НОЧЬ ТЕМНА
Сын рос послушным. Все просьбы выполнит, и не огрызнётся. Временами он напоминал маленького старичка. Сидит себе, молчит, о чём-то думает. Если спросишь, о чём, лишь головой покачает. Родился здоровеньким, болел редко. Евгении все завидовали. С мальчиками всем трудно, а она и горя не знает. Ни в яслях, ни в детском саду, ни в школе, никаких нареканий поведение ребенка не вызвало. Так они и жили. Отца у Сеньки не было. Евгения стеснялась признаться даже самой себе, что нагуляла парнишку. Когда перевалило за тридцать, оглянулась, а женихи уже разобраны. Подружки живут семьями, у всех дети, одна Евгения ждёт неизвестно кого. И не принца, и не короля заезжего. Хотелось любви, сначала большой, потом поменьше, а спустя годы хоть какой-нибудь, пусть завалященькой. Душой понимала, что с мужчиной жить трудно, а без любви вообще невыносимо, но судьба не дала возможности обрести женское счастье, ни так, ни этак.
Оглядываясь назад, Евгения нехотя признавала, что не было в её окружении своего человека. Ни в школе, ни в институте. Сначала языковая школа, потом филологический. В то время эти заведения были заполнены сплошь девочками, а мальчики, которые оказывались за партами в небольшом количестве, расхватали красавицы аж с первого класса. В компаниях тоже не везло. Все парами, одна Евгения тихо куксилась в уголке положенное для соблюдения приличий время, а позже тихонько исчезала до следующего мероприятия.
Ходила она и в театры, и в кинотеатры, и, подумать страшно, в рестораны, с одной-единственной целью с кем-нибудь познакомиться, но ни один поход не завершился романтическим приключением. И не романтическим тоже. В кинотеатре рядом садились старики и старушки, в театрах вездесущие пары или одиночки, в ресторанах её столик обходили, как заклятое место. Сидит себе одинокая девушка за столом с фруктовым салатиком, и пусть себе сидит дальше.
Лишь однажды судьба допустила промашку, как поиздевалась. Сразу после миллениума стали открывать разные бизнесы, общества с ограниченной и безграничной ответственностью, и в одно из них пригласили Евгению, да не просто так, а по рекомендации подруги. Приезжий компаньон из-за границы неумело принялся ухаживать за переводчицей. И так получилось, что после празднования регистрации небольшой международной компании, Евгения слегка перебрала и оказалась в одной постели с важным гостем. Утром долго не могла понять, где она, зачем и почему, зато гость по имени Томас спохватился, стал судорожно натягивать на себя одежду, путаясь в брюках, что-то неразборчиво бормотал про «кэджуби» и вскоре исчез, оставив после себя аромат пахучего табака. Евгения долго умывалась, внимательно разглядывая своё отражение в мутном от пара зеркале. Отражение обещало большие проблемы. По глазам было видно, что они скоро грядут. Евгения прогнала от себя страшные видения, быстренько собралась и тихо покинула чужой номер.
Залётный гость в новой компании больше не появился. Как объяснили Евгении, он юрист, типа маклера, зарегистрировал компанию, получил свой куш и поминай как звали. Настоящий хозяин появился позже. Огромный, вальяжный, истинный ариец. Всё у него было по полочкам. Евгению он оставил при себе помощницей, язык она знала в совершенстве. Зарплату назначил не просто хорошую, а очень хорошую. Такую, что Евгения после получения первой побежала благодарить подружку за рекомендацию огромным флаконом дорогих духов.
Жизнь стала налаживаться. Впервые появились большие деньги и можно было тратить их, не скупясь. Евгения с мамой быстренько сделали качественный ремонт, обставили квартиру удобной мебелью, появилась возможность приобретать дорогую одежду, а маме вставили зубные протезы. Евгения потом смеялась, что новые зубы обошлись в такую же сумму, сколько стоил ремонт, обстановка и смена гардероба.
И всё было замечательно, но через четыре месяца роскошной быстротекущей жизни Евгения заболела. Да так серьёзно, что помчалась в платную клинику, самую лучшую, которых открылось огромное количество на замену отечественной медицине. Новый шеф не любил отсутствия, опозданий, любых нестыковок в рабочее время. Серьёзный мужчина. Евгения дорожила новой работой. Она уже запланировала на следующие два-три года, что купит, куда поедет отдыхать, на что потратит большие деньги. Болезнь в её мечты и планы не помещалась. Не влезала по габаритам.
— Вы беременны. — сухо констатировала суровая гинекологиня, выписывая диагноз в медицинскую карточку.
— То есть как? — изумилась Евгения, с ужасом во взоре разглядывая невозмутимую женщину в белом халате. На сумасшедшую не похожа. За сорок, полная, крепкая, с кудряшками.
— Так и есть! — с готовностью подтвердила невозмутимая докторша. — У вас первая беременность?
— Это не то, что вы подумали! — искренне возмутилась Евгения. — Я не замужем.
Женщина в белом халате шумно вздохнула, но промолчала. Красноречивое молчание стало ответом для неразумной Евгении. В нём было всё: будущее, омрачённое пелёнками, безотцовщина, увольнение со сладкой работы. Евгения покачала головой. Увольняться нельзя, работа - единственное, что держит Евгению на плаву. Разве кому расскажешь про многолетнюю нужду, подсчёт копеек, экономию на хозяйственном мыле.
— Я успею избавиться? — приторно-ласковым голосом поинтересовалась Евгения.
