застройщик сначала должен был провести необходимые инженерные работы, а потом приступать к планировке территории, – Алиса сделала ударение на слове «сначала». – А что мы наблюдаем сейчас? ООО «Стройинвест» уже проект на своем сайте опубликовал, а работы по поиску бойцов только начались.
– Простите, по какому закону?
– Постановление Правительства Российской Федерации номер четыреста два. Слыхали о таком?
– Нет, знаете, первый раз...
– Определяет перечень видов инженерных работ перед застройкой.
– Ну, я не в отделе строительства работаю, я больше с поисковиками...
– Зачем вы виляете?
Подсекла и потянула. Все, крючок плотно зацепил губу, и даже прервать разговор у чиновника не было повода. Родионов переглянулся с поисковиком.
– В кроличью нору, говорите?.. Ладно, давайте начистоту. Я ведь прекрасно знаю ваш портал, вы одну гадость про городскую власть пишете. Что бы я ни сказал – вы мои слова перевернете и вырвете из контекста, если так будет нужно для репортажа. Вот вы говорите, «четыреста второе постановление», а кто его контролирует? У района нет полномочий обязать застройщика провести эти работы. Мы можем написать ему, порекомендовать, пальцем погрозить, а обязать не можем: земля в частной собственности. Вот так устроен этот закон.
Идем дальше. Во всей нашей необъятной стране организацией поисковых работ перед застройкой занимаются муниципальные образования, за исключением трех городов федерального значения: Москва, Севастополь...
– Санкт-Петербург. Это я знаю.
– Не сомневаюсь. Только поисковые отряды – это общественные объединения, они не подчиняются ни городской, ни районной администрации. Где хотят – там и работают. И по факту получается, что как только начинается новая стройка, я звоню вот этому человеку, – Родионов указал на командира отряда, – и прошу его: «Леша, выйди, пожалуйста, на территорию, иначе все застроят к чертовой матери». И Леша выходит со своим отрядом, и поднимает бойцов, и мы их хороним потом со всеми воинскими почестями. А если бы не было Леши – их кости перемолол бы экскаватор, и все. Понимаете? А вы, вместо того, чтобы писать о реальных проблемах, о лакунах в законах и подзаконных актах, начинаете кошмарить район в своих статьях.
Официант принес три кофе и чизкейк для девушки. Пока он выставлял заказ на стол, повисла неловкая пауза. Алиса сделала глоток горячего капучино, прищурилась.
– Вы какую-то ведьму из меня слепили, а я всего лишь хочу разобраться.
– Так разберитесь, напишите о проблемах района, об отсутствии финансирования. Мы бьемся, как рыба об лед, чтобы совладать с застройщиком, а от вас одни плевки в спину.
– От меня?
– Ну, не от вас лично... Извините, если обидел.
– Вы меня тоже извините, я как-то агрессивно начала разговор. Я просто не привыкла к откровенности из уст чиновников, и опыт общения с ними у меня был не самый лучший.
– Знаете, что мы сделаем? Давайте обменяемся телефонами, – Родионов протянул девушке свою визитку. – И если у вас появятся вопросы, звоните мне напрямую. И с застройщиком не все так плохо: на контакт идет, от поисковых работ не отказывается, выделил экскаватор. Я думаю, общими усилиями справимся.
– А что будет с немецкими солдатами?
– Отдадим Народному совету Германии, есть такая организация, – ответил Головач. – Они их похоронят на немецком кладбище подо Мгой.
Прощались почти друзьями. Алиса попыталась заплатить за свой заказ, но Родионов великодушно отверг ее порыв. Мужчины провожали журналистку долгим ноющим взглядом.
– Классная задница, Кирилл Сергеевич?
– Не борзей.
Через два дня на портале появилась статья «Стройка на костях», прочитав которую Родионов матюгнулся и достал телефон, чтобы позвонить журналистке. Но равнодушный женский голос сообщил, что абонента с данным номером не существует.
Из неотправленных писем Курта Мольтке,
ефрейтора 380-го гренадерского полка 215-й пехотной дивизии
15 декабря 1943 года
Здравствуй, отец!
Сегодня в батальоне праздник: из обоза прислали чистое белье, свежие одеяла и порошок против вшей. Отвратительно пахнет, скажу я тебе, но штука действенная. Мы не мылись две недели, и если бы я оказался сейчас перед твоими глазами, ты бы не узнал собственного сына. И еще, пожалуй, зажал бы нос, потому что несет от меня на несколько метров. Батальон вонючих уродцев.
Лейтенант Шенк сказал, что наша рота по графику будет мыться завтра: полчаса на отделение. Это сказочное время, можно отскрести въевшуюся под кожу грязь и даже почесать себе за ушком. На войне самые обычные вещи вдруг обретают великую ценность.
Вчера вечером, когда мы очистили позиции «Пальца» от трупов и восстановили траншеи, лейтенант позволил отправить одного человека в ларек к маркитанту, мы пили коньяк, ели шоколад. Полевая кухня расстаралась и не пожалела нам тушенки на ужин. Кажется, такие дни больше всего запоминаются, заполняют пустоту в душе... Как будто теплый ветерок подул с моря.
Русские не проявляли активности весь день, вели ленивый обстрел, мешая восстанавливать позиции, зализывали раны. Нам крепко досталось, но враг был разбит. Только Ганс Винкельхок никак не может прийти в себя, даже коньяк ему не помог. Сидит у своего пулемета и смотрит пустым взглядом в одну точку. Я не раз видел такой взгляд у наших бойцов. Что-то ломается в человеке, и он уже не может найти смысла во всем происходящем, перестает ценить собственную жизнь. Солдат с таким взглядом – не жилец, он притягивает смерть, и от него стараются держаться подальше.
Помнишь, полгода назад, когда англичане разбомбили наш дом, мне дали отпуск на три недели? В Хайльбронне я встретил нашего соседа Эверта Готтфрида. Он вернулся по ранению, насовсем. Его призвали на два года раньше меня, оказывается, он служил в 11-й пехотной дивизии, под Sinyavino, это километров сто от наших позиций. Ты должен помнить Эверта, мы вместе ходили в народную школу, только он был старше на несколько лет, потом ушел в профессиональную школу и отучился на переплетчика. Так вот, он начал войну еще во Франции, потом учился в Потсдаме на офицера. В боях под Sinyavino он был в звании лейтенанта, и ему оторвало правую ногу. Мы встретились около ратуши, он стоял на костылях и смотрел на старинные часы на башне. Стрелка подходила к двенадцати.
Он узнал меня, но особой радости от встречи не выказал. Его взгляд... Он был точь-в-точь, как сейчас у Ганса, как до этого у Фрица, Отто и еще многих, многих наших ребят: смесь грусти и пустоты. Мы обменялись парой фраз, поговорили о событиях на Восточном фронте, я ругал наше командование, а он только сдержано улыбался в ответ.
В этот момент часы пробили двенадцать. Ангел справа от часов поднял свой горн, и позолоченные бараны под циферблатом столкнулись лбами. Золотой петух прокукарекал, а второй ангел, тот, что слева, перевернул песочные часы.
Эверт повернулся ко мне и сказал: «Когда-нибудь все это закончится, и кем мы вернемся в обновленный мир? Героями войны? Нет. Вот этими песчинками. Нас переворачивают из стороны в сторону, и мы течем, течем...»
Через неделю его убило во время очередной бомбежки.
...Пришли повара с флягами. Обед. Отец, я прервусь ненадолго, а вечером обязательно допишу тебе. Вот будет занятно, если ты получишь все мои письма одновременно.
Что-то неприятно шипело и булькало в недрах кофейного аппарата. Диваны в приемной были мягкими, комфортными, но Родионов ерзал и никак не мог удобно устроиться. В прозрачной папке лежала распечатанная статья и подборка документов о поисковых работах. Родионов ослабил галстук. Было душно.
Неумолимо зазвонил телефон. Секретарь сняла трубку.
– Кирилл Сергеевич, проходите, глава ожидает.
Огромный кабинет. Длинный лакированный стол.
– Владимир Иванович, вызывали? – голос неожиданно задрожал, и Родионов кашлянул для уверенности.
Глава ничего не ответил, небрежным движением руки указал место рядом с собой. Бросил на стол распечатанную статью:
– Что это?
– Я сейчас все объясню...
– Да уж, постарайся.
Глава был человеком скрытным и недоверчивым, что для его должности являлось скорее плюсом. Людей видел насквозь. Решения принимал мгновенно, и никогда их не менял, даже если они были ошибочными. Болтали про него разное: и что откаты берет, и что служба заказчика у него, как болонка на привязи, – но слухи тем и волнительны, что их невозможно проверить.
Родионов сбивчиво начал рассказывать о встрече с журналисткой. Если вляпался, главное, не врать. Глава слушал его с полминуты, а затем внезапно смял статью и швырнул бумажный комок в начальника сектора.
Лицо его наливалось кровью долго и страшно, словно включился внутренний подзавод, и глава ждал, пока ярость достигнет точки кипения и прорвется с матами и слюной.
– Я-а-а-а... Меня-а-а-а... – взревел глава. – С утра в хвост и в гриву... Со всей пролетарской нежностью... А ты-ы-ы... – он захлебывался словами. – Жопой перед тобой покрутили – и поплыл, как кусок говна в проруби...
– Да я же...
– Ты же... Бык на лыжах! Пиши опровержение, чтоб через час у меня на столе лежало! Вылетишь у меня, как пробка, с госслужбы... Дармоеды... Я научу вас Родину любить...
Уже в дверях, стоя на ватных ногах, Родионов обернулся:
– Владимир Иванович...
– Ты еще здесь?
– Бойца нашего похоронить надо.
Глава устало посмотрел на Родионова, как на дурачка:
– Пошел вон с глаз моих.
Еще до обеда опровержение опубликовали на сайте администрации, но уже пошла волна в социальных сетях: десятки постов, сотни репостов, тысячи комментариев. Региональные группы и подкасты бурлили, обсасывая новость со всех сторон, и проклинали бездушную власть.
К вечеру позвонил помощник военкома Гнатюк:
– Наслышан, Кирилл Сергеевич, сочувствую.
– Вот давайте без этого...
– Есть разговор.
Чиновник оделся быстро, компьютер выключать не стал. В дверях его поймала помощница:
– Кирилл Сергеевич, вас женщина одна уже два часа дожидается.
– Ну, так примите ее.
– Говорит, ей лично вы нужны.
– Наташа, завтра, завтра. Скажи, что у меня не приемный день.
С помощником военкома встретились в сквере напротив здания администрации. Гнатюк начал вкрадчиво, но сразу по делу:
– Вам знакома фамилия Коряков?
– Нет.
– Этот человек сейчас работает в Комитете по работе со СМИ, сам местный, из бывших ментов, возглавлял райотдел. Есть мнение, что это он заказал известную статью. И именно он сейчас главный претендент на кресло главы. Это не государственник – бизнесмен чистой воды. Его задача – рубить бабло, подмять под себя все строительные истории.
– А откуда информация?
– От «серых». Инфа – сотка. А самое главное, он готов прийти не просто так, а с заносом. А занос по данной должности вы даже себе представить не можете. Я, конечно, точно не знаю, свечку не держал, но пять лет назад на должность начальника одного таможенного управления по Северо-Западу занос был триста кусков. И не рублей, как вы понимаете. Накиньте инфляцию, уровень должности и примерно можете представить сумму. А для него и для тех, кто за ним стоит, триста тысяч – это вообще не деньги.
– На уровне губернатора решают?
– Не думаю, «вицики», скорее всего. Есть еще один претендент, вы его прекрасно знаете, по фамилии Дикий. Его недавно с позором выгнали из Комитета по энергетике, человек три месяца без работы сидит. Но я не уверен, что у него будет столько денег для заноса.
– А чем же нынешний оплошал? Из-за статьи?
– Не смешите, кого интересуют какие-то писульки? Статья только повод. А причина в том, что он не умеет договариваться. «Стройинвест» им очень недоволен. Он не согласовывает им начало строительства без соцпакета: школа, садики, поликлиника... А за этой фирмой стоят серьезные люди, и они не готовы терять серьезные деньги. Плюс, он старый уже, шестьдесят пять лет – не шутка. Он реально динозавр, привык к цивилизованной коррупции, когда все раз в месяц стабильно заносят. По чуть-чуть, но в сумме нормально набегает. Учреждения – с мертвых душ зарплату, коммерсы – барашка в бумажке... А для Корякова это не интересно, он новой волны чиновник, беспредельщик. Ему нужны миллионные откаты, он на эту мелочевку не будет размениваться.
– Зачем вы мне это все рассказываете?
Гнатюк улыбнулся.
– Вот мы и подошли к самому главному. Когда новый упырь придет – он начнет вычищать прежнюю команду. Головы полетят россыпью. Но и нынешний перед уходом может дров наломать... Вот вы на охоте были когда-нибудь?
– Нет.
– Это очень, очень зря. Рекомендую. Незабываемо бодрит. Жаль, но тогда вы не знаете, как раненый кабан себя ведет. О-о-о... Это действительно страшно. Он крушит все на своем пути. Так и этот может: чтобы выжженное поле после себя оставить. В общем, Кирилл Сергеевич, тяжелые времена наступают. А за вами «косяк» с этой статьей.
– Ну, я не такой большой начальник, чтобы быть кому-то интересным.
– Так я же не пугать вас пришел. В страшные времена кто-то гибнет, а кто-то выплывает наверх. Это когда все устаканится, возможности карьерного роста нулевые, а в момент перемен надо только успеть оказаться в нужном месте в нужное время. И у одного моего знакомого есть выходы на Корякова, они вместе служили. Он сам к нему на поклон пойдет, но могу и за вас слово замолвить.
– Так мне предложить ему нечего.
– Это сейчас нечего. А у меня есть идея, как из вашего нищего подведа сделать ветеранский центр с программами наставничества для молодежных организаций. Это актуалочка сейчас. И можно будет под это дело привести деньги из города. А с хороших денег можно сделать хороший занос. И себя не забыть.
– И вы, конечно, это учреждение хотите возглавить?
– Возражать не буду.
