18. MY CHILDHOOD IN THE USSR. ENDLESS REVOLT IN PARADISE

I don’t remember how I wandered into the shooting range, and why I was brought to the shooting range. Tire was located in the park of culture and recreation. It was an old shabby building, and the shooting range itself and the firing line were generally on the street, which meant almost nothing in summer, but brought a lot of trouble in winter, when hands were terribly cold, fingers lost all sensitivity, steam flying out of the mouth obscured the target and the shooting process itself, at this moment, gave little pleasure. But still, I really liked shooting, especially since, having taken a pistol in my hands for the first time, I scored more points than a girl who had been shooting for several years. And almost immediately I got into the national team of the city. In December, Galina Alekseevna told me that they were taking me to competitions in the city of Kustanai, which made me very happy. Both at home and at school, I told everyone that I was going to the championship of the Republic, but at the very last moment the coaches decided to hold me back, because. they thought that I still had little experience, and from excitement, I would perform very poorly and let the team down. For me it was a real tragedy. I sobbed for a whole week, almost quit training, and only the persistent persuasion of the coaches and firm promises that I would definitely go to the next competitions kept me from a desperate step. Gradually, I calmed down and continued to improve my results, and in April, despite the fact that I was not allowed to compete at school, I nevertheless left with my team for the city of Aktobe. There I performed well, surprising the coaches with my Olympic calmness. It even seemed to them that I lacked seriousness, and I treat the shooting process casually. But three months later I was again sent to the competition and again to Aktobe. This time the Spartakiad of agricultural machinery workers was held there. Of course, I had nothing to do with her, as, indeed, almost all members of the team. But in those days it was practiced all the time, at least I was lucky that I competed under my last name and I received all the certificates and diplomas in my name, and most of the winners of the Olympics immediately threw out these worthless pieces of paper after the victory. There I had to perform in two types of shooting: from a pistol and from a rifle. No matter how much I protested, I was never able to achieve justice. All my arguments that I did not know how to use a rifle, that I had never fired while standing or kneeling in my life, had absolutely no effect on the leadership of the team. And they could be understood: bad shooting is better than bagels in the standings. But because of this, I lost the legitimate prizes in the form of a tea set and a huge wooden deer, because. I had to go to the firing line twice a day, and in the morning without fail with a rifle, and in the afternoon, with a pistol, when my hands were trembling from fatigue and overstrain, it was getting dark in my eyes, and my knees were bent, which obviously did not contribute to the accuracy of hitting the target . And despite this, I still won prizes in both types of competitions, although that time I shot worse than when I first picked up a gun. True, the representatives of our team were still very satisfied and even happy. But I cannot describe the anguish that I experienced while shooting from a rifle. Out of habit, my left arm hurt unbearably. At times, I just had tears in my eyes. When it became completely unbearable, I threw the rifle, threw off the belt and sobbed bitterly. A kind-hearted girl shooting from the right consoled me and advised me not to throw the rifle, because. at the same time, I violate the eponymous manufacturing, which must certainly worsen the results. But I could not help myself, and while I fired sixty shots from a prone position, I dropped the rifle five times and waited for my hand to rest. Thankfully there was plenty of time. And besides, soon, I found extra holes in my target. At first I thought that I had simply lost count, but when I once again carefully took aim, being completely sure that another shot was behind me and my target crawled down in front of my astonished eyes, I realized that something mysterious and inexplicable was happening. True, in