Белый халат угрожающе заскрипел. Кудряшки свирепо затряслись. Докторша являла собой справедливое возмездие за все женские грехи, малые и великие.
— На кону ваша жизнь! — сурово изрекла докторша и отодвинула карточку. — Больничный нужен? Нет, отлично. Вставайте на учёт, мамочка!
С этого дня началась новая жизнь. Евгения улучила момент и поплакалась хозяину фирмы. Вот оно, западное мышление. Он принял злоключения Евгении близко к сердцу и с работы её не уволил. Мама Евгении, обрадованная новым качеством жизни на широкую ногу, дала клятву, что поможет дочери с ребёнком. Декретный отпуск не понадобится. И новая жизнь покатилась, как по маслу.
Ребёнок появился в положенный природой срок. Средства позволяли ухаживать за младенцем без особых волнений. Мальчик был спокойным и покладистым. Бабушка не могла нарадоваться на кроткого внука. Когда Сенька подрос, купили недорогой старенький домик в садоводстве, чтобы мальчишка дышал свежим воздухом. Евгения любила сына всем сердцем. Он был частью её организма не только, когда находился во чреве. Сын оказался вросшим в неё навечно. Она это знала, и ещё знала, что с этим бороться невозможно. Пуповина осталась нетронутой, и так будет до её кончины. Зато жизнь обрела смысл. Евгения больше не мечтала о замужестве. И себе и всем весело отвечала: «Не моё это — быть замужем!». Другим стало не интересно, а сама успокоилась.
Так и жили вплоть до середины второго десятилетия. Сенька подрос. Послушный, ласковый подросток не доставлял хлопот.
Когда начались события в Украине, Евгения чуть не умерла. Она вдруг представила маленького Сеньку (а он для неё навсегда останется беззащитным младенцем), на месте событий, представила и схватилась за сердце. Нет, такого нельзя допустить. Маленькие дети должны жить в мире. С тех пор жизнь Евгении принадлежала обиженным и обездоленным детям на донбасской земле. Она не пропускала ни одной новости из горячей точки. На работе составляла договоры, носила на подпись, регистрировала, переводила с одного языка на другой при встрече хозяина с клиентами, а дома все вечера проводила у телевизора.
— Мам, ну это ни в какие ворота не лезет! Они опять бомбят.
— Да, опять, — гневно сокрушалась Сенькина бабушка. Она ещё была жива в то время. Мальчик играл в танчики. Телевизором он не увлекался. Ему больше нравились диковинные игрушки, конструкторы, потом он выпросил смартфон один, второй. Ловил покемонов, взрывал танчики. Маму и бабушку не беспокоил. Они не могли нарадоваться на любимого мальчика, впрочем, иногда спохватывались.
— Мам, а где Сенька? — кричала из кухни Евгения.
— Только что тут был, — озиралась по сторонам бабушка, - где-то притих. Сеня! Сеня, иди сюда, мальчик, иди, рыбка моя!
«Рыбка» не спешил, поглощённый увлекательной игрой. Евгения не жалела денег на дорогие игрушки.
— Сеня, поедем на дачу? — спрашивала бабушка, и мальчик тут же бросал игры.
— Поедем! — мигом соглашался Сеня, зная, что в семье его желания уважают. Хочет ребёнок на дачу, надо всё бросить и срочно ехать. Хочет новый телефон, надо купить. Это не баловство. Это любовь.
Садоводство было родом из советского прошлого. Почти пять десятилетий назад один из заводов выделил особо отличившимся работникам по шести соток на семью. Одиноким участки не предоставлялись, только семейным. После социального разлома завод тихо умер, а дачные участки расползлись по новым собственникам. Первопроходцы крепко держались за старинные правила и уставы. Новые владельцы побаивались старожилов, но Евгению с её домочадцами всё устраивало. И тишина по вечерам, и никаких вам шашлыков и матерков, драк и безобразий. За уборку и вывоз мусора собирали взносы все без исключения. В садоводстве было чисто и уютно. И с соседями повезло. С обеих сторон проживали вполне приличные люди. С одной — Николай Семёнович с супругой, с другой — Алла Николаевна, вдова. Николай Семёнович целыми днями пребывал в трудах и заботах, полностью освободив от работы на грядках дражайшую супругу, Алла Николаевна увлекалась разведением редких сортов роз. Участки аккуратные, сухие, чистые, без комарья.
Евгения старалась не отставать от соседей. Виделись не часто. Всё больше хлопотали на земле. Сенька занимался своими мальчишескими делами, катался на велике, играл с соседским щенком, но не забывал про танчики. Незаметно шли годы. Бабушка умерла. Сенька повзрослел. Пока бабушка была жива, к ней ластился, а как её не стало, немного диковатым стал. Взглянет исподлобья, как по сердцу полоснёт.
Высокий парень с русым чубом и коротко стриженым затылком крестиками и ноликами вызывал у девушек искренний интерес.
Благосостояние Евгении увеличивалось, она уже подумывала о постройке элитного коттеджа, но тут грянула специальная операция. Не до коттеджей стало. Сосед Николай Семёнович активно поддерживал политику правительства страны. И Евгения слыла ярой патриоткой. Лишь Алла Николаевна отмалчивалась, делая вид, что не интересуется политикой. Часто сосед стыдил её: «Как же вы можете молчать, когда такое творится на Украине! Вы же в России родились, вы же русская!»
— Да, русская я, — улыбалась Алла Николаевна, — и в Украине не была ни разу. И родственников там нет. Чиста, как стеклышко.
Она улыбалась и по улыбке можно было читать, как в открытой книге. Не хочу думать о жертвах, трупах и крови. У меня есть розы!
