Прогуливаясь жарким августом по живописным тропам древней Иллирии, набрёл я на довольно узкую тропу. Нависавшая со всех сторон колючая растительность свидетельствовала о том, что этот путь нечасто посещали местные жители. Да и вела это тропа в сторону от ухоженных оливковых рощ с их причудливо переплетёнными тысячелетними стволами. Заинтересовавшись, я свернул туда в надежде обнаружить, как это бывало ранее, таинственные развалины римских времён. Здесь, сквозь кусты, не были видны сборщики урожая, кропотливо выбирающие из травы ценные плоды Афины. Постепенно стихли, а затем и вовсе пропали гортанные звуки их разговоров на незнакомом и очень древнем языке. Наступила полная тишина.
Если бы не стук о камни моей секиры на длинной деревянной рукояти, которой я, по местному обычаю, отпугивал змей могло показаться, что я внезапно очутился в неведомых краях далеко-далеко от всего. Так продолжалось некоторое время. Внезапно, я уловил едва слышный шум. В начале я принял его за шорох расползавшихся с моей дороги змеи. Но звук был ровным и постоянным, к тому же усиливался вместе с продвижением моим по узкой тропе. Это мог шуметь природный источник с прохладной водой, которых, как я знал было довольно много в этих местах. Я уже представил прохладную и чистую струю горной воды, обрамлённой белым тёсанным камнем с загадочный восточной надписью арабской вязью над ним. Как вдруг, заросли расступились, и я увидел прямо перед собой чистое голубое небо, резко прочерченного на горизонте тёмной полосой адриатического моря. Я стоял на высоком каменном утёсе на краю абсолютно вертикального обрыва. Внизу дикие волны выбивали белоснежную пену, над ними кружились и кричали чайки. Справа и слева вид загораживали зелёные заросли. Спереди открывался вид на поросший лесом мыс примерно в миле от моего утёса. Судя по всему, я стоял на выходе из бухты, глубоко вдовавшиеся в сторону берега. Я стал осматривать водную поверхность. С высоты утёса она казалась почти гладкой, равномерно покрытый тонкой сеткой небольших волн. Внимание моё привлекла едва неуловимая неравномерность, небольшая асимметрия в стройном порядке из морских волн, как будто невидимое течение слегка размывало правильную сетку из ажурного плетения. Потом я понял, что это был слабый след, который оставлял за собой некий движущийся против волн объект. Движение было ритмичным и плавным одновременно. При этом, хорошо виднелся светлый след с небольшими пенными водоворотами. "Отважный пловец" - пронеслось в голове даже прежде, чем я понял что это было. Живописную бухту в самом широком её месте пересекал пловец. Он плыл баттерфляем, вернее красивым вариантом этого стиля, называемым дельфин. Руки взметались вверх и вперёд, уходили под воду, увлекая за собой всё тело пловца. Завершал это, полное грации движение, удар сомкнутых ног, оставляя за собой небольшой пенный водоворот, который я и заметил со своей высоты. На мгновение пловец исчезал, полностью погружаясь под воду. Но тут же, через мгновение, разрывая гладкую поверхность, словно движимое неведомой подводной силой, тело пловца вновь взлетало над водой. Гордо поднятая к голубому небу голова, руки, вытянутые вдоль тела напоминали стрелу выпущенную сильной рукой из лука. Такая устремлённость ввысь была в этом движении, что, казалось, это только начало полёта над волнами вверх, в высоту, в небо. В этом удивительном движении, похожем на полет пловец взлетал над водой, на долю секунды зависал в воздухе, снова следовал взмах руками и, сверкнув яркими плавками, "дельфин" уходил под воду. Да-да, дельфин! По той грации, тонкости и изяществу движений было видно, что для него родная стихия - море, не воздух и не земля. Он взлетал над голубой поверхностью к свету, только для того чтобы набрать воздух и опять уйти вглубь, домой. Дышать воздухом? Так получилось что это необходимо. Дышать воздухом, чтобы жить под водой - только для этого.
Я заворожённо, не отрываясь, следил за продвижением пловца через бухту. Огромная чайка кружила над ним и иногда раздавался её пронзительный крик. Мне показалось, что в этом крике одновременно слышались и удивление и восхищение и уважение. Чайка, несомненно, была удивлена появлением в своём обжитом и знакомом месте существа столь необычного и никогда ранее невиданного. Да, отдалённо, по форме, существо было похоже на людей. Но из предыдущего опыта чайка точно знала, что люди в воде выглядят совсем не так. Быстрые и шумные на берегу в воде они становятся медленными и беспомощными. Глаза их беспокойно ищут берег, и страх виден в глазах при удалении от него. Здесь же всё было совсем не так. Видимо, это какой-то неправильный человек, решила чайка и не смогла не восхититься стремительным движением пловца. Да, и она могла нырять, падая с высоты, да, и она могла плыть по волнам, толкаясь лапками. Но, как это было жалко по сравнению с тем, что она увидела! От старых опытных чаек она слыхала о дельфинах и знала, что они могут. Но этот не был похож на то, что она представляла. Это было восхитительно! Это существо, похожее на дельфина, было частью этого морского мира, её, чайки, мира. Море со своими волнами и водорослями, пены и песком, солью и йодом, обитателями глубин и прибрежных отмелей, голубого неба и воды, которые сливаются вдалеке в один единый, неразделимый мир вечного блаженства.
Между тем, отважный пловец удалялся от моей скалы и приближался к противоположному берегу. Наконец, он достиг окраины мыса, где виднелось сооружение из бетона, похожее на заброшенный причал. Достигнув его, он легко выскочил на небольшую площадку над водой и взбежал по узкой каменной лесенке на широкую плоскую поверхность причала. Оттуда он оглянулся в мою сторону, видимо оценивая пройденное расстояние и, удовлетворённо растянулся на раскалённом бетоне, подставив ласковому солнечному зною стройное загорелое тело. Лица его я не мог различить, но его тело действительно заслуживало внимания. Это было классическое тело пловца - широкие плечи, узкая талия, стройные длинные ноги и руки. И всё оно в ярком солнечном свете было полностью и абсолютно расслаблено, отдыхало и готовилось снова встретиться с голубой бездной.
Я ещё немного постоял на обрыве, наслаждаясь морским пейзажем и, почему-то вздохнув, повернулся и зашагал прежний тропой среди причудливо переплетённых вековых оливковых корней.