this case, extra holes, as a rule, turned out to be in the very center of the target, so I was in no hurry to be indignant, especially since I soon noticed the satisfied face of Alexander Mikhailovich, a member of our team, a master of sports in shooting from a small-caliber rifle, which, as it turned out, every opportunity he fired at my target. Of course, such a disgrace would never have happened in normal competitions. The judges, at the shooting range, strictly monitor the number of rounds, and the athlete reports for each misfire, but there was no order here, and therefore everyone got out as best they could. For me, for example, the most difficult was the "standard". 20 prone, 20 standing, 20 kneeling, in the part where it was necessary to fire 20 shots standing. And difficult not because it is difficult to aim while standing and hit the center of the target, no .... I considered that shot as happiness, even in milk, which at least touched the edge target, and there was no need to stand again, toil, aim, in order to miss once again. God forbid one, out of five of my rounds, reached the target. But how could one expect good shooting results from a person who first picked up a rifle .... It was here that Alexander Mikhailovich helped me most of all, putting more than half of the shots into my target. And you should have seen the face of that girl who taught me how to shoot correctly, when in the “standard”, I beat her and took an honorable second place. Vredina In general, I got to these competitions quite by accident. For several months, my coaches kept saying that in August we were going to Alma-Ata for the republican championship. I was preparing for this, and even in Sochi I wanted to find a shooting range, so as not to waste time and train. In general, according to today's my criteria, I, at that time, was completely unbearable. Although my mother planned to go to the sea only with my brother, but she wanted to leave me at home with my father and grandmother. It was I who insisted that they take me to the resort, paying attention to the fact that they are treating me unfairly - they take one child with them, and neglect the other. I was offended, cursed, insisted, sobbed with burning tears, and having achieved my goal, in the end, spoiled, with my behavior, the vacation of my family and friends. As it seems to me now, at that moment I had a belated transitional age. Appearing in the city of Adler in the company of my mother and my brother, I suddenly found that I was bored. I stubbornly sought permission to go to the beach in splendid isolation, go to training in Sochi on my own, walk around the city in the evenings, but they didn’t let me go anywhere. In this matter, my mother and brother were in solidarity. But I kept on fighting; once pretending to be sick, I refused to go to the beach and stayed in the room we rented. Of course, they allowed me to stay, but at the same time they locked me up. My indignation knew no bounds, and I carefully climbed out the window of the second floor and went down the stone wall of the house into the garden, and then went to Sochi to look for a city shooting gallery. The shooting range was hopelessly closed. I could not find any athletes or coaches nearby, however, as well as to obtain at least some information about the employees of this respected organization. There was simply no one to ask. There was not even a dull watchman nearby. Having not achieved the goal, I had to return to Adler with sadness and longing. I returned home on time, got into the room the same way, and was completely convinced that none of my relatives would know about my walk. But it turns out that almost all the residents of our house saw my extreme flight, and, of course, they reported it to my relatives. They didn't leave me alone in the room anymore. Sick or well, I had to go to the beach with my mother and brother. I was mischievous, capricious, all the time I asked to go home, but still I had to obey. My family eventually agreed to leave, but at that time it was very difficult to buy return tickets. Summer is the time for holidays, and most people went somewhere to rest. Tickets were booked in advance, and I had to get up at 4:00 in the morning, queue at the railway ticket office, write down the queue number on my palm and check in for three days in a row, but I still managed to change