– У нищего подведа, как вы говорите, уже есть руководитель.
– Полетаева, что ли? Вот кого надо менять в первую очередь. И она не усидит на своем месте.
– Нина Николаевна хороший управленец.
– Зря вы ее защищаете. Я пока не буду развивать эту тему, но вы запомните мои слова: она первая вас подставит, стоит чуть-чуть оступиться... В общем, подумайте. Очень шаткая у вас позиция, но из нее можно достойно выйти. От вас нужен ответный ход. Главу уже не спасти, а Коряков оценит ваше бездействие.
– Падающего – подтолкни?
– Не мы такие, жизнь такая. Всего наилучшего.
После разговора Родионову захотелось помыться.
Из неотправленных писем Курта Мольтке,
ефрейтора 380-го гренадерского полка 215-й пехотной дивизии
15 декабря 1943 года
Сегодня над позициями русских пролетел наш самолет-разведчик «Фокке-Вульф», разбрасывая листовки, но летчик не учел потоки ветра в ста метрах над землей, и практически все листовки отнесло к нашим позициям. Маленький прямоугольный кусок бумаги с косыми жирными зелеными линиями, что-то написано по-русски. Судя по цифрам, обращение к бойцам 189-й стрелковой дивизии. Но каждый из нас, кто поднял с земли этот листок, подумал об одном и том же: это обращение к нам. Настроение сразу испортилось.
После обеда из штаба дивизии приехал с проверкой подполковник Шельм, он был очень удивлен, что мы не убрали трупы с позиций, а только перевалили их на бруствер траншей, используя вместо мешков с песком. Он орал на капитана Баудера, потребовал всех наших погибших солдат отнести в тыл, к обозу и передать похоронной команде, привести в порядок траншеи. Смешной человек, мы ходим по колено в талой грязи, нет досок, бревен, мы как в мышеловке на этом «Пальце»: некуда даже сбрасывать отстрел пулеметных гильз. Саперы за ночь под регулярным беспокоящим огнем русских восстановили проволочные заграждения, потеряв одного человека убитым и трех ранеными. И это все, что мы можем сделать в таких условиях. Честно говоря, было жалко убирать трупы, они служили дополнительной защитой. Окоченевшее тело хорошо держит пулю.
Подполковник привез плохие новости: русский перебежчик сообщил, что противник готовит новую атаку на позиции «Пальца», штурм начнется завтра утром.
Эта новость ввергла нас в уныние, только Ганс Винкельхок, наконец, оживился. Он снял с какого-то русского коричневые фланелевые перчатки, сел в блиндаже и начал чистить и смазывать свой пулемет, напевая себе под нос мотив «Девушки под фонарем». У него прорезался аппетит, Ганс ежеминутно отвлекался, выдавливал из тюбика пайковой сыр прямо в рот. «Ганс, ты бы лучше начистил свой запасной ствол», – шутили ребята. Но Винкельхок не понял шутки, сказал, что запасной ствол не пригодится.
Все это странно, отец! Русские понесли ощутимые потери, только сумасшедший решится на повторную атаку, когда уже упущен момент внезапности. Мы убиваем этих азиатов день за днем, выкашиваем пулеметными очередями, морим голодом, разрываем снарядами, но они воскресают и через три дня вновь готовы атаковать. Нам никогда не завоевать эту дикую северную страну, потому что мы не умеем воскресать.
Когда стемнело, лейтенант Шенк отправил меня и Ганса на правый фланг, на позиции штурмовой роты. Мы должны были забрать у них ящик с патронами. Эти бравые ребята, эти псы войны, каждый из которых был вооружен новенькой штурмовой автоматической винтовкой, сидели в подавленном состоянии. Да, не каждый из них доживет до завтрашнего вечера. В моем газбаке лежал Железный крест, который мне вручили после боев за Spasskuyu Polist, он ударялся о стенки и гремел на ходу. Эти болваны зашипели, что я демаскирую их позиции. Тяжело им завтра придется. Ганс плюнул одному из них под ноги, завязалась словесная перепалка.
Внезапно метрах в десяти от позиций разорвался снаряд, выпущенный из русской пушки, штурмовики попадали в грязь, над головой засвистели осколки. Ганс повернулся ко мне и сказал: «Не знаю, кого больше хочу убить: русских или этих трусов». Оставшуюся часть дороги мы молчали.
Сейчас уже глубокая ночь, но никто не спит. Пока я пишу эти строки, на стороне русских снова все пришло в движение. Шумят тягачи, подтягивая артиллерию, над окопами стоит гул, вырастающий из топота сотен ног и приглушенных голосов солдат противника.
Я сижу в блиндаже, тускло мерцает огонь в печке, буквы пляшут перед глазами, но я должен писать. Если я поставлю точку, то сойду с ума от бессилия.
Я не успею отправить тебе это письмо, но какое это имеет значение, ты не отвечаешь...
Я прошу... не молчи, отец!
Почему ты молчишь?..
Главу сняли через неделю после выхода статьи, и уже на следующий день в администрацию привезли Корякова.
Это был плотный мужчина среднего роста с красным, мясистым лицом и мягким, почти детским подбородком. Он ни к кому не приглядывался, шел вальяжной походкой хозяина, поправляя полы дорогого пиджака. Блестели лакированные туфли и позолоченные запонки, и сам он сиял, как купол церкви солнечным днем. Улыбался новый глава широко, от всей души, добродушно похохатывал при разговоре. Крепкий водитель двух метров росту шел следом и нес коробку с личными вещами.
Впрочем, добродушие нового хозяина района никого не могло обмануть. На первом же аппаратном совещании он грубо прервал доклад начальника отдела культуры. Тот по привычке расписывал успехи отдела и упомянул о третьем месте на международном конкурсе инструментальных исполнителей.
– Третье? И что, это успех?
– Ну... Это серьезный международный конкурс, можно считать, что наши ребята очень достойно выступили, – завилял начальник отдела.
– Здесь я буду решать, какое место достойное, а какое нет. Запомните все: ниже первого для меня мест не существует, а значит, и для вас тоже.
Внешне ничего не изменилось, только воздух в администрации сгустился, ходить по коридорам старались тише и как по команде перестали опаздывать на работу.
Через три дня в отпуск с последующим увольнением по собственному желанию ушли начальник отдела строительства и инвестиций и директор службы заказчика.
На четвертый день Коряков представил заместителям и начальникам отделов своего советника: молодую, ухоженную девушку лет тридцати с хищной улыбкой и похотливым взглядом. Он переключил на нее все вопросы социальной сферы и взял под личное управление отдел строительства. Разделяй и властвуй: замы не понимали, с кем и что теперь согласовывать, администрацию затрясло.
К концу недели у главы дошли руки до Родионова.
– Заходи, садись, чувствуй себя, как дома, – по-свойски махнул Родионову рукой.
– Но не забывай, что в гостях, – добавила помощница.
Родионов присел. Стул показался горячим.
– Мы с Аллочкой наслышаны о тебе. Ты все сделал правильно.
– Кирилл Сергеевич умеет принимать самостоятельные решения, – Алла даже не улыбнулась, а чуть обозначила улыбку, при этом неотрывно смотрела в глаза Родионову, заставляя его отвести взгляд.