— Нет, ну так нельзя! — восклицал сосед. — Вы должны быть вместе с народом.
Николай Семёнович перешагнул семидесятилетний юбилей. Шустрый старичок, работающий без устали пенсионер, в советское время на заводе занимался монтажным оборудованием. Алла Николаевна выглядела неплохо для своих лет. Симпатичная блондинка за пятьдесят, ухоженная, с запросами. Опытный врач высокой категории. Должность маленькая, но хлебная. Евгения возле них ощущала себя молодой девушкой, хотя самой было уже за сорок. По вечерам они обсуждали текущую политику. Самым главным экспертом выступал Николай Семёнович. Он скрупулёзно следил за новостной хроникой, разбирался в военных вопросах, запоминал количество танков, самолётов, бомб и мин. Ни разу не сбился в цифрах. Его можно было сверять со статуправлением министерства обороны. И не было ему в этом равных. Впрочем, в спорах далеко не заходили. Ругань в беседах не допускалась. Лишь однажды дело дошло почти до буйства. В один из холодных сентябрьских дней Николай Семёнович пилил дрова на участке Евгении. Начал рано утром, пока разобрал половину огромной кучи, пошёл мелкий дождь, превратившийся в проливной ливень.
— Николай Семёнович, идите на веранду! — кричала Евгения, дрожа от пронзительной сырости и ужасаясь от мысли, что пила электрическая, и не дай бог, соседа убьёт током. Николай Семёнович, разгорячённый вчерашней беседой с Аллой Николаевной, вгрызался в дровяные чурки с неприсущей ему яростью.
— Я хочу, чтобы не было больше Украины! Она не должна существовать! Это наша земля! Украина должна принадлежать русскому народу! — в его глухой ярости клокотала одержимость победой. Евгения покачала головой. Она поняла, что ощущает Николай Семёнович в эту минуту. Он в бою. В самой гуще. И он побеждает. Евгения тоже хотела выразить себя в чём-то клокочущем, всепобеждающем. Она накинула куртку и прибежала к куче дров, чтобы выразить свою солидарность с бойцом. Тугие струи мигом пробили куртку, и влага проникла до сердца. Ливень был устрашающим. Николай Семёнович резко взмахнул рукой, прогоняя Евгению, но она крепилась изо всех сил, пытаясь выдержать пытку. Природа проверяла людей на прочность. Это была настоящая битва. Сосед так и не выключил пилу, продолжая пилить кряжистые брёвна, но Евгения сломалась и убежала на сухую веранду. «Гвозди бы делать из этих людей!» — прошептала она, надеясь, что в специальной операции участвуют именно такие закалённые люди, как Николай Семёнович.
— Мам, он не заболеет? — спросил Сенька, округляя глаза от ужаса.
— Нет! Такие не болеют. Был когда-то фильм «Коммунист», в нём актёр Евгений Урбанский снимался. Вот он также рубил лес, чтобы проложить дорогу к коммунизму. Один к одному. Учись, Сенька! Бери пример с Николая Семёновича.
Сын усмехнулся, и ушёл играть в танчики. Утром Евгения набрала номер соседа, но тот не ответил. «У него пневмония от дождя, наверное, увезли по скорой!» - подумала Евгения и решила сбегать к соседям, чтобы узнать, как дела, но Николай Семёнович позвонил сам и долго высмеивал страхи Евгении.
— Да что мне сделается? Всё в порядке! — он смеялся, а Евгения думала, что именно так поступают настоящие мужчины. Они есть, они существуют на белом свете, и Николай Семёнович тому подтверждение, но лично ей такой не встретился. Она немного загрустила, но потом повеселела. Рядом с ней был Сенька. Её надежда и опора. Он настоящий.
В конце сентября подкралась беда. Евгения сначала не поняла, что с ней происходит. Ведь она готова положить на алтарь победы для родины всё, что у неё есть ценного. Не только имущество, она жизнь готова отдать. Свою конкретную жизнь. А вот Сенькину не готова. Сын оказался камнем преткновения на пути к победе. Она боролась с собой, уговаривала, пыталась заесть переживания таблетками, едой, деликатесами, благо средства позволяли. Ничто не помогало. Евгения оказалась слабачкой. И она это понимала. Решение рождалось произвольно, внутри, само собой. Несколько лет назад она уже «покупала» ему освобождение от армии. Стоило «освобождение» всего-то сто тысяч. Покупали родители будущих призывников. Но это была временная мера. Тогда Сеньку не забрили в солдаты. И сейчас сын не попадёт в ряды мобилизованных. Сколько попросят, столько и заплачу. Евгения приготовила необходимую сумму. Страшно было, но жизнь Сеньки стоила дороже всех страхов. С каждым днём желание уберечь сына от поездки в район проведения специальной военной операции крепло. В голове Евгении рисовались ужасные картины. Она ясно видела сына убитым, израненным, умирающим от холода и голода. Она часто вспоминала рассказы недавно умершей матери. Та была уже послевоенным ребёнком, но часто пересказывала ужасы прошедшего, которые ей передали по наследству. Ничего стоящего не передали, а ужасами снабдили до конца дней. С ними она и умерла. Почему-то на краю жизни чаще всего сталкиваются с прожитыми и надуманными ужасами. Вместо того, чтобы умереть со светлой улыбкой на лице, человек окунается в ужас. И уходит в параллельный мир с перекошенным лицом, со сведёнными судорогами конечностями. Евгения отмахнулась от страшных видений. Да, мама уходила трудно и страшно. Ну и нечего беспокоить страдающую душу. Надо жить сегодня. И Евгения помчалась к соседке.
Алла Николаевна стояла в саду с букетом роз, не в состоянии надышаться благоуханным ароматом. На её лице застыла блаженная улыбка. «Чего ж ей не улыбаться-то? — рассвирепела Евгения. — Ни сына, ни внука у неё нет. Одинокая, свободная, сидит тут, розы нюхает!». В беспричинной злобе клокотала та самая ярость, которая заставила Николая Семёновича распилить электропилой три кубометра дров под студёным осенним дождём.
— Здравствуйте, соседушка дорогая! — ласково пропела Евгения, состроив на лице умильное выражение. А сама убить была готова эту наглую любительницу роз.
— А, здравствуйте, — не совсем приветливо откликнулась Алла Николаевна. Она бережно поставила цветы в хрустальную вазу.
— Это у вас с советских времён? — кивнула на вазу Евгения. — Красивая ваза. Умели делать наши мастера. А то всё икейское кругом. Оно однообразное, безликое. Не наше, одним словом!
Обе помолчали. Алла Николаевна рассчитывала на быстрый уход нежеланной соседки, Евгения надеялась, что ей предложат присесть на веранде. Холодно, но выхода нет. Хоть на веранде можно посидеть. Нынче не до комфорта. Настроение не то. Алла Николаевна работала врачом в районной поликлинике. Ничего особенного, рядовая должность, но при одном «но». Алла Николаевна распределилась в эту поликлинику после окончания медицинского института. За долгие годы поликлиника стала её вторым, а, может, и первым домом, не считая любимой дачи. Она знала многих специалистов, кто мог вылечить от онкологии без вложения безумных средств, кого просить, чтобы дали больничный, и кто сможет уберечь сына от призыва или мобилизации. Всё знала Алла Николаевна, но свои знания не афишировала. И деньги на этом не зарабатывала. Ей своих хватало. Стаж, должность, опыт складывались в копилку и прирастали несмотря на смутные времена. Она часто помогала своим людям. Одному поможешь лечь на операцию вне очереди, другому сына спас от призыва, а они, в свою очередь, помогут трижды. Люди ценили помощь, благодарили, расплачивались.
На веранде было слышно, как поёт одинокий комар. Женщины молчали. Евгения надеялась, что Алла Николаевна спросит о делах, или они поговорят о ситуации на Украине, ну, хоть что-нибудь она должна спросить, но соседка упрямилась. Обе погрузились в созерцание роскошного букета.
— Алла Николаевна, а мне Николай Семёнович все дрова распилил. Весь день дождь лил, но он не ушёл, пока не закончил.
Соседка покачала ногой. Она сидела в плетёном кресле, скользя рассеянным взглядом по увядающему саду. Осень в 2022 году выдалась холодной и тоскливой.
— Аллочка Николаевна, помоги мне, ради Бога! — Евгения брякнулась на колени и обхватила руками соседку за бедра. — Помоги! Не знаю, как жить. Ведь я умру без него. И он без меня погибнет.
Соседка вскочила из кресла, неловко освобождаясь от цепких рук Евгении. Она упрямо делала вид, что не понимает, о чём идёт речь.
— Алла Николаевна, я знаю, что вы против специальной операции, — заныла Евгения, но соседка перебила её:
— Ошибаешься, милая! Я не против. Пусть делают, что хотят. Я ничего не понимаю в войне.
— Это не война! Это специальная операция, - взъярилась Евгения, но тут же притушила голос. — Сеньке повестку прислали.
— И что? Пусть идёт на операцию, тьфу ты, — поперхнулась Алла Николаевна. — Пусть идёт, куда прикажут. Я не хочу об этом говорить.
— Я умру без него, умру! — зарыдала Евгения, распластываясь на полу веранды.
Соседка оперлась на перила, всматриваясь в сумрачную плёнку мороси. В сентябре бывают такие кислотные дожди, мажут по лицу ядовитой сыростью, проникая в самые глубокие клетки организма.
— От этого не умирают, — сказала она, тяжело вздохнув. — Ты же переживаешь за детей Донбасса? Все восемь лет переживаешь. Их надо спасать. А кто спасёт? Твой Сенька и должен спасти. Николай Семёнович дожил до солидного возраста, хотя и бодрится. У него тоже двое сыновей. Один умный, второй дурак. Но оба вполне призывного возраста. Им ведь за сорок обоим?
— Да, за сорок, — вздохнула Евгения, — у одного двое детей, второй в холостяках ходит.
— Два бойца, уже армия. А там и внуки подрастут. — провозгласила Алла Николаевна. — Без победы нам не прожить. Не переживай, Женя. Когда-то придётся попрощаться с сыном. Не вечно же он будет жить за маминой спиной. Жалко, что твоя мама умерла. Она бы тебя успокоила.
Евгения с трудом сдерживалась. Ей хотелось разорвать соседку на части, казалось, что она издевается, что каждым своим словом она откусывает от Евгении по маленькой части, и так по кусочку, по кусочку, сейчас дотянется до самого сокровенного.
— Маму жалко, но хорошо, что она умерла. Она бы не выдержала, — расплакалась Евгения. Внутри всё клокотало. Она не понимала, почему соседка её не понимает. Это ведь так просто. Сенька не пойдёт на линию соприкосновения. Она не для него. Он там погибнет. Чтобы этого не произошло, Евгения перевернёт земной шар, но добьётся того, чтобы Сенька остался рядом с матерью. Что в этом непонятного? Почему соседка корчит из себя патриотку? Она же против специальной операции. Евгения всегда об этом знала.