tickets and go home with my mother and brother . True, before that, 4 days before departure, we were sitting on the beach and playing cards, and not far from us, the company had fun playing volleyball. At some point, a ball rolled up to us, and none other than our dad ran up to pick it up, who was also offended that the whole family was resting on the sea, and he was left alone in a dusty city in northern Kazakhstan. There were no cell phones at that time, but dad persistently searched for his family on the beaches of the city of Adler. And on the fifth day of my stay in this glorious seaside city, I quite unexpectedly found it. So I made my mother and Yurka leave everything and go home four days earlier. But even on the train, I did not calm down and continued to be capricious, angry and spoil everyone's life. For example, on my mother's shelf were scattered plums bought dear, and they, i.e. Yura and my mother asked me to give up my shelf for lunch, to which I stated that I didn’t want to eat, and I didn’t care about their problems. After much persuasion, Yurka could not stand it and threw me off the shelf. Falling, I hurt my leg and went to roar at the beginning of the car to the open window near the conductor's compartment. And since in those years I was not only harmful, but also stubborn, I stood by this window until evening. (Well, since you deprived me of a shelf, then be ashamed of yourself, and I will loom like a dumb reproach before your eyes for at least a whole day, reminding, with my appearance, of your callousness and cruelty, no one cares that you are in half an hour they ate and persuaded me to return to my place: a matter of principle, if they kicked me out, they kicked me out.) So I stood there, an orphan, until one boy took pity on me, who, running past, said: “Who offended the poor child?” For what, however, received a slap and a portion of rudeness. Firstly - for the "child", and secondly - for sarcasm. But he soon corrected himself by buying something tasty for each station: berries, ice cream, seeds, etc. Since I didn’t sit down on this ill-fated shelf until the very house, Sanka and I, that was the name of this boy, stood at the window almost until morning, talking about all sorts of trifles and things that were quite serious. And only mom and Yurka took turns looking out of the compartment to see what we were doing, calmed down, catching us in a peaceful conversation, and fell asleep again. And in the morning, Sanya was already helping to pull out our things, since we finally arrived in our native Petropavlovsk. Как я забрела в тир, и почему меня занесло на стрельбу, я уже не помню. Тир находился в парке культуры и отдыха. Это было старое обшарпанное здание, а само стрельбище и огневой рубеж находились вообще на улице, что почти ничего не значило летом, но очень много неприятностей доставляло зимой, когда жутко мерзли руки, пальцы теряли всякую чувствительность, пар, вылетающий изо рта, заслонял мишень и сам процесс стрельбы, в этот момент, доставлял мало удовольствия. Но все-таки стрелять мне очень нравилось, тем более что, взяв в первый раз в руки пистолет, я набрала очков больше, чем девушка, которая уже несколько лет занималась стрельбой. И почти сразу я попала в сборную команду города. В декабре Галина Алексеевна мне сказала, что меня берут на соревнования в город Кустанай, чем очень меня обрадовала. И дома, и в школе я всем рассказала, что еду на первенство Республики, но в самый последний момент тренеры решили меня попридержать, т.к. считали, что у меня еще мало опыта, и от волнения, я очень плохо выступлю, и подведу команду. Для меня это была настоящая трагедия. Я рыдала целую неделю, чуть не бросила тренировки, и только настойчивые уговоры тренеров и твердые обещания, что на следующие соревнования я поеду обязательно, удержали меня от отчаянного шага. Постепенно я успокоилась и продолжала улучшать результаты, и в апреле не смотря на то, что в школе меня не отпускали на соревнования, я все же уехала с моей командой в город Актюбинск. Там я выступила неплохо, удивив тренеров своим олимпийским спокойствием. Им даже показалось, что мне недостает серьезности, и отношусь я к процессу стрельбы небрежно. Но через три месяца меня опять послали на соревнования и опять в Актюбинск. На этот раз там проходила Спартакиада работников сельхозтехники. Конечно, к ней я не имела никакого отношения, как, впрочем, и почти все представители команды. Но в те времена это практиковалось сплошь и рядом, мне хотя бы повезло в том, что я выступала под своей фамилией и все грамоты и дипломы я получила на свое имя, а большинство призеров спартакиады сразу выбрасывали после победы эти никчемные бумажки. Там мне пришлось выступать в двух видах стрельбы: из пистолета и из винтовки. Как я не протестовала, но так и не смогла добиться справедливости. Все мои доводы о том, что я не умею пользоваться винтовкой, что никогда в жизни не стреляла стоя и с колена, не возымели на руководство команды ровно никакого действия. И их можно было понять: лучше плохая стрельба, чем баранки в турнирной таблице. Но я из-за этого лишилась законных призов в виде чайного сервиза и огромного деревянного оленя, т.к. выходить на огневой рубеж приходилось два раза в день, причем с утра непременно с винтовкой, а после обеда, с пистолетом, когда у меня от усталости и перенапряжения дрожали руки, темнело в глазах, и подгибались колени, что явно не способствовало точности попадания в мишень. И не смотря на это, я все-таки заняла призовые места в обоих видах соревнований, хотя выстрелила в тот раз хуже, чем тогда, когда впервые взяла в руки пистолет. Правда, представители нашей команды все равно были очень довольны и даже счастливы. Зато я не могу описать мучения, которые я испытывала во время стрельбы из винтовки. С непривычки нестерпимо болела левая рука. У меня, порой, просто слезы навертывались на глаза. Когда становилось совершенно невыносимо, я бросала винтовку, скидывала ремень и горько рыдала. Добросердечная девушка, стреляющая справа, утешала меня и советовала не швырять винтовку, т.к. при этом я нарушаю одноименность изготовки, что непременно должно ухудшить результаты. Но я ничего не могла с собой поделать и пока я палила шестьдесят выстрелов из положения лежа, я раз пять бросала винтовку и ждала, пока отдохнет рука. Благо времени было предостаточно. Да и к тому же, вскоре, я обнаружила в своей мишени лишние пробоины. Сначала я решила, что просто сбилась со счета, но когда я в очередной раз старательно прицелилась, будучи полностью уверена, что за мной еще один выстрел и на моих изумленных глазах моя мишень поползла вниз, я поняла, что-то происходит загадочное и необъяснимое. Правда, при этом лишние пробоины, как правило, оказывались в самом центре мишени, поэтому я возмущаться не торопилась, тем более, что вскоре заметила довольное лицо Александра Михайловича, члена нашей команды, мастера спорта по стрельбе из малокалиберной винтовки, который как выяснилось, при каждом удобном случае палил и в мою мишень. Конечно, на нормальных соревнованиях такого безобразия никогда бы не произошло. Судьи, на огневом рубеже, строго следят за количеством патронов, и спортсмен отчитывается за каждую осечку, но здесь порядка не было, и поэтому каждый выкручивался, как мог. Для меня, например, самым сложным оказался «стандарт». 20 лежа, 20 стоя, 20 с колена, в той части, где надо было палить 20 выстрелов стоя. И сложным не потому, что стоя трудно прицеливаться и попадать в центр мишени, нет…. Я за счастье считала тот выстрел, пусть даже в молоко, который хоть краешком задевал мишень, и не нужно было опять стоять, маяться, целиться, что бы в очередной раз промазать. Дай бог один, из пяти моих патронов, достигал мишени. Но разве можно было ждать хороших результатов стрельбы от человека, впервые взявшего в руки винтовку…. Вот тут то Александр Михайлович больше всего мне и помог, всадив в мою мишень больше половины выстрелов. И надо было видеть лицо той девочки, что учила меня правильно стрелять, когда в «стандарте», я ее обставила и заняла почетное второе место. Вредина Вообще, я на эти соревнования попала совершенно случайно. Несколько месяцев мои тренеры твердили, что в августе мы едем в Алма-Ату на республиканское первенство. Я к этому и готовилась, и даже в Сочи хотела найти тир, что бы не терять времени даром и тренироваться. В общем, по сегодняшним моим критериям я, в то время, была совершенно не выносима. Хотя мама планировала ехать на море только с моим братом, а меня хотела оставить дома с папой и бабушкой. Это же я настояла, чтобы меня взяли на курорт, обращая внимание на то, что со мной поступают несправедливо — одного ребёнка берут с собой, а другим пренебрегают. Я обижалась, ругалась, настаивала, рыдала горючими слезами, а добившись своего, в конце концов, испортила, своим поведением, отпуск моим родным и близким. Как мне теперь кажется, в тот момент у меня наступил запоздавший переходный возраст. Появившись в городе Адлере в компании моей мамы и моего брата я вдруг обнаружила, что мне скучно. Я настырно добивалась разрешения ходить на пляж в гордом одиночестве, самостоятельно ездить на тренировки в Сочи, гулять вечерами по городу, но меня никуда не пускали. В этом вопросе мои мама и брат были солидарны. Но я продолжала борьбу; однажды притворившись больной, я отказалась идти на пляж и осталась в комнате, которую мы снимали. Мне, конечно, остаться разрешили, но при этом меня заперли на ключ. Моему возмущению не было предела, и я аккуратно вылезла в окно второго этажа и по каменной стене дома спустилась в сад, а потом уехала в Сочи искать городской тир. Тир оказался безнадёжно закрыт. Ни спортсменов, ни тренеров мне поблизости обнаружить не удалось, впрочем, как и добиться хоть какой-нибудь информации о сотрудниках этой уважаемой организации. Спрашивать было просто не у кого. Даже унылого сторожа рядом не наблюдалось. Так и не добившись поставленной цели пришлось с грустью и тоской возвращаться в Адлер. Вернулась я домой вовремя, тем же путем попала в комнату, и находилась в полной убежденности, что никто из моих близких не узнает о моей прогулке. Но оказывается моё экстремальное бегство видели почти все жильцы нашего дома, и, конечно же, доложили об этом моим родственникам. Больше меня одну в комнате не оставляли. Больная или здоровая, я должна была идти на пляж вместе с мамой и братом. Я вредничала, капризничала, всё время просилась домой, но всё-таки мне пришлось подчиниться. Мои родные, в конечном итоге, согласились уехать, но в то время очень сложно было купить обратные билеты. Лето — пора отпусков, и большинство людей куда-то ехало отдыхать. Билеты бронировали заранее, и мне пришлось вставать в 4:00 утра, занимать очередь в кассе железной дороги, записывать на ладошке номер очереди и три дня подряд в ней отмечаться, но мне всё-таки удалось поменять билеты и уехать домой вместе с мамой и братом. Правда перед этим, за 4 дня до отъезда, мы сидели на пляже и играли в карты, а недалеко от нас компания развлекалась игрой в волейбол. В какой-то момент к нам подкатился мяч, и забрать его подбежал никто иной, как наш папа, которому тоже было обидно, что вся семья отдыхает на море, а он в одиночестве остался в пыльном городе на севере Казахстана. Сотовых телефонов в то время не было, Но папа настойчиво искал свою семью на пляжах города Адлера. И вот на пятый день пребывания в этом славном Приморском городе совершенно неожиданно нашёл. Так я и заставила маму с Юркой все бросить и уехать домой на четыре дня раньше. Но и в поезде я не угомонилась и продолжала капризничать, злиться и портить всем жизнь. Например, на маминой полке были рассыпаны сливы, купленные дорогой, и они, т.е. Юра с мамой, попросили меня уступить на время обеда свою полку, на что я заявила, что есть не хочу, а их проблемы меня не волнуют. После долгих уговоров Юрка не выдержал и сбросил меня с полки. Падая, я поранила ногу и ушла реветь в начало вагона к открытому, возле купе проводника, окну. А поскольку в те годы я была не только вредна, но и упряма, то простояла я, у этого окна, до самого вечера. (Как же, раз вы меня лишили полки, то пусть вам будет стыдно, и я буду немым укором маячить у вас перед глазами хоть целые сутки, напоминая, своим видом, о вашей черствости и жестокости, никого не волнует, что вы через пол часа поели и уговаривали меня вернуться на место: дело принципа, -- раз выгнали, значит выгнали.) Так я и стояла там сиротинка, пока не пожалел меня один парнишка, который пробегая мимо сказал: «Кто обидел бедного ребенка?» За что, впрочем, получил затрещину и порцию грубости. Во-первых -- за «ребенка», а во вторых -- за сарказм. Но вскоре он ко мне подлизался, покупая для на каждой станции, что-нибудь вкусненькое: ягоды, мороженное, семечки и т.д. Так как до самого дома я на эту злосчастную полку не садилась, то мы с Санькой, так звали этого мальчика, простояли у окна почти до утра, беседуя о всяких пустяках и вещах, вполне серьезных. И только мама и Юрка по очереди выглядывали из купе посмотреть, чем мы занимаемся, успокаивались, застав нас за мирной беседой, и опять засыпали. А на утро Саня уже помогал вытаскивать наши вещи, так как мы, наконец, приехали в родной Петропавловск.