– Это все замечательно, – продолжил глава, – только отныне слово «самостоятельно» забываем. Все решения и вопросы по поисковым работам согласовываешь с Аллой. Если она тебе что-то поручает, считай, – это я поручаю. Я внятен?
– Так точно!
– Вот это по-нашему.
Родионова не покидало чувство, что весь разговор был срежиссирован заранее, и его, как волан, кидают из стороны в сторону.
– Чтобы не было иллюзий... Я, Кирилл, пришел в район надолго, а в людях прежде всего ценю преданность. Парень ты перспективный, в начальниках сектора засиделся. Ты уж не разочаруй меня.
Глава говорил спокойно, не давил, но при этом каждым словом пробовал Родионова на зуб, внимательно следил за его реакцией.
– Теперь к делу. Все поисковые истории в новом квартале сворачивай, хватит уже в земле ковыряться. На следующей неделе застройщик выйдет на нулевой цикл.
– Но мы же еще не все обследовали, – растерялся Родионов. – Если пойдет экскаватор, – полезут кости.
– А ты сделай так, чтобы не полезли. А если полезли, то тихонько, почти бесшумно.
– Поднимется волна в СМИ...
– Не поднимется, этот вопрос Аллочка возьмет на себя.
Повисла пауза, которую нельзя было затягивать. Глава произнес все, что хотел. Для Родионова настал момент истины, когда надо было принимать решение, но правильного решения не было. Он прислушался к себе, но ничего не услышал, кроме гулкой пустоты. Ничего не было, кроме пустоты и многолетней привычки к подчинению.
– Я вас услышал, Леонид Александрович!
– Вот и ладушки.
– Надо будет похоронить... – к горлу подступил неприятный комок.
– Обязательно похороним. Готовь церемонию, напиши мне речь. Все сделаем в лучшем виде.
Уже в дверях глава остановил Родионова и спросил:
– Ты ведь знаешь этого... из военкомата... Как бишь его?
– Гнатюк, – подсказала Алла.
– Точно. Что за фрукт?
– Грамотный специалист, хорошо знает нормативную базу, языком не болтает.
– Вот это главное. Ну, все, иди...
Выходя из приемной, Родионов механически отметил, что пропали мягкие удобные кресла и на их месте появились обычные скамейки.
У кабинета его перехватила помощница Наташа.
– Кирилл Сергеевич, помните, неделю назад вас старушка дожидалась? В общем, она опять приходила, просила передать это вам.
Наташа протянула Родионову несколько пожелтевших от времени листков.
– Что это?
– Письмо, которое ее мать то ли получила во время войны, то ли сама написала...
– А мне оно зачем?
– Она сказала, что, может, его в школьный музей передать? Там вроде бы о боях за наш город.
– Ну, так пусть идет в отдел образования. Я-то здесь при чем?
Наташа виновато пожала плечами, но руку с письмом не убрала.
– Ладно, давай, посмотрю позже.
Голова гудела. Пустота в душе наполнялась чем-то тягучим и липким. Родионов открыл окно и закурил прямо в кабинете. Настроение было мерзкое.
Зазвонил мобильный, незнакомый номер.
– Кирилл? Здравствуйте, это Алиса... Нам надо поговорить.
Из неотправленных писем Курта Мольтке,
ефрейтора 380-го гренадерского полка 215-й пехотной дивизии
16 декабря 1943 года
Не умру, не умру, не умру... не умру, не умру, не умру, не умру, не умру... не умру, не умру, не умру, не умру, не умру, не умру, не умру... не умру, не умру, не умру, не умру, не умру, не умру, не умру, не умру, не умру, не умру, не умру, не умру, не умру, не умру, не умру...
Отец, страшно...
Весна обрушилась вдруг и без подготовки; в один день зазвенела капель, зажурчали ручьи в проталинах, воздух стал теплым, вкусным, наполнился голубиным клекотом, вороньим граем; земля, размякшая от внезапной слабости, пачкала брюки, липла к обуви и, казалось, все вокруг, родившись заново, было скользким и ошарашенным.
У памятника, перед самым постаментом стояли на подставках четыре гроба. Полукругом выстроились ветераны, школьники, официальные лица. Справа и слева от памятника – фигуры солдата, склонившего голову, – уходили шеренгами бугорки могил.
Иерей поправил стихарь, его помощник достал зажигалку и поджег ладан в кадиле, по воинскому мемориалу поплыл запах благовоний.
– Братья и сестры, помолимся в память усопших воинов, за веру, Отечество и народ жизнь свою положивших, от ран и глада скончавшихся, невинно умученных... Прости им, Господи, прегрешения их, вольныя и невольныя...
Благословен Бог Наш, ныне и присно и во веки веков, аминь!.. Молим Тя, Преблагий Господи, помяни во Царствии Твоем православных воинов, на брани убиенных, и приими их в небесный чертог Твой, яко мучеников изъязвленных, обагренных своею кровию, яко пострадавших за Святую Церковь Твою и за Отечество, еже благословил еси, яко достояние Твое...
Напряженно замерла в стороне рота почетного караула.
По окончании литии к микрофону пригласили главу.
– Дорогие друзья! Сегодня мы хороним советских солдат, отдавших жизнь за свободу и независимость нашей Родины, за нас с вами. В преддверие Дня Победы над фашистскими захватчиками...
Родионов обернулся. По аллее, ведущей к воинскому захоронению, торопливо шагал командир поисковиков. Обойдя собравшихся с краю, аккуратно протиснулся сквозь толпу и встал рядом с чиновником, успел произнести:
– Пробки жуткие, Кирилл Сергеевич...
Окинул коротким взглядом пространство перед памятником... и начал меняться в лице. Так и замер с открытым ртом, окаменев скулами, лбом, подбородком.
– А почему четыре гроба?
– Все нормально, Леша, так надо, – ответил Родионов, не оборачиваясь.
Головач приблизился вплотную к чиновнику и зашептал в самое ухо:
– Нет, не нормально. Мы нашли одного солдата РККА, одного! Откуда четыре гроба? Вы что...
Командир не решился произнести вслух свою догадку, настолько она его оглушила.
– Отойдем, – сказал Родионов.
И он спокойно, обстоятельно рассказывал поисковику, что Народный совет Германии отказался принимать останки, потому что при них не обнаружено смертных медальонов, а значит, невозможно установить личность солдат вермахта, а значит, люди, которые занимаются этим в России, не получат со стороны Германии никакого вознаграждения. Он рассказывал, что в морге, куда поступили останки, не интересовались, кто немец, а кто русский, а службе по вопросам похоронного дела вообще все равно: они получили заявку на четыре гроба, вот и подготовили ровно четыре гроба, и выкопали могилу достаточной для этого ширины. Да, это ошибка, но они случаются в нашей работе, а собравшимся здесь людям не надо знать всей правды, иначе выйдет скандал. Родионов рассказывал убедительно, он умел это делать, но сам не верил ни единому произнесенному слову.
– Так действительно будет лучше для всех, – Родионов по-отечески положил руку на плечо командира.
– Да пошел ты! – Головач дернул плечом.