— Я не против, — сказала Алла Николаевна, словно подслушала яростные мысли Евгении. — Я за победу. Но достичь победы мы можем, если все вместе будем на неё работать. Все! Весь народ. Понимаешь, Женя?
— Не понимаю! — выдохнула Евгения. — Не понимаю. При чём тут Сенька? Мой сын не сможет убить человека. Он не создан для боя. Он другой.
Алла Николаевна скривилась. Сенька — обычный паренёк, каких много. Звёзд с неба не хватает, учился так себе, никаких талантов не обнаружил. Внешне ничем не примечательный. Двадцать лет в танчики играл.
Евгения поняла, что хотела сказать соседка. Она хотела подскочить к ней и выкрикнуть: «Да как вы смеете? Мой мальчик самый лучший на свете!». Но не подскочила, не выкрикнула. У Аллы Николаевны нет детей. Ни сына, ни внука. Ей легко рассуждать. Но ведь не спросишь, почему у неё нет детей. Евгения на миг задумалась о соседке. Она одинока, никто никогда не видел у неё подруг, друзей. Николай Семёнович делает для неё всю мужскую работу на участке, за вознаграждение, разумеется, не даром. Никогда Алла Николаевна не говорила, был ли у неё муж, любовник, кавалер, ухажёр какой-нибудь. Ни разу. Только лукаво улыбнётся и лицом в букет ныряет, всё ароматами наслаждается. Не выпивает. Деньги у неё водятся. Ездит на машине, не дорогой, но и не дешёвой. Евгения медленно заводила внутри себя женскую злобу. Так заводят мотор, или крутят ручку допотопной мясорубки, медленно проворачивая мясо в фарш. Пока злоба разрасталась и превращалась в пену для помоев, соседка решительным шагом направилась к калитке. Евгения помрачнела. Здесь ей не рады. Надо как-то по-другому разговаривать с этой одиночкой. Они все странные, кто не замужем. Евгения на мгновение забыла, что она и сама ни одного дня не была замужней женщиной.
— Алла Николаевна, а я думала, мы с вами чаю попьём, - крикнула Евгения, не торопясь покидать негостеприимную веранду.
— Женечка, мне должны навоз привезти, я заказала вчера. Вот, бегаю, поджидаю, — крикнула от ворот соседка. Она выглядывала на улицу, словно собиралась позвать кого-нибудь на помощь. Евгения неохотно поднялась и обняла балясину. Сырое дерево больно обожгло щеку. Уходить нельзя. В этом городе кроме соседки нет человека, способного помочь в трудном деле. Только Алла Николаевна со своим житейским и профессиональным опытом сможет спасти Сеньку от мобилизации. И Евгения снова уселась в кресло, отметив про себя, что садовая мебель у Аллы Николаевны дорогая, пол из хорошей доски, отливает импортным лаком. Уютный дом, ухоженный. Евгения плотно втиснулась в кресло. Сейчас её не смог бы поднять из кресла даже экскаватор. Алла Николаевна поторчала у ворот, поняв, что Евгения не собирается покидать насиженное место, вернулась и захлопотала у круглого столика.
— Роскошный садовый гарнитур у вас, Алла Николаевна! — сказала Евгения, не скрывая нотки зависти.
Соседка усмехнулась. Она понимала, чего ждёт от неё Евгения, но не собиралась вникать в проблему. Это не её дело. Пусть сами справляются. Она всё делает для победы. Работает, собирает деньги для фонда, вяжет носки для мобилизованных. Что может, то и делает. Остальное её не касается. Известно, что думает про неё Евгения. Детей нет, мужа нет, внука нет, не по кому слёзы лить. Если своих нет, то чужим можно помочь. Алла Николаевна посмотрела на Евгению спокойным взглядом. Ей нечего стыдиться. Она свою совесть не обманывает. Если страна в трудной ситуации, всё, что нужно, будет исполнено.
— Женечка, пейте чай, остынет, — сказала Алла Николаевна и взяла телефон. Звонков не было. Никто ей не звонил. Только мигали рекламные ролики, обещая райскую жизнь.
— Алла Николаевна, помогите мне, всю жизнь буду бога молить о вас! — крикнула Евгения и застыла в мученической позе. Руки вздёрнуты кверху, уголки губ опущены до подбородка, по щеке медленно ползёт тонкая липкая струйка.
— Успокойтесь. — с нажимом в голосе сказала соседка. — Женечка, поймите, я не смогу вам помочь! Это против моих правил.
Наступила зловещая пауза. В напряжённой тишине слышались отголоски далёких разговоров, собачий брех, птичий грай. Но весь этот гам доносился откуда-то издалека, как будто из поднебесья.
— А я вам клематис принесла. — Евгения решительным жестом вытащила из пакета корень растения. Диковинный клематис был гордостью её покойной матери. Алла Николаевна много раз умоляла подарить, продать, обменять (на выбор) хоть малюсенький корешочек. Покойница была неумолима, а после её смерти Евгения холодно отказала соседке в просьбе поделиться клематисом. С той поры и прошёл холодок между дачницами. Внешне, впрочем, отношения оставались вполне благопристойными. Они здоровались, пили чай на верандах, иногда разводили шашлычное царство, но болезненной темы не касались. Алла Николаевна усмехнулась. «А что я теряю, - с сарказмом подумала она. — Ровным счётом, ничего. Зато сохраню парню жизнь. Пусть другие едут кровь проливать».
— Хорошо-хорошо, Женечка. Я поняла, что вас припекло, я помогу вам. Сама не стану ввязываться, но нужный номерочек запишите. Там вам всё объяснят. Я сама не имею отношения к комиссиям. Совсем не имею. Но знакомые есть. Они надёжные.
Евгения медленно сползла на пол. Она не ощущала холода, сырости, давящей серости. В эту минуту она была счастлива. Её сыночек, её кровиночка, слабый лепесточек будет с ней всегда. При ней. Они неразрывны. Евгения сидела на ледяном полу и плакала от счастья.
— Ну-ну, прекратите, а то Николай Семёнович увидит. Они сегодня с женой на участке весь день. Парники закрывают.
Евгения кивнула. Да, нельзя распускаться. Сейчас надо брать быка за рога. Срочно, каждая минута на счету. Как в банке. Она окружила соседку теплом и заботой, а вечером собрала компанию. Сеня развёл огонь, накалил угли и вскоре по садоводству поплыли самые приятные ароматы на свете. Овощи принёс Николай Семёнович. Они приплыли вместе с супругой, важные, переполненные чувством собственного достоинства. Им было чем гордиться. Полный подпол заготовок, закруток, солений и варений.
— На весь посёлок хватит! — с гордостью произнёс Николай Семёнович. Сухонький, шустрый, как ящерица, он разительно отличался от спокойной корпулентной супруги. Зоя Фёдоровна восседала на самом крепком стуле. Николай Семёнович заботливо подкладывал ей лучшие куски мяса. Стол получился отменным. Все разрумянились, прихлёбывая красное вино.
— Николай Семёнович, а вашим пришли повестки? — как бы невзначай поинтересовалась Алла Николаевна. Она произнесла фразу вполголоса, словно бы ни к кому не обращаясь, но сосед взвился, высоко подлетев на стуле, потом долго усаживался, пытаясь успокоиться.
— У моего трое детей! — сухо сказал он, и пожевал губами. Стало понятно, что ему неприятен разговор о повестках.
— У вас ведь два сына? — изумилась Алла Николаевна. Она порозовела от свежего воздуха и вина. В глубине души она давно мечтала покинуть тёплую компанию, чтобы заняться отростком клематиса.
— Два! — отрезал сосед и отвернулся.
— Второй не женат, - подсказала Алла Николаевна. Она явно получала удовольствие от беседы.
— А вам-то что? — вскрикнула Зоя Фёдоровна. — У вас-то нет сыновей!
— Нет, — легко согласила Алла Николаевна. — И внуков нет. Никого нет. Я одна, как перст. Теперь у меня есть клематис. Евгения подарила.
Соседи переглянулись. Они знали стародавнюю историю про диковинный цветок. Что-то произошло, а они ещё не знают. Так просто соседям редкие клематисы не дарят. Конечно, можно купить в цветочном магазине, можно заказать по интернету, но такого диковинного цветка, какой вырастила покойная мама Евгении, в целом мире нет.
— У кого трое детей, тех не забирают, — нахмурился Николай Семёнович, — а второй ограниченно годен. Белый билет у него.
— Мы должны победить! — чётко, по слогам, как говорят школьные учительницы, сказала Алла Николаевна. — А мы победим, если все вместе будем работать на победу. Ваши сыновья должны идти на линию огня.
Евгения заметила, что Алла Николаевна не произносит запрещённых слов. Всё у неё по полочкам, как в аптеке.
— Они ничего не должны, — огрызнулся Николай Семёнович.
— Должны! И запомните, уважаемый сосед, если понадобится, будут забирать и с четырьмя детьми. И с пятью. И с группой «Д».
Она поднялась и медленно удалилась, словно дразнила соседей своей неспешностью. Алла Николаевна понимала, что с соседями надо дружить, с их недостатками мириться, и на многое закрывать глаза. Что толку, если она откажет Евгении в её противозаконной просьбе? Та побежит искать удачу у мошенников. Получится уголовщина. При любом раскладе виноватой останется она, Алла Николаевна, соседи начнут тыкать пальцами в спину, судачить, сплетничать. И весь покой, заработанный тяжким трудом, пойдёт насмарку из-за упрямства. Оставить всё, как есть, тоже нельзя. Соседи сходят с ума, но детей прячут. Хотят, чтобы чужие дети кровь проливали. Как им объяснить, что не бывает чужих детей, в минуту опасности все дети общие. Не поймут. Алла Николаевна махнула рукой, словно прогоняя муху. Избавьте меня, высшие силы, от чужих проблем. Не нужны они мне.
С того дня всё и началось. Евгения бегала, как сумасшедшая по комиссиям и врачам, доказывая, что Сеня не способен защищать родину. У него миалгия. Это слово застряло у неё на языке. Как мозоль набила. Всем рассказывала, как привела Сеньку к доктору и тот подошёл со шприцем наизготовку, но сын упал в обморок. Увидел иглу и ему дурно стало. Когда парня привели в чувство, неутомимая мать предложила доктору ввести противосудорожный раствор сначала ей. Пусть Сенька посмотрит, что опасаться нечего. Ничего страшного не произойдёт. Так и поступили. Ввели раствор Евгении, воткнули иглу в мышцу на глазах ошарашенного парня, затем долго его уговаривали, чтобы повторить процесс на нём. Уговорили. Убедили. После введения иглы мышца не сокращалась.
— Вооот! — с удовлетворением воскликнула Евгения. — О чём я и предупреждала.
После незамысловатого медицинского эксперимента заветная справка была получена. Деньги в заготовленном конверте перекочевали в чужой карман. В военкомате поставили группу «Д». Ограниченно годен. Евгения повздыхала, надо бы спуститься ещё ниже по алфавиту, но что уж получилось, то и получилось. Мобилизация теперь не страшна. Выпестованный Сеня останется под маминым крылом. Стоила эта манипуляция почти миллион, но Евгения не жалела денег. Лишь бы сын был под боком. Николай Семёнович что-то заподозрил, но вслух ничего не сказал. У самого сыновья не спешили стать армейцами.
Потянулись тоскливые осенние дни, дачный сезон потихоньку замирал. Уже не повозишься с шашлыками на участке, не посидишь на веранде, не покачаешься в гамаке. Холодно, зябко, неуютно. Зима впереди долгая. Окрылённая победой Евгения не спешила покидать дачный дом. Она по-прежнему каждые два-три дня заезжала на участок и наслаждалась осенней непогодой. Если настроение хорошее, то и дела идут на лад, и позади остаются только взятые вершины, а межсезонье кажется бархатным, умиротворяющим. Природа во все времена радует, лишь бы жизнь не ставила подножки. Евгения осматривала свои владения и её глаза влажнели. Ещё мгновение, и слеза скатится от умиления. Всё кругом родное, своими руками выращенное, вскопанное, ухоженное. Сколько пота пролито, и слёзы бывали, что уж тут скрывать, всякое случалось за долгие годы. Евгения отворила калитку и окликнула соседку.
— Алла Николаевна, вы дома?
— Дома-дома, — радушно улыбаясь, соседка приветливо протянула руку. — Как дела?
— Всё нормально! А у нас группа «Д»! — вскричала Евгения, не в силах скрыть ликование.
— Вот и хорошо! Поздравляю. Молодец, Женечка, ты ответственная мамаша! — соседка обратилась на «ты». Евгения молча проглотила неприкрытое хамство. Пусть соседка считает, что имеет право ей «тыкать», ничего в этом плохого нет. Лишь бы Сенечка остался дома! Весело щебеча, женщины с интересом принялись обсуждать последние события в мире. Обе настаивали на скорой победе, причём искренне.
— У нас на работе есть один балабол, — доверительно прошептала Евгения, — он ратует за переговоры. Так и говорит, надо, чтобы мировые лидеры сели и договорились о мире. Вот как только таких субъектов бог по земле носит? Откуда они берутся? Я считаю — это настоящие предатели!
Алла Николаевна, прищурив глаза от возмущения, энергично затрясла головой. Откуда только такие люди берутся? Совсем совесть потеряли. Как перед концом света.
Калитка потихоньку приоткрылась, затем кто-то решительно стукнул ногой. Женщины вздрогнули. Чашка со звоном покатилась на пол, но не разбилась.
— Мам, ты скоро? — крикнул Сенька, высокий светловолосый парень, широкоплечий, симпатичный. Евгения залюбовалась сыном. Настоящий мужчина вырос. Защитник.
— Сенечка, иди к нам, мы тут чаёвничаем с Аллой Николаевной, - позвала она, стараясь вложить в простые слова как можно больше ласки и нежности. Сенька зарделся. Он не любил, когда мать обращалась с ним, как с маленьким.
— Мам, поехали уже! — он остановился на дорожке, едва сдерживая злость. — Я тебя ждал-ждал, думаю, куда ты запропастилась?
— Семен, приглашаю тебя на чашку чаю, — улыбнулась ему соседка, ставя на стол чистую чашку.
Семён нехотя поднялся по ступенькам и сел за стол. Огляделся, мысленно отметив стильное убранство на веранде. Добротная мебель, не дешёвая, но и не дорогая, красивая, удобная. У них с матерью всё не так. Немного по-деревенски. Как при бабушке сложилось, так и осталось.
— Красиво у вас, — сказал Семён, успокаиваясь.
— Красиво, да, — согласилась Алла Николаевна, — я люблю комфорт.
— Сенечка, поблагодари нашу добрую соседку за то, что она помогла тебе получить ограниченную группу, — обратилась Евгения к сыну и вдруг осеклась на полуслове. Семён снова нахмурился. На лицо легла мрачная тень. Он пытался осознать слова матери.
— К-к-какую группу? — от неожиданности он стал заикаться, хотя не был склонен к косноязычию, — от мобилизации, что ли?
— Да-да, — обрадованно закивала Евгения, — да! Если бы не Алла Николаевна, тебя уже забрали бы от меня.
Семён молчал. Алла Николаевна первой догадалась, что благодарности от парня не дождётся.
— Долить чаю? — сухим тоном спросила она, брякая фарфоровой крышкой чайника. Алла Николаевна была за мир во всём мире. Между соседями, странами, и даже людьми в очереди. Не важно, какой очереди. Хотела оказать услугу, но, видно, всем не угодишь. Они ушли молча. Евгения впереди, её сопровождал сын-богатырь.
Долго не виделись. Прошёл месяц, второй, третий. Уже зазнобило декабрём, и не зима, и не осень. Вместо снега слякоть и морось. Не пойми чего. Не холодно, но знобко, сыро. Настроение никакого, но Алла Николаевна никогда не зависела от погоды. Все сезоны любила и принимала. Для неё любая морось была за счастье. Лишь бы войны не было. Так она себя успокаивала. За две недели до нового года к ней пришли двое в военной форме. Нет, не полицейские. Не следственный комитет. Не из госбезопасности. Они были из военкомата. Тучный полковник с красным лицом и симпатичный капитан, по виду совсем мальчишка. С чубчиком, с пушком на розовом лице. Двое ступили на веранду и уставились на опешившую Аллу Николаевну.
— Это вы? — грозно насупясь, проскрипел полковник.
— Это я! — испуганно подтвердила Алла Николаевна.
— Хорошо, что не отпираетесь, — вздохнув, сказал обычным голосом полковник. — Меня зовут Александр Валентинович. А вы — Алла Николаевна. Я знаю.
Она подвинула им кресла, и сама плюхнулась рядом, разведя руки в разные стороны. Её напугала фраза о том, что её знают. Откуда?
— Мы из военкомата. Нам всё известно. По-хорошему, надо бы вас наказать по всей строгости закона, — он вздохнул, немного помолчал и добавил: «Но вы не бойтесь. Сейчас сложная политическая обстановка. Нам шума не надо! Никому не надо».
Александр Валентинович смотрел на Аллу Николаевну с неприкрытым презрением. Его краснота прошла, он выглядел вполне приличным человеком.
— Какого шума? Какого военкомата? — голос Аллы Николаевны набирал обороты. Еще один аккорд, и он взовьётся кострами в декабрьском вечере.
— Но-но, потише на поворотах, — предупредительно повысил голос полковник и кивнул капитану. Тот развязал шнурочек на папке. Этот шнурочек почему-то подействовал на Аллу Николаевну умиляющим образом. Такой наивный, незащищённый, совсем из иного мира, как, впрочем, и сам капитан с его розовыми щёчками.
— Это вы рекомендовали Семёну обратиться к военному врачу Иванову из комиссии? — грозно насупив брови, спросил Александр Валентинович.
— Нет! Не я. — потрясла головой Алла Николаевна, добавив два оборота ногой. Для убедительности.
— Семён написал заявление в военную прокуратуру, что именно вы по просьбе его матери Евгении рекомендовали обратиться к военврачу по поводу миалгии, — приторно-ласково пояснил розовощёки капитан.
Алла Николаевна поняла, что погибла. А вместе с ней погиб душевный покой, долгими годами взращённые в теплице розы, и даже недавно подаренный клематис, чёрт бы его побрал. Общая погибель всего нажитого имущества, как материального, так и духовного потрясла тонкую душу Аллы Николаевны, и она схватилась за сердце. Полковник бережно придержал изрядно перепуганную женщину за плечо. Махнув капитану, чтобы тот замолчал, сказал, обращаясь к струсившей Алле Николаевне: «Мы решили не давать ход делу. Выразили благодарность Семёну, а вам хотим напомнить, что любое предательство имеет цену».
— Да я, да вам, да мне ничего не жалко, — забормотала Алла Николаевна, беспомощно возя руками по столу.
— Да я не это имел в виду, хватит уже, не нажалелась, что ли? — буркнул полковник. — Я про другое. Я про предательство Родины. Неужели, в вашем возрасте вы этого не понимаете?
— Понимаю! — встрепенулась Алла Николаевна. — Очень даже понимаю. Осознала. Каюсь. Не предавала. Соседи же. Что, у вас соседей на даче нет? Есть же, Александр Валентинович?
— Да уж! — вздохнул полковник. — С соседями надо договариваться. Ладно. Живите спокойно. Только, чтобы я о вас больше не слышал.
— Больше не услышите! — торжественным голосом произнесла Алла Николаевна. — Больше никогда! Никому…
Она прижала руки к лицу и расплакалась, тихо, беззвучно.
— Ну, то-то же! — ещё больше помрачнел полковник. — Пошли, капитан, нам ещё с Евгенией надо поговорить.
У калитки капитан обернулся. Алла Николаевна тут же спряталась за балясину.
Евгения тихо рыдала, обхватив шею руками. Она ничего не понимала в этой жизни. Как он мог написать заявление на родную мать? Зачем? Это же донос. Теперь её посадят, а соседку опозорят. Или, наоборот. Николай Семёнович сидел рядом, но молчал. Он не знал, что ему сказать, но было заметно, что он целиком и полностью одобрял Сенькин поступок. Зоя Фёдоровна, монументально возвышаясь над всеми, многозначительно молчала, но своим видом тоже выражала поддержку будущему солдату.
— Как мне жить, что делать? — кричала Евгения, тыкаясь мокрым склизким лицом в стол. — Как жить теперь?
— Нормально, мама, жить! — крикнул Семён, взбегая по ступенькам. — Нормально! Хватит плакать. Я отбываю на позиции. Успокойся.
— Сенька, сынок! Как ты мог написать донос? — разрыдалась Евгения. — Меня же могут в тюрьму посадить.
— С тобой иначе нельзя, мама! Тебя не переделаешь. А ты представь, как в войну матери сыновей на фронт отправляли! Они гордились ими, хоть и знали, что их могут убить. Не плачь, мамочка! Военком пообещал мне, что не будет возбуждать дело. Сказал, что разберутся по-тихому. Не переживай! — он замолчал и подошёл к Евгении. Немного постоял, думая о чём-то, затем тихо добавил: «А мне надо было доказать, что я тоже чего-то стою! Нормально будем жить, мама! После победы. Нам надо победить любой ценой!»
Евгения прикусила губу и замычала от бессилия. Она больше не могла ни о чём думать. Нужно было успокоиться, переключиться на что-то, чтобы не сойти с ума. Сын держал её за плечи и улыбался. Сенька знал, что победа впереди. Евгения еле слышно прошептала, с трудом перебирая распухшими губами: «Ночь темна, да ветреная осень, только листья золотые носит…». И осеклась. В воротах показались полковник с капитаном. Они шли по асфальтированной дорожке шаг в шаг, как в строю.
26.02.2023 г.