Прости, ты опоздала…Было больно. Долгое время было больно… Раньше было просто нежелание, какое-то отчуждение в вынужденном совместном существовании. Теперь боль трансформировалась в ненависть, а нежелание переросло в маниакальное отрешение всего того, что было с этим связано. Когда раздался крик, она с облегчением вздохнула и с лёгкой досадой чуть прикусила губу. С ненавистным презрением во взгляде она устало отвернулась от кричащего комочка, когда человек в белом поднёс его к ней.
- Девочка, - сказал с теплом надеждой в голосе человек, - Три двести, кареглазая…
В дрожащем голосе звучала гамма чувств: и удивление, и надежда, и негодующее непонимание, и виноватость, и укоризна…
- Не хочу, - как-то бездушно, мёртво прошептала она…
Она не общалась ни с кем в палате. Отвернувшись к стене, тупо ковыряла отошедшую краску и молчала. Без тени сожаления, как-то даже обыденно, написала отказную и, не оборачиваясь, прошла мимо групп встречающих молодых папаш и родственников.
Дома особо никто и не ждал. Полупьяная мать в сенях вязко обвела её мутным взглядом и спросила заученной фразой, не дожидаясь ответа: «Нагулялась, пошатущая?»
В доме, как всегда, были последствия давнишней череды пьянок, и беспорядок стал как бы неотъемлемой частью интерьера. Дом был небольшой, а её маленькая комната напоминала закуток. Но эта комнатушка сейчас была для неё самой родной, самой лучшей, самым желанным местом на Земле. Ни какие Багамы, Таити, Гоа и Гавайи не смогли бы ей заменить то, что давала ей сейчас эта комнатка. Она была полна её мыслей, мечтаний, каких-то полушёпотов, игрушек, детских наивностей, дорогих сердцу вещей. Это была её раковина, и она, как моллюск, чувствовала в ней единственную защиту, уводящую от реальности в придуманный ею мир грёз, где ей так хорошо и спокойно, где её все любят, уважают и заботятся о ней, не потому что хотят её, как женщину, а просто так.
Она легла, не раздеваясь, и погружалась в этот яркий и одновременно смутный мир, лишённый всякой реальности. Но какая-то щемящая пустота раковыми клетками проникала и заполняла этот мир. Пустота, мрак, а впереди жуткая стена огня.
Из этого щемящего, надвигающегося мрака её вернул к реальности до боли знакомый шум вваливающейся в дом пьяной компании, звон бутылок, вонючий сигаретный дым, гогот, мат, пошлые выкрики. Реальность оказалась властнее, напористее, наглее. Эта реальность убивала даже мечты, даже свой, пусть и выдуманный, но СВОЙ мир, где ей было так хорошо. Она ненавидела эту реальность. Это она, реальность, - её детство! Это она - всё недополученное родительское тепло! Это она - её первая любовь! Это ОНА – её жизнь!!!
Попытка уйти из этой реальности была подобна кругосветному плаванию, постоянному поиску новых знакомств. В школе, после того как мама и папа начали пить, было полное отчуждение и брезгливое презрение. На улице с распростёртыми объятиями ждали не ребята из «высшего» общества (не по Сеньке шапка), а такие же, как она, с теми же проблемами, с таким же озлобленным взглядом на жизнь, но без этих не понятных для неё, а потому скучных и нудных разговоров. Тут было всё привычно. Почти как дома. Только это были не мамины, а её друзья. Уличная жизнь для неё, по сути, лишь сменила декорации и актёров. Пьеса была та же. Круг замкнулся. Всё реже сны были радужные. Всё больше снилась надвигающаяся огненная стена, а за ней она интуитивно чувствовала жуткую пустоту. И тот самый, родной для неё, первый детский крик, который из памяти ей сейчас рвал душу…
В кабинет начальника Дома малютки соседнего города она робко постучала, и привычно чуть прикусила губу, затаив дыхание от волнения.
- Да-да! Открыто! - донёсся мягкий, приятный женский голос. И из-за того, что этот голос был такой приятный и мягкий, стало почему-то ещё страшнее. Но внезапно поднявшись из самой глубины души какая-то древняя, светлая силища, сминая на своём пути малодушие, стыд и робость, заставила толкнуть дверь и решительно переступить порог.
Невозможно описать ту гамму чувств, которые охватывали её во время пути домой. Она летела к себе на съёмную квартиру, не замечая никого вокруг, и прижимала к груди сумочку, как самую драгоценную вещь на Земле. Глаза светились счастьем, и слёзы радости катились по её щекам, но она их совсем не чувствовала, да и не стеснялась их.
В автобусе, она, не отрываясь, смотрела на фото в телефоне. Крепко обняв её ручонками, словно боясь снова потерять, широко раскрыв огромные глаза, маленькая девочка удивлённо смотрела с экрана телефона, не веря в свалившееся счастье.
Мама!
-Мама! - в ушах стоял радостный и удивлённый голосок, заставляющий подступать сейчас от умиления комок к горлу, а из глаз литься безудержно слезам…
- А разве ты сможешь спокойно жить дальше, зная, что рядом живёт твоя кровиночка, часть тебя? - спросил её не понятно как попавший к ним на очередную пьянку чей-то, вроде, знакомый парень, явно не из их круга.
- Неужели это жизнь? – он неброским, но исполненным презрения жестом обвёл галдящую компанию, - Эта яма лучше, чем тепло семьи, сопение спящего рядышком ребёнка? Или путь матери, которая была так пьяна, что не проснулась в сгоревшем полгода назад доме, так дорог тебе?
Слова, как гвозди, прибивали её... Насквозь пробивали мутное сознание. Её как вывернули наизнанку. Она как будто переродилась. Мировоззрение резко и полностью поменялось и отрыгнуло её, «старую». Она родилась вновь. Сильный человек, порядочная женщина… любящая МАТЬ. Она оглянулась. Этого парня уже не было. Компания уже достаточно набралась. Какой-то мерзкого вида парень жадно смотрел на неё мутными глазами и недвусмысленно тянул к ней руки, не стесняясь никого.
- Да, пошли вы, - с ненавистью сказала она и ушла.
Сказать, что она поменяла жизнь после этого разговора, значит не сказать ничего. Этот «учитель», посланный, видимо, Богом, перевернул всё, начиная от мировоззрения, заканчивая местом и образом жизни и даже манерой одеваться. Она рассчиталась за снятие комнаты, сломала какой-то страх, стыд, презрение и ненависть к себе «старой», навсегда убитой, сожжённой, развеянной по ветру, растоптанной, забытой навсегда и поехала искать ту, чей первый крик не давал ей покоя…
Теперь у неё появился смысл жизни, стержень, воплощённый в реальность. Это была её девочка, её кровиночка, её надежда и мечты, её смысл борьбы в жизни.
Сложно передать непосвящённому человеку, сколько справок, документов, бумаг, коридоров, порогов, чиновников, презрения, хамства и чванства пришлось ей пережить в процессе восстановления в материнских правах…
Директор Дома малютки пошёл на встречу и разрешил более частые свидания. Есть хорошие люди на свете. А теперь разве найдутся богатства, которые способны заменить ей исполненное любви слово «МАМА» и тепло дочки, её объятия?..
Беда нагрянула незаметно. В дверях у начальницы она столкнулась со странной парой «далеко за тридцать». Впереди пёрла, не шла, не летела, а именно пёрла полноватая дама с печатью самодовольства, упёртости, бесцеремонной наглости, чёрствого эгоизма и безнадёжной ограниченности на лице. Позади неё семенил в виде придатка мужчина, скорее антипод даме, нежели придаток. Про таких говорят «шнурок» или «хлястик». Она, высоко подняв голову, по-мужски широко шагая, проследовала с «хлястиком» на выход, сбивая всех на своём пути, грозно обещая добиться своего.
- Пойми, - положа свои тёплые ладони на её руки, с болью и участием говорила начальница, - я не имею права им отказать. У них отлично оформлены документы, их прислали из области. Я ничего не могу сделать против областного разрешения. Я ей пыталась объяснить…
Она была, как в тумане. Голос шёл откуда-то издалека. Это был шок. Её дочку, которая уже привыкла к настоящей маме, которая искренне радуется ей, которая уже давно кричит ей: «Мама!» и смешно бежит вперевалочку ей навстречу, её кровинку, которая для неё является всем, забирает та женщина?! Та женщина, которая ради ещё одного доходного опекаемого ребёнка в открытую, исключительно из-за принципа и эгоизма, увидев только фото девочки и бегло, в течение пары минут живую, захотела взять под опеку? Дама даже слышать не хотела начальницу о существовании настоящей мамы. «Раз бросила, значит, не нужен и ещё раз бросит!» - цинично пожала она плечами.
Единственный шанс восстановиться в материнских правах. Через две недели по закону у неё есть на это право. Но нужно ускоренно пройти кучу кабинетов и инстанций! Времени в обрез. Она взяла отпуск на две недели, всё, что смогла накопить, занять и ринулась в бой. Если она не успеет, то… Никаких если! Она всё сделает! Только вперёд, не сдаваться!
Она совершила невозможное. Она вырвалась из порочного круга. Спасибо Богу, что прислал ей Учителя, который, возможно, не ведая того, парой фраз вытащил её из трясины жизни. Спасибо Господу, что помогает ей сейчас. Как трудно было начинать жизнь заново, но когда она начинала бороться, двигаться вперёд, она чувствовала, что ей как будто кто-то помогает в тот, особенно момент, когда, казалось бы, нет ни сил, ни средств, подаёт руку помощи…
Её переполняло счастье, благодарность к людям, которые ей помогали, Случаю, который периодически внезапно ей помогал… Она всех любила, мир казался ей самым добрым, самым милым, самым справедливым. Теперь остался только один формальный уже документ, и суд восстановит её в материнских правах. Начальница подпишет и всё! Остальное дело техники. Она забирает свою дочурку через несколько дней…
Она буквально влетела в кабинет начальницы опьянённая своею радостью, которая переполняла её, и она щедро излучала её на всех окружающих.
- Я всё сделала, представляете? Всё получилось, Альбина Тимуровна! – щебетала она, вынимая из сумки кучу справок и документов. Какая-то смутная тревога стала охватывать её, когда она увидела печально опущенные глаза начальницы, вся фигура, которой была олицетворение скорби.
Ноги сами подкосились, и она опустилась мешковато на стул.
- Что случилось? – чуть слышно прошептала она, боясь услышать ответ.
- Леночка, прости… Я ничего не могла сделать. Область подписала все документы на опеку. Настеньку увезли два часа назад. Прости, ты опоздала…