Круто развернулся и зашагал прочь. Лишь раз обернулся, чтобы произнести:
– Забудь мой номер.
Оркестр заиграл траурный марш, гробы поплыли к могиле. Почетный караул взял оружие на изготовку. Залп! Еще один! Родионов вздрагивал от выстрелов.
Командир удалялся походкой взбешенного человека, а чиновник не мог ему объяснить, почему все происходит именно так, а не иначе, да и себе не смог бы этого объяснить. И не виноват застройщик, который всего лишь хочет возвести жилой квартал и заработать денег. И не виноват глава, которого посадили в кресло под конкретную задачу. И не виновата девочка-журналистка, сбивчиво объяснявшая, что ее статью полностью переписали и велели молчать, это не ее слова. И он, Родионов, тоже не виноват, что у него есть жена и дочь, их надо кормить, раз в год вывозить на море, платить ипотеку за квартиру. Никто не виноват. И все виноваты... И уж точно Родионов не смог бы объяснить, почему три старых листочка одного письма, написанного много лет назад и случайно попавшего ему в руки, заставят его плюнуть на все и принять единственно верное решение. Может быть, самое важное за всю его жизнь, из тех решений, за которые апостол Петр пропускает в рай.
Вернувшись к захоронению, чиновник дождался своей очереди и бросил комок земли на крышку гроба.
Из неотправленного письма Екатерины Синельниковой, сержанта, санинструктора 891-го стрелкового полка 189-й стрелковой дивизии
Здравствуйте, глубокоуважаемая Мария Акимовна!
Пишет вам Катерина Синельникова, боевая подруга вашего сына Семена. Должна сообщить вам тяжелую новость, сын ваш, капитан Семенов Семен Иванович, пал смертью храбрых 16 декабря прошлого года, я была рядом с ним почти до самого конца и обещала ему написать вам письмо в случае чего. Вот и настал этот случай.
Сначала хотела написать вам из госпиталя (меня ранило в том бою, из которого не вернулся мой товарищ и ваш сын Семен), но врачи запретили, организму был нужен полный покой. Пишу вот сейчас, когда наши войска гонят фашистскую нечисть с ленинградской земли.
Перед тем, как обо всем вам поведать, я бы хотела сказать о самом Семене: это был верный друг, преданный товарищ, настоящий коммунист. Его любили и уважали все: от простых бойцов до командиров. Он умел увлечь людей, зажечь в их сердцах огонь, говорил всегда горячо и страстно, с огромной верой в каждое слово. Не знаю, писал он вам или нет, но его даже наградили медалью «За боевые заслуги», хотя агитаторов политотдела вообще редко награждают. Но уж такой он был, за любое дело брался смело и всегда доводил до конца.
Он и в тот день не должен был идти в атаку, но сам упросил командира полка, просто не мог стоять в стороне. Надо сказать, что офицеров не хватало, за три дня до этого наш полк безуспешно атаковал противника, даже занял траншеи на сутки, но сил их удержать не хватило. Очень многие погибли в том бою или были тяжело ранены.
В 09:28 началась мощная артиллеристская подготовка, и ровно в 09:30 командир 1-го батальона капитан Самохвалов отдал приказ к началу атаки. Только внезапной атаки не получилось. За две минуты до нашего артналета противник начал контрподготовку. Это значит, что немцы знали о нашем наступлении.
Атака практически сразу захлебнулась, бойцы залегли. Уже через несколько минут начался сильный минометный обстрел, немцы не жалели мин, а укрыться в ровном поле было негде. На острие атаки стояла рота штрафников, их командир старший лейтенант Леонтьев был тяжело ранен, а командир соседней роты автоматчиков старший лейтенант Алексеев был убит. Тогда капитан Самохвалов приказал Семену взять командование ротами на себя.
Ваш сын личным примером поднял бойцов в атаку, одним рывком роты преодолели 100–150 метров, отделявшие их от переднего края опорного пункта «Аппендицит». На моих глазах один солдат голыми руками задушил фашистского пулеметчика, но и сам погиб при этом. Бойцы ворвались в траншеи и захватили их практически без боя – немцы отошли на запасные позиции.
Начиная с 12 часов дня противник беспрерывно контратаковал, но все атаки удалось отбить при грамотном управлении боем со стороны капитана Семенова.
К вечеру силы наши иссякли, а подкрепление прислать не было возможности: немцы простреливали из пулеметов и минометов все подходы к опорному узлу сопротивления. Как только начало темнеть, Семен отправил меня вместе с ранеными бойцами в тыл, во время этого перехода я сама получила ранение от осколка мины. А сам он с десятью бойцами остался удерживать позиции. В этот момент немцы открыли шквальный огонь тяжелой артиллерией по всему фронту, а как только обстрел стих – молниеносной контратакой ворвались на захваченные нами позиции. Получается, Семен спас мне жизнь своим приказом: если бы я осталась, то непременно бы лежала сейчас убитой.
Сама я не видела, как он погиб, но двоим бойцам из штрафной роты удалось отступить к железной дороге, к позициям полка. Один из них и рассказал, что капитан Семенов был тяжело ранен после артобстрела, но сражался до последнего. Он умер с оружием в руках, сраженный автоматной очередью.
Перед тем, как отправить меня в тыл, он крепко сжал мою руку и попросил: «Только живи, Катюша! Если что случится – напиши моим родителям все как есть».
После возвращения из госпиталя я хотела забрать фотокарточки Семена, чтобы переслать их вам, но все его личные вещи уже были сданы по описи в штаб...
Перечитала письмо и поняла, что не смогу его отправить, военная цензура не пропустит. Поэтому не буду писать номер полевой почты, а когда кончится война – найду вас и передам все лично в руки. Ваш ленинградский адрес я взяла в штабе, в личной карточке Семена он есть.
Хотела промолчать, но, наверное, не получится. Семен просил... Рассказать все как есть... Не могу спокойно писать, слезы наворачиваются. Конечно, мы были не только друзья с вашим сыном. Я полюбила его, а он полюбил меня. В госпитале врач мне сказал, что у меня будет ребенок.
А это значит, что Семен жив, он живет во мне.
С уважением, Катерина Синельникова.
– Алиса? Здравствуйте, у меня есть для вас материал.
Статья, вышедшая на следующий день после церемонии захоронения, вызвала эффект разорвавшейся бомбы. Городские власти попытались дать опровержение, но в распоряжении журналистов неизвестным образом оказались копии протоколов раскопа и эксгумации, фотографии останков, скриншоты переписки с Народным советом Германии. Новость дошла до федеральных телеканалов, и даже пресс-секретарь президента был вынужден дать краткий комментарий. Усугубило ситуацию то, что все произошло практически ко Дню Победы.
Из Москвы, из министерства обороны и администрации президента была направлена комиссия, чтобы на месте во всем разобраться. Коряков не усидел в своем кресле, его сняли через два дня. Да и никто бы не усидел в таких обстоятельствах. Земляные работы в районе опорного пункта «Аппендицит» были приостановлены до выяснения.
Комиссию ждали 12 мая. Днем ранее Родионов вместе с помощником военкома выехал на место, чтобы еще раз лично все проверить. Все так же ярко светило солнце, апрельская грязь успела подсохнуть за эти дни.
– Когда я служил в таможне, пришел к нам в отдел один паренек, Вадим Недвецкий, – не спеша начал Гнатюк. – Пацан как пацан, звезд с неба не хватал, знал свое место, понимал политику партии. Пришел по блату, но не шибко железному, так, знакомый хороших знакомых. Казалось бы, чего еще? Служи – не хочу. А тут из главка начались кадровые проверки: шерстили всех, кто в армии не отслужил. У него была отсрочка по учебе, и на ее излете он к нам и устроился. Шеф ему говорит: давай, Вадим, вот тебе месяц сроку, а вот тебе телефон хорошего человека. Позвонишь, скажешь, что от меня, заплатишь, сколько попросит, и будет тебе счастье и военный билет. А Вадим уперся и ни в какую. Нет, говорит, стыдно мне билет покупать, пойду служить. Дело, конечно, правильное, армия еще никому не вредила, только теплое место не будет ждать, пока принципиальный мальчик долг Родине отдает. Теплые места не могут долго оставаться в холоде, их должны греть такие же теплые задницы. Ему и так объясняют, и эдак, а он слышать не хочет.
– И что с ним дальше было?
– А я не знаю. Ушел в армию и пропал с горизонта. Больше я его никогда не видел.
– Поучительная история, – усмехнулся Родионов.
– Чужие ошибки никого не учат. Надо просто уметь слышать, что тебе умные люди говорят... Вы ведь знали, что в гробах будут фашисты?
– Знал.
– Я одного понять не могу: зачем? Коряков вас принял, обласкал, ввел в свою команду. Через пару месяцев стали бы начальником отдела, через год – замглавы... Зачем? Вы же опытный человек, прекрасно понимаете, что систему не победить и не изменить. Сейчас все поутихнет, на смену Корякову придет какой-нибудь Хряков, и территорию все равно застроят.
– Погода сегодня хорошая... – Родионов сощурился от ярких солнечных лучей, бивших прямо в глаза.
– Что?
– Я говорю, погода отличная. Наконец-то весной запахло.
– Вы какой-то блаженный, ей-Богу.
– Мне Головач рассказывал, что в поиске разные вещи происходят. Бывает, в одной воронке все так перемешано, что не разобрать, где чьи кости. Тогда по умолчанию принято считать, что останки – наши. Лучше похоронить немца на нашем кладбище, чем нашего солдата – на немецком. Так принято среди поисковиков.
– Какие, нахрен, кости? Вы и себе, и мне карьеру сломали.
Родионов остановился, внимательно посмотрел на помощника военкома.
– У нас под ногами лежат солдаты. И если им суждено прорасти камнем, то пусть это будет школа или детский сад. Тогда они не зря удобрили эту землю.
– Да вы романтик, Кирилл Сергеевич. Бойцы погибли много лет назад, им уже все равно, чем они прорастут.
– Мне не все равно.
ЧИНЯЕВ Сергей Викторович родился 3 октября 1953 года в селе Терехино Новокузнецкого района Кемеровской области. Служил в армии. В 1981 году окончил Томский государственный университет. Отработал в полевой геологии более тридцати лет. Прошел путь от маршрутного рабочего до главного геолога. Работал в Монголии. Печатался в областной газете «Край», в журнале «Огни Кузбасса». Живет в Кемерове.
Лубяной сундучок
Рассказ
От автора
Эту историю поведали мне Аркадий и Надежда Зотовы, проживающие ныне в селе Тесь Минусинского района Красноярского края. А юные их годы прошли в рудничном поселке Верхняя Ивановка, что был отстроен в среднем течении реки Усы под горой Марганцевой. Но в пятидесятых годах прошлого столетия рудник закрыли, люди, бросив свои дома, разъехались.
И вот уже на склоне лет в веке нынешнем Зотовых неудержимо потянуло в памятные с детства места. Они приехали. Конечно, от времени уж давно обветшали и развалились деревянные дома, а потом еще и золотодобывающая старательская артель прошлась по долине, после которой от поселка и вовсе не осталось следа. Но по-прежнему звенели знакомые Зотовым с детства ручейки, шумели речные перекаты, все так же пахла пихтачом тайга и незыблемыми стояли скалы.
По воле случая в одном месте на берегу Усы мы оказались одновременно. Познакомившись, до глубокой ночи беседовали у костра о прошлой жизни исчезнувшего поселка. Много интересного, радостного и печального рассказали Зотовы о событиях давних лет. Тогда и услышал я о трагедии семьи первого директора Верхне-Ивановской сельской школы.
...
БАЙБОРОДИН Анатолий Григорьевич родился в забайкальском селе Сосново-Озерск, где и окончил среднюю школу. По окончании Иркутского государственного университета (филологический факультет) работал журналистом в сельских и областных газетах Восточной Сибири, преподавал стилистику русского языка факультета филологии и журналистики ИГУ, создал курс и пособие «Русская народная этика». Возглавлял издательство «Иркутский писатель». Ныне – литературный редактор православного альманаха «Иркутский Кремль». Автор многих книг, вышедших в Иркутске и Москве. Лауреат «Большой литературной премии России», премий «Литературной газеты» имени Дельвига, имени святителя Иннокентия Иркутского. Член Союза писателей России. Живет в Иркутске.
Сказка
Рассказ
Чернопятов Сергей Васильевич родился в 1956 году в городе Кемерово. Работал аппаратчиком на ПО «Азот», пожарным. Посещает литературную студию «Притомье». Автор девяти книг. Публиковался в журнале «Огни Кузбасса». Член Союза писателей России. Живет в г. Кемерово.
КАК МЫ ПАДАЛИ С ПАРОВОЗА
Рассказы
Коля-Катя
Сжать твою, мой ангел, руку
Я спешу в последний раз...
Александр Пушкин
Первый, кто увел у меня в юности девушку, был человек неопределенного пола.
Это случилось теплым июньским вечером в третьей четверти прошлого века. Они уходили с агитплощадки полуобнявшись, и я никак не мог осознать, что моя верная подруга, с которой у нас было столько всего... уже не моя. И эта метаморфоза произошла буквально за полчаса. Ведь еще тридцать минут назад мы возвращались из кинотеатра, по дороге хохоча, повторяли реплики героев из любимого фильма «Бриллиантовая рука», под музыку из которого у стенки, на самом последнем ряду, так сладко было целоваться. «Помоги мне, сердце гибнет!» – мычали мы друг другу, иногда отрывая наши губы. Это счастье мы испытывали полчаса назад, пока не пришли на агитплощадку, где находился Он.
Агитплощадка – это сколоченная из досок сцена, перед которой располагались рядами деревянные лавочки, раскрашенные на скорую руку. В частном секторе этот очаг политкультуры должен был раскрашивать нашу серую полудеревенскую жизнь. И, возможно, первое время кто-то из лекторов действительно заглядывал в наше захолустье, чтобы скучным голосом прочитать очередной опус в духе «Есть ли жизнь на Марсе?» Но я таких лекторов не встречал. А встречал я на этих, таких уютных скамейках соседских друзей и подруг. Особенно подруг – двойняшек Таню и Тамару, наших заводил еще с горшка, когда еще не было ни сцены, ни лавочек.
Сестренки вытаскивали из своего двора стулья, табуретки, ящики, рассаживали нас, дошколят, предварительно проверив у каждого «билетик» с циферкой, оторвав кончики бумажек со словом «Контроль». Двойняшки вели свой бесконечный концерт, начиная с чтения стихов и продолжая пением песенок, танцами народов мира, демонстрацией фокусов...
На улице стоял теплый, ласковый июнь, и, хотя звездочки на небе только-только начинали включаться, а необыкновенный концерт находился в самом разгаре, из соседних дворов уже разносились голоса наших мам:
– Сережа-а, домой! Толя-а!.. Саша-а!.. Нина-а!.. Домой!
Но занавес не опускался, и сестренки выводили звонкими голосами:
Рисует узоры мороз на оконном стекле.
Но нашим девчонкам сидеть не по нраву в тепле.
Девчонки, девчонки несутся по снежным горам.
Девчонки, девчонки, ну как не завидовать вам!
И никто из зрителей, присутствовавших на этом концерте, не замечал, что текст любимой песни Таня и Тома зачем-то переделали, что вместо «девчонки, девчонки» нужно петь «мальчишки, мальчишки несутся по снежным горам». И я изо всех сил старался пересилить свою стеснительность и крикнуть певицам: «Неправильно поете! Надо – мальчишки, мальчишки!»
Мне была до слез обидна эта неправда, но когда в очередной раз через дорогу слышалось мамино «Сережа-а!», я, пробравшись сквозь ряды стульев, уже бежал на другую сторону улицы. А ласковый ветерок уже стирал с моих щек остатки горьких слезинок. Ох уж эти мои первые горькие слезы! Первые обиды. Это было настоящее детство!
Итак, Он. А он ли? На первый взгляд, пришелец выглядел таким же 17-летним пацаном, как и мы, аборигены, если бы не его американские джинсы, которые явно диссонировали с нашими, пошитыми на прокопьевской фабрике. На тенниске незваного гостя что-то кричали латинские буквы, а сам он вытягивал под гитару сладким тоненьким голоском:
У беды глаза зеленые...
В поле ласковое выйду я
И заплачу над собой.
Кто же боль такую выдумал
И за что мне эта боль?!
И не только девочки, но и парни, словно магнитом, были притянуты этим варягом. Мы невольно подбирались поближе, чтобы разглядеть это инопланетное существо, которое называли то Колей, то... Катей.
– Ну что, мальчики, читаем? – неожиданно спросил гость, отложив гитару в сторону.
И не успели мы ответить, как он стал сыпать незнакомыми именами:
– Тумас Транстремер... Уолт Уитмен... Уинстон Оджен... Пруст... Джойс... Ну, на худой конец Сэлинджера «Над пропастью во ржи» вы должны были прочитать?
Никого из названных авторов мы не знали.
– Как вы тут живете, в этом болоте?! – восклицал пришелец, состроив гримасу и оглядываясь по сторонам.
– А ты где живешь? – спросил я, и он, улыбнувшись, ответил:
– Я – в городе, на левом берегу, в самом центре. Сюда заглянул в поисках друга. Вообще-то собираюсь в Москву или Ленинград, оттуда легче за бугор свалить.
И тут же, вспомнив о гитаре, провел рукой по струнам.
– Ну, что вам еще изобразить? Разве что «Мишель» Поля Маккартни...
И в тишине июньского вечера по улице вновь понесся его тоненький, гладящий нервы и возбуждающий что-то ниже пояса голосок, от которого у наших подружек глаза засияли ярче звезд, загорающихся в небе.
Сладкоголосый Коля или Катя поражал нас. Поначалу он затмил собой наши чувства к девчонкам. Но спустя немного времени после прихода Коли-Кати я испытал мучительное состояние жгучей ревности. Она выжгла у меня все внутри. О, эти девичьи взгляды на объект восторга!
Да, благодаря гитаре я имел успех у девочек, которых не любил, но это было уже после армии, где я и научился играть на модной шестиструнке. А тот летний печальный вечер вспоминался на другой день, как кошмарный сон, потому что, только звезды стали зажигаться над нашей агитплощадкой, моя легкомысленная подружка в своем коротеньком цветастом сарафанчике как ни в чем не бывало, без тени вины на лице подошла ко мне, сидящему на лавочке, и обвила мою шею ласковыми руками. И я вмиг позабыл то, что случилось вчера.
Самым радостным для меня оказалось то, что разлучник наш на этот раз не пришел (или не пришла). Даже имени этого демона никто вокруг не упоминал, словно случившееся вчера было просто диковинным сном. По молчаливому уговору никто не касался досадного случая.
Мы с моей девушкой продолжали дружить. Ездили в старую филармонию – то на «Греческую эстраду», то на Аллу Пугачеву доарлекинского периода, певшую в народном духе: «Хорошо-то хорошо-о-о, да ничего хорошего». А в нашем районном ДК часто выступали гипнотизеры и вытворяли что хотели с несчастными зрителями:
– Зажмите пальцы в замок. На счет «три» попробуйте разомкнуть. У кого не получается, выходите на сцену, мы вам поможем в вашем несчастье.
Тот, кто поддавался гипнозу, силился оторвать одну ладонь от другой и служил марионеткой для манипулятора. Чего только не вытворял над ним заезжий гастролер! Моя подружка сидела рядом и хохотала до слез, звонко и заразительно. Я тоже смеялся...
Что-то все равно изменилось в наших отношениях. Мы почему-то перестали ходить на кинокомедии. Ближе к осени она уехала в Новосибирск и поступила в институт. А я начал учиться в училище на электрослесаря и ездил на левый берег. Я стал почти городским: записался в областную библиотеку, в которой взял повесть Сэлинджера «Над пропастью во ржи»...
А когда я увлекся Пушкиным и начал жадно читать воспоминания о нем и работы пушкинистов, то понял ревность поэта к Дантесу, представлявшему собой тоже нечто двуполое, как и пришелец в моей юности. По-моему, такие отклоненные от нормы существа по самой своей природе имеют свойство поселяться в женских сердцах – надеюсь, не во всех. Что касается Дантеса, то общеизвестно, что для барона Геккерена он был не Жоржем, а Жозефиной...
Когда Дантес появлялся на балу, дамы начинали чувствовать дьявольское притяжение к нему, как ни к кому другому из мужчин. И можно ли винить Наталью Николаевну Пушкину в том, что и она потеряла голову?
....
Кадомцева Елена Вячеславовна родилась в 1986 году в г. Троицк (Южный Урал) в семье врачей. Закончила филологический факультет ЧелГУ. Работала учителем, сейчас воспитывает четверых детей. Участник Всероссийской мастерской для начинающих писателей АСПИР. Живёт в Челябинске.
Рассказы
Шиповничек
Ангелы города Ецк
ПУБЛИЦИСТИКА:
(5 ноября 1952 - 31 августа 2022)
Член Союза писателей России. Лауреат литературных премий «Образ», «Энергия», региональной литературной премии им. В.Д. Фёдорова (2013 г.) и премий журналов «Огни Кузбасса», «Сибирские огни». Победитель международного поэтического конкурса «БЛК» на интернет-сайте «Стихи.ру» по итогам за январь 2012г.
Родился в селе Старобачаты Беловского района. Воспитывался в большой крестьянской семье, где росли еще 4 сына.Окончил среднюю школу. После окончания школы учился в ГПТУ на электромонтера. Служил в армии. Освоил ряд специальностей: электросварщик, тракторист, монтер путей, машинист железнодорожного крана, составитель поездов. Трудился на угольных предприятиях города Белова. 16 лет служил в МЧС начальником караула в пожарно-спасательной части. Всю жизнь прожил в Старобочатах.
Писать стихи начал с 9 лет. Поэтом стать не собирался, мечтал быть мореходом. Лишь в 25 лет сформировалось убеждение, что необходимо заниматься литературным творчеством. К тридцати годам решился послать свои стихи в областной альманах «Огни Кузбасса», где и был замечен поэтом, главным редактором этого издания Сергеем Донбаем.
Виктор сам себя называл сельским лириком и искренне считал: «За словом автора должен следовать поступок. Если, к примеру, стоит телега без движения, улица пребывает в непотребном виде, человек прозябает в нищете своего внутреннего мира, то после стихов должно начаться позитивное движение: телега покатила, улица опрятна, а человече пребывает в добром расположении духа».
Несмотря на удаленность от больших городов, Виктор коврижных изрядно публиковался в журналах, газетах, сборниках, альманахах. Оказался особо востребованным с появлением интернета. Нередко его имя появлялось в листах престижных литературных премий. Он и стал лауреатом нескольких из них, выпустил восемь поэтических книг.
Замечательный, настоящий русский поэт. Таких — единицы. Чуткий, точный, лиричный, ироничный к себе, добрый к людям и знающий красоту.
ВОЛЬНЫЕ МЫСЛИ ОГОРОДНОГО ФИЛОСОФА
Поэты новой волны
Иногда читаю поэтов так называемой новой волны. Соответствующих своим поведением господствующему мейнстриму. Индивидуальности естественной – ноль! Но они любят оригинальничать, выражать собой непохожесть, граничащую с вычурностью. И так усердно соответствуют имиджу, что их лица слились в одно лицо. Но зато оно «необщего выражения».
Они как карты из одной колоды, более того – одной масти.
Свои пиковые (бубновые) валеты и дамы, десятки и семерки. У них есть свой джокер, регулирующий ветер тренда. То это очередной изыск постмодернизма, то кошачий визг постсовкового андеграунда с эстетикой котельных и консервных банок с окурками, то конъюнктурный курс спекуляции сталинским холокостом, то брутальный глагол культурологии с уставом собора Парижской Богоматери.
Все они любят тусоваться на фестивалях и салонах мадам курской (там пьют, загибают пальцы и остроумничают на языке маргиналов и паханов в законе). А также толпиться у кормушек премий караулова и пуханова в надежде втиснуться в шорт-лист.
Некоторые упрекают меня, что я их недооцениваю, а отдаю свои симпатии Ивантеру или Дм. Мельникову. Но те труженики не только пера. К тому же не из колоды, а из собственных поместий. Мельников в трудах насущных и размахом мысли перекраивает горизонты и перспективы русской поэзии на свой лад. И не только он сам, но и оглобля у него на подворье пишет стихи, до которых многим не дорасти.
......
Иванов Владимир Васильевич, родился в 1948 году в деревне Банново Кемеровской области. Окончил Уральский государственный университет.
Работал в совхозе, служил в армии, окончил факультет журналистики Уральского университета. Член Союза писателей России. Живёт в Кемерово.
НАРЯД ГОЛОГО КОРОЛЯ
В древности рисовали, как могли. Получалось контурно, схематично. Шли века. Картины расцветали красками, люди на портретах становились все более похожими на себя, на изображениях учитывалась перспектива – все, как в реальности. Техника живописи совершенствовалась, палитра обогащалась.
Но вот мастера достигли вершины. А дальше куда двигаться? С вершины, как известно, все дороги только вниз. Реалистичное изображение уходит в прошлое, становится вчерашним днем. И пошло-поехало. Появляются десятки стилей и направлений, разные течения: импрессионизм, пуантилизм, фовизм, кубизм, футуризм, кубофутуризм, абстракционизм... Клод Моне, родоначальник импрессионизма, догадался скупыми мазками передать намек на предмет и соответствующее настроение. Пуантилизм (художник Сера) как бы составляет предмет красочными точками. Фовизм (Гоген) придумал подавать плоские фигуры посредством буйных красок. Примитивизм (Матисс) тоже изображал предметы ярко, но при этом мимикрировал под детские рисунки.
Для всех этих «измов» в живописи общее одно: изображать не сам предмет, не прорисовывать объект, а наносить на полотно штрихи, мазки, точки, кубы, прочие геометрические фигуры, через которые предмет бы угадывался. Это вроде негласного соревнования: у кого из художников предмет более всего не похож на самого себя, и каким способом, до каких пределов можно изображать предмет непохожим на себя.
......
Виктор Федорович Коняев родился 18 февраля 1952 года в Новокузнецке. Учился в Томском университете. Работает на ЗСМК сварщиком. Автор нескольких книг прозы. Живёт в Новокузнецке.
Хвори наши – наши скорби. И крест!
(заметки неравнодушного)
Все хотят быть здоровыми, а многие еще и богатыми, но здоровыми точно хотят быть все. В природе человеческой это заложено. А коли уж привяжется хвороба, то каждый стремится как можно скорее от нее избавиться. Не всегда, правда, удается быстро излечиться, тогда и начинаются проблемы самого разного рода. Вот точно так и у меня получилось.
.....
Кроме того в номере:
ЗАПОВЕДНАЯ СИБИРЬ
Любовь Арбачакова. О неошаманах Горной Шории
Анатолий Сазыкин. «Многое мне сегодня дано...» (К юбилею Любови Никитовны Арбачаковой)
БИБЛИОТЕЧЕСТВО
Эдуард Анашкин. «Покуда муж громит врага…»
Валентина Ефимовская. Встреча со святынями
КНИГА ПАМЯТИ
Андрей Махалов. Отец (Штрихи воспоминаний)
Вячеслав Кабин. Байки сибирского аборигена (окончание)
И БОЛЬШИМ, И ДЕТЯМ
Артур Ахметшин. Болеть не страшно. Рассказ
Анжела Бецко. Корову любила трава
СВЕТЛИЦА
Екатерина Новикова. Светятся люди от счастья. Стихи
КРИТИКА. ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ
Мария Бишокова. «Подумать о душе» (о журнале «Огни Кузбасса № 1, 2022)
Надежда Куракина. Новый смысл мелочей быта. (О сборнике стихотворений Галины Золотаиной «Давайте о хорошем»)
Татьяна Горохова. Вспомнить про «гениев чистейшей красоты» (Отклик на сборник стихов Андрея Пятака «Моя соседка Мона Лиза»)
ЛИТЕРАТУРНАЯ ЖИЗНЬ
Литературная хроника. Подготовил Д. Мурзин