Экскурсоводов по Изнанке Питера не встретишь у палаток с буклетиками. Не наткнёшься на них на канале Грибоедова, у Казанского собора или «Зингера». Они не будут ходить по Невскому с мегафоном и фанерными сэндвичами с фотками достопримечательностей. И уж точно о них не будут репостить в интернете: такой-то, мол, расскажет вам все легенды и истории Петербурга за пару фунфыриков.
Настоящие проводники приходят с Изнанки. Искать их на этой стороне бессмысленно. Но можно наткнуться случайно. Можно догадаться по знакам. Или просто сойти с ума.
На меня Проводник вышел сам. Всю сознательную часть жизни в Петербурге я разыскивал тайные знаки и скрытые тропы, изучал лабиринты подворотен и ассортименты секретных баров. Верил, что смогу найти путь туда, где живут легенды. Но нашёл только путь на дно.
В одном из секретных заведений недалеко от Сенной он меня и отыскал. Проводник. Сказал, что укажет дорогу на Изнанку, налил какого-то жгучего зелья — и мы двинулись. Идти было недалеко — двести метров по Гороховой улице.
По дороге он рассказывал о доме, куда мы шли. Круглая парадная с чугунной пентаграммой в полу, винтовой лестницей и колоннами. Вход с набережной заложен, лестница уходит в стену. Я читал про это всё и раньше, но не перебивал Проводника. Наконец мы пришли. Он торжественно произнёс:
— Итак, вот она — Ротонда. Где, как говорят, собирались масоны.
— Это которые вино из бараньих черепов пьют, знаки на стенах всякой жижей рисуют?
— Всякой жижей. Иногда даже кровью.
Мы поднялись к площадке, где лестница упирается в стену. Я глянул вверх — на надпись «оставь надежду, всяк…», потом вниз — на чугунную пентаграмму. Почувствовал жжение в глазах, перевёл взгляд на стену. Проводник кивнул.
— Ты же помнишь условия? Мы пока ещё на этой стороне. Перешагнёшь — придётся идти до конца. Плата за вход — рассудок.
— В таком случае, — усмехнулся я, — с тобой идёт банкрот.
— Ничего, сочтёмся, — он крепко схватил меня за руку. — И запомни: опасайся Чёрного Пса. Он стережёт границы. Когда их нарушают — он идёт по следу. Я всегда успеваю вывести клиентов раньше, чем нас настигают. Но мне нужно, чтобы ты слушался меня безоговорочно.
— Так точно.
— Это оставь, — поморщился Проводник. — Просто слушайся. Скажу бежать — беги, ну и так далее. Ты мальчик большой, я из себя крутого перед тобой строить не буду. Только время тратить.
— Понял, — я почувствовал, как дрожат руки. — Тогда начнём?
— Да. Хотя постой, пару слов ещё скажу. Услышишь вой, лай, шорох когтей — говори. Я ведь сам — с Изнанки, меня Пёс не чует. Он охотится на нарушителей. Так что иногда мои клиенты слышат его раньше. Не спрашивай, как это происходит, там немного другая физика.
— Понял. Тогда я вхожу?
— Входи. И оставь надежду…
Остаток его насмешливой фразы потонул в размякшем камне, залепившем мои уши. Я сделал всё чётко по инструкции. Приложил ладонь к стене, шепнул открывающее слово, шагнул. Стена задрожала, превратившись в дряблый студень, я провалился и вышел с другой стороны. Передёрнулся от отвращения. Захотелось встряхнуться, чтобы сбросить с себя липкий застывающий камень, но я взглянул на рукава — они были сухие.
Теперь я стоял в такой же Ротонде. Почти такой же. В центре пентаграммы был распахнут люк, из дыры поднимался клубами красноватый туман. Фигуры в балахонах на вершинах пентаграммы воздевали руки к потолку, читая из книг, стоящих перед ними на пюпитрах. Между чтецами сидели на коленях по краю круга — видимо, младшие адепты. Они раскачивались, держась за руки, и тянули какие-то ритуальные песнопения.
Гром от усиленного местной акустикой многоголосого воя чуть не расколол мне череп. Я сглотнул — помогло слабо. Вышедший сзади из стены Проводник толкнул меня под локоть и повёл на улицу.
Ни один из балахонов не обернулся к нам. Меня трясло, точно гриппозного. Как только дверь, хлопнув, отрезала нас от безумной какофонии, Проводник заговорил:
— Масоны — это прикрытие. Довольно нелепое, но эффективное. Народу интереснее гоняться за значками и намёками, сплетничать о мировом правительстве и шушукаться о пьющих кровь монарших особах. Ты ведь знал, что Павел Первый был масоном?
— Не знал. — Я подумал и добавил: — Но как-то и не интересовался.
— Ну да, конечно, — кивнул Проводник. — Те, кому интересна история, катаются на автобусах и ходят с аудиогидами. Тебе-то интересна легенда.
Мы зашагали по Гороховой вновь. Это был другой город. Не серый. Тоскливый, мертвенный оттенок зелёного заливал его, хотя вокруг громоздились те же здания с затейливыми лепнинами и гипсовыми рюшечками.
Пока я глазел по сторонам, опасливо пригибая голову, он на ходу рассказывал, а я слушал.
— Эти господа в балахонах на самом деле служители гораздо более древнего и могущественного культа. Что масоны! Клоуны с красным полусладким в бутафорских черепушках. Пу́гала для отвода глаз. Если внимательно покопаешь, увидишь, что дом на Гороховой, пятьдесят семь, был выстроен без всякой Ротонды. Люди на той стороне до сих пор не знают, кому пришло в голову втиснуть её в подъезд и зачем. И почему выход в сторону набережной заложили кирпичом…
— Это там, где мы сейчас прошли?
— Совершенно верно. Они выстроили портал, замуровали в подвальном люке пару жертв, поставили по всему городу ещё пять штук ключевых святилищ…
— Пентаграмма с центром?
— Соображаешь. Оккультные символы, ритуалы, древние книги — видел на пюпитрах? Любой букинист за одну такую книжечку продал бы в рабство жену и детей. Некоторые, кстати, так и делали.
Я помолчал, подумал. И всё-таки не удержался от вопроса:
— Так что в итоге?
— Не хватило, — пожал плечами Проводник.
Физика на Изнанке действительно была другой. Как и химия, и география, и, наверное, социология. Безлюдные улицы текли и дышали упругим, мягким асфальтом; машины по ним не ездили. Над Садовой клубилось небо — в нём не было звёзд, но тревожно вздрагивали, пульсировали и переливались цветные шары. По крышам скользили тени, по стенам гуляли трещины и пятна сырости.
— Куда мы идём?
— К Мефистофелю. Аптека доктора Пеля — слыхал?
— Это те истории про бессмертного алхимика? — я мотнул головой. — Ах, легенды же…
— Во всём есть доля правды, — подтвердил Проводник.
— Но это же далеко?
— Всего километр. Это если считать, как летают назгулы.
Назгулы?
Я уже приноровился следить за игрой пространства на Изнанке. Привык замечать, как тают тротуары и улицы, как лужи хватают зубами опавшие листья и выплёвывают бурые склизкие комки. Коты сновали туда-сюда по проводам. С котов капала грязь. Отчего-то стало спокойнее.
Извивались змеи чугунных оград, норовя укусить. Из трещин в асфальте недобро подмигивали чьи-то глаза. Улицы плыли и переплетались, ныряя одна под другую, дороги уходили вверх, а крыши виднелись то сбоку, то сзади. Я взглянул на стены. Стены кричали. Пятно чёрной плесени на жёлтой штукатурке скользнуло вперёд, догоняя нас. Сплющилось, меняя форму, выпустило ложноножки и оформилось в фигуру собаки.
— Пёс! — я дёрнул Проводника за рукав, показывая. — Он здесь!
Тот повернулся. Плюнул на стену, плесень рассыпалась, точно пепел.
— Молодец. Хвалю за бдительность. Но это лишь предостережение. Помни, здесь главное — звук. Вой. Его ни с чем не спутаешь.
— Вот как. Понял.
— Зато мы на месте, — усмехнулся Проводник, хватая дверной молоток в виде головы грифона.
— Мы же только что…
Сперва меня контузило от мысли, что под нашим, таким знакомым серовато-золотистым Питером прячется его злой брат-близнец, парящий страхами и тайнами, сочащийся ядом и смолой. Теперь я почти привык. Пространство в Изнанке мало что значит, как и пути через него. Мы будто шагнули с тротуара на Сенной — и оказались на тротуаре у парадного крыльца аптеки. Перешагнули бурлившую и шипевшую под ногами Неву, Стрелку, строгую сетку василеостровских линий — и встали прямо у двери доктора Пеля.
— Не бойся. Он безобидный, — прошелестел Проводник. — Если не будешь ему грубить. Будь вежлив, понял?
В аптеке всё выглядело на первый взгляд просто и стильно — точно комната страха в балаганчике. Затянутые паутиной стеллажи, заспиртованные конечности и высушенные головы, дикие травы и цветные порошки. Пальцы в колбочках и глазки в баночках.
Аптекарь с мефистофелевской бородкой и взлохмаченной седой гривой толок какой-то порошок в гранитной ступке. Когда мы приблизились, он с сомнением заглянул в ступку, оценивая содержимое, и докинул щепотку каких-то сухих серых опилок из стоящей рядом банки. Или это были сушёные листики?
Удовлетворённо кивнув, доктор Пель заработал пестиком с утроенным усердием.
— Готовишь проходку? — спросил Проводник. Когда доктор кивнул, пояснил мне: — Это зелья, чтобы проводить сюда людей. Вроде того, что я давал тебе в баре.
— Гм, понятно. А что это он толчёт? — мне поплохело, когда я как следует присмотрелся. Очень захотелось, чтобы кто-нибудь сказал, что это не то, о чём я думаю.
— О, в скляночке, монсеньор? Это обрезки ногтей! — охотно отозвался добродушный доктор Пель. — Мне их приносят…
Дослушивать я не стал — отошёл подальше, борясь с тошнотой и усиленно изображая улыбку. Снова на глаза попались засоленные пальцы и консервированные глаза. В некоторых сосудах извивались сплетённые черви. В других — кажется, тоже они… только бледнее, длиннее и… неподвижнее.
— А, это крысиные хвосты, — сипло пробормотал я.
— Впечатлило? — хмыкнул за моей спиной Проводник. — Если интересно, могу рассказать, из чего…
— Нет, — судорожно буркнул я. — Не интересно. Спасибо.
— Как знаешь. Когда я первый раз сюда пришёл, мне и рассказали, и показали…
— П-подожди. Первый раз, говоришь? Но ведь… чтобы добыть зелье, проводящее на Изнанку, нужно сначала побывать на Изнанке?
— Поэтому кто-то всегда работает Проводником.
— А кто был самым первым?
— Монсеньоры, извольте прислушаться? — воскликнул из-за стойки доктор Пель, прекращая возню с пестиком. — Кажется, это за вами.
С улицы доносился вой. Он усиливался с каждой секундой.
Это было похоже на сирену воздушной тревоги, что врубают иногда в том, другом Питере. По громкости — точно похоже. Только сирена обычно не хрипит параллельно с воем. И не скрежещет, будто перемалывает в железной пасти битое стекло.
Резко заныли все зубы разом, уши пронзило иглой ультразвука. Я остолбенел, ноги превратились в вату.
— Чёрт! Почему так быстро? — рявкнул Проводник, дёргая меня за плечо. — Уйдём дворами! Доктор Пель, можно?
— Всенепременно, — аптекарь слегка склонил голову, улыбаясь уголком рта.
Мы кинулись в подсобку. Проводник парой резких движений разгрёб сваленные на полу пыльные чучела, раскрашенные черепа и прочую алхимическую каббалу, к которой я старался не присматриваться. Нажал где-то за косяком двери секретную кнопку, дальний стеллаж отъехал в сторону, мы сунулись в него. Стеллаж закрылся за нами.
Вой стал затихать, хотя зубы звенели, точно от дантистского бура. Что-то стекало по шее из левого уха. Я мазнул пальцем и увидел каплю крови.
Мы побежали вновь по искрящемуся пространству изнанки Питера. Проплыли сквозь густой солёный дождь, вынырнули из дворов-колодцев и оказались около… я присмотрелся, накладывая картинки и ракурсы один на другой.
— Академия художеств?
— Соображаешь! — довольно хмыкнул Проводник. — Расслабься, мы оторвались. Время у нас есть. Так что посмотри-те нале-ево… Здесь живописный вид на обратную сторону Невы и одна из жемчужин петербургского легендариума — сфинксы.
— Никогда не понимал, что в них такого особенного.
— О. Хотя бы то, что они настоящие. Задумайся сам. Почему такой молодой город так богат на истории и легенды? Петербургу всего триста с малым лет, а ощущение — будто он был здесь всегда.
Зубы прошли, но теперь звенело в ушах, и голос гида пробивался через мерзкое жужжание. Вдобавок отвлекала липкая щекотка текущей из уха крови. Но я старался слушать внимательно. И смотреть тоже.
Проводник улыбался, на лице его играли отблески пламени от керосинового фонаря. Рука в перчатке гладила каменную морду ближайшего сфинкса. И сквозь звон мне был слышен первобытный рык, что был отцом и прародителем людского страха ещё на заре истории. И я моргал изумлённо — и видел, как шевелятся каменные губы и капает слюна с каменных клыков.
— Этим котикам три с половиной тысячи лет, — голос Проводника рокотал и перекатывался, точно прибой на камнях. — Да они даже не заметили этого города! До них только-только доходит, что вроде как будто похолодало. Они несут в себе время. Историю. Легенды. О, этого добра много под их каменными шкурами.
— Они как… якоря?
— Соображаешь! Этими сфинксами — тяжёлыми и невероятно старыми — придавили город на ткани времени. Два артефакта родом из колыбели человечества — древние, как сама письменность. Чего удивляться, что приютивший их Петербург кажется старше, чем он есть? Ха!
— Мне показалось или у него глаза горят?
— О, хочешь узнать самую страшную тайну? Эти сфинксы спят. Точнее, спит то, что внутри них. Это такие темницы для древних духов. Когда-нибудь эта шкура треснет, и наружу вырвется то, что заточили в камень одни из первых людей. Это, кстати, и есть причина, по которой сюда не сунется Чёрный Пёс. Он боится их. Ведь проснуться они могут каждую минуту…
Я поёжился. Спросил:
— А ты не боишься?
— Нет, — Проводник махнул рукой. — Пока что как-то обходилось…
В следующий миг меня сбило огромной тугой волной. Вспыхнули в мозгу белые полосы уровня воды на стенах, потом был катер, таранящий парапет; была текущая из глаз сфинксов кровь и плывущие в Неве трупы.
Потом были снова вспышки, боль в лёгких и жжение в носоглотке. Водоворот зеленовато-жёлтой грязной мути, щипавшей кожу и глаза, чувство полной беспомощности и скорой смерти. Сильная рука выдернула меня из воды и швырнула на что-то твёрдое, хоть и качающееся.
Я очнулся. Стало теплее, хотя всё тот же бесприютный мёртвый свет озарял набережные. Между ними по бурным волнам плыли бледные тела. На них пикировали чайки, истошно крича и вертя грязными клювами. Потом по этой же воде плыли и бледные тела чаек — мясистые кругляши, похожие из-за местного света на заплесневелый сыр. На телах распускались багровые цветы.
А рядом с ними плыли мы. Я отплёвывал воду, пытаясь не упасть с нашего судна. Им оказалась огромная дубовая дверь, вымытая из какой-то парадной.
— Что произошло?
— Наводнение, друг мой! — угрюмо буркнул мой спутник, правя вместо весла дорожным знаком. — Не двигайся, а то перевернёмся!
Всё это напомнило мне модный сапсёрфинг — когда дяди и тёти в шесть утра катаются по Неве на утлых досочках с тоненьким веслом и в рыжих жилетах. Наш с Проводником сплав по разлившейся ядовитой реке был чистой воды безумием. Какой, однако, вышел пошлый каламбур.
Теперь мой гид указывал рукой на дальний берег:
— Гляди, ожил! Смотри-смотри, сейчас понесётся!
И правда. В следующий миг затряслась земля, и еле слышный собачий вой потонул в грохоте колоссальных подков. Трещал асфальт и крошились гранитные мостовые, когда Медный всадник мчался вдоль реки. Я замер и не двигался, уставившись на Всадника, пока асфальтовая крошка не забарабанила мне по темечку. Один крупный кусок рассёк лоб.
— Ай, чёрт! Больно!
— Да ладно, гляди, докуда доплыли, — Обводный!
— Постой, ты же грёб в другую сторону?
— Не забывай, здесь всё не то, чем кажется.
Вытирая кровь со лба, я поднял взгляд. Проморгался, когда мне показалось, будто голова Проводника поворачивается вокруг своей оси и подмигивает мне.
— Ч-чёрт!
— Осторожно, причаливаем!
Он направил импровизированное судно к пирсу, оттолкнулся от плывущего мимо бревна и запрыгнул на парапет. Клацнули зубы, всплеснула вода.
— Разве в Обводном водятся крокодилы?! — заорал я.
— С недавних пор — да. Новая эпоха, новые легенды…
— А… поэтому мы всю дорогу лавировали между трупами?
— Соображаешь. Прыгай!
Проводник протянул мне руку, я ухватился за неё в прыжке, услышал сзади щелчок. Гид помог мне забраться на мостовую, минуя крокодилью пасть. Я отдышался, отряхнулся. Присмотрелся к невозмутимому Проводнику. Тот вынул из внутреннего кармана куртки живую крысу, кинул в воду с криком: «Держи, хороший мальчик!» Раздался плеск, затем тихое урчание.
Подозрения, уже мелькавшие на краю сознания, наконец пробили себе дорогу к разуму. Я сложил два и два, получил целый ворох удачных совпадений и кисло протянул:
— Подожди-и. Так это всё не по-настоящему? Вроде квеста с актёрами? Экскурсия по сценарию, якобы преследующий нас пёс, смена декораций, удачно подвернувшееся плавсредство… Ещё и это вот… Дрессированный крокодил. Я-то думал, будет реальная Изнанка, а не пять-дэ-кинотеатр…
Проводник рассмеялся. Жестом показал, чтобы я следовал за ним, и побрёл вдоль канала. Вокруг нас летали сизые нетопыри. По вязким водам Обводного скользили чёрные мешки и крокодильи туши, пировали на проводах грязные чёрные голуби. Из окон заброшенных заводов слышались надрывные крики и влажные звуки ударов.
— Эту стадию многие переживают, — снисходительно бросил Проводник. — Недоверие. Мол, всё это не реально, а мы сидим с тобой обдолбанные в подсобке бара, где встретились час назад, когда я дал тебе «зелье». Но увы, если ты прыгнешь сейчас в Неву, я не объясню этим крокодилам, что ты мой клиент, а не их ужин. И если останешься сидеть и дожидаться Пса, я тебя тоже от него не спасу. И если бы ты, не приведи Пётр, умудрился нагрубить доктору Пелю — я бы уносил ноги в ту же секунду. Поэтому мы договорились, что ты меня слушаешься.
— Но все эти совпадения…
— Сценария нет, — резко оборвал меня Проводник. — Есть маршрут. Он может меняться в зависимости от обстоятельств. Я водил эти экскурсии больше сотни раз — знаю, к чему быть готовым. Поэтому хорошо ориентируюсь и умею правильно реагировать. Но за то, что происходит и будет происходить дальше, я не отвечаю.
Мы шли мимо Красного треугольника. В каждом пятом окне виднелся отблеск свечей. Чёрных свечей — из-за выкрутасов пространства это было видно с улицы. Сквозь выверты пятого измерения я заглянул в подвалы, набитые под завязку крадеными ценностями и свежими частями тел. Всё то, что копилось годами в заброшенной промзоне, окутанной пеленой тайн и историй, оседало здесь, на Изнанке. В хранилище легенд.
— И с чего я должен тебе верить? — пробурчал я, почти сдаваясь.
— Признаюсь вот в чём. Один из гвоздей моей программы — внутренний дворик аптеки Пеля. Где башня с кодом Вселенной и ручные грифоны в конуре на цепочках. Ма-аленькие такие милашки, только с рук кормить нельзя — гляди, что бывает.
Гид поморщился и снял перчатку с левой руки. На ней не хватало мизинца и безымянного, от указательного осталась одна фаланга. Меня передёрнуло. Проводник цокнул языком и подытожил:
— Жаль, что не смогли задержаться. Я люблю там сидеть, предаваться размышлениям. Но Пёс был слишком близко. Странно, он нашёл тебя раньше обычного.
Возразить мне было нечего. Тем более что мы, как оказалось, пришли.
— Обводный… обмелел?
Я не верил глазам. В иссохшем иле покоились скелеты, остовы автомобилей, неразорвавшиеся снаряды. Чуть дальше исчезал и ил, обнажая ровные каменные плиты, испещрённые какими-то письменами.
— Не стоит волноваться, это лишь участок экспозиции, — с мрачной усмешкой ответил Проводник. — Здесь мы видим обычное нынешнее дно канала, а вот тут — исторический момент. В процессе рытья Обводного рабочие нашли каменные плиты древнего языческого капища. Суевериями советская власть не страдала, а вот прагматичный подход очень ценила — поэтому плиты благополучно выкопали и нашли им подходящее применение.
На наших глазах каменные монолиты растворились, обнажив сухую твёрдую землю. На земле штабелями лежали замотанные в саван покойники. Один из них шевельнулся.
— А что стало с рабочими? — глупо выронил я.
— Они все умерли, — отмахнулся Проводник. — Но, к счастью, ненадолго. Берегись!
Покойники начали подниматься, роняя истлевшие куски саванов, хватая со дна лопаты и кирки. Медленно и синхронно побрели они по дну Обводного в нашу сторону. Пока передние вставали на колени и прислонялись к краю сухого русла, идущие за ними карабкались им на плечи и лезли выше.
— А ну-ка, поторопимся, — бросил Проводник.
Я кивнул и бросился бежать за ним. Ни за что не подумал бы, что клишированная лесенка из мертвецов, которую так часто показывают в кино, в реальности будет выглядеть действительно зловеще — до дрожи в коленках. Почти гипнотизирующе.
— Так куда подевались плиты? Какое им нашли применение? — крикнул я на бегу.
Звуки смешались и сгустились. Плеск воды, крики нетопырей, голос Проводника, хрип рабочих и вопли из окон завода… Весь этот шум наконец стих, перекрытый звуком, который всё это время набирал силу и приближался. Собачий вой.
— Ты слышишь? — испуганно спросил Проводник.
Я судорожно кивнул. Уши опять пронзило болью, в глазах потемнело. Слёзы брызнули из глаз. Да уж, не этих я хотел острых ощущений…
Проводник указал дрожащим пальцем мне за плечо. Я обернулся и увидел, как из окна на первом этаже завода вылезает огромная чёрная лапа. Судя по её размеру, угольно-чёрная псина должна была быть не меньше лошади.
Асфальт на тротуаре под окном в тот же миг расплавился и потёк. А следом из окна показалась морда.
Глаза Пса пылали огнём — не таким алым, как глаза сфинксов, но рыжим пламенем раскалённого гнева. В текучей грации его походки была уверенность хозяина. Он охранял свою территорию. Чужаков здесь ждала смерть. В лучшем случае.
— Делай как я! — крикнул Проводник.
Он двумя скачками оказался на парапете, прыгнул над каналом и… Ухватился за лапы низколетящего нетопыря. Будто так и должно было быть. Будто они здесь вместо общественного транспорта.
Я не стал рассуждать на тему, получится ли у меня. Во-первых, я обещал слушаться. Во-вторых… Альтернативой была сочащаяся ядом пасть Чёрного Пса Петербурга, который шёл ко мне не спеша — видимо, уверенный, что я не решусь повторить трюк своего гида.
Отталкиваясь от каменной ограды, я выбросил вверх руки и не глядя за что-то схватился. Меня дёрнуло вперёд, желудок затанцевал джигу. Спустя пару секунд я открыл глаза и оглянулся. Пёс стоял у воды и выл нам вслед. Так близко…
Череп вот-вот должен был расколоться по всем своим черепным швам. Мозг превратился в тёплый кефир, зубы заскрипели от напряжения. Уже чувствуя, что из потной слабеющей ладони выскальзывает нога нетопыря, я наконец ощутил, как отпускает боль. Едва не упав от облегчения, перехватился снова. Оторвались.
Мы с Проводником — точнее, несущие нас звери — поравнялись. Тот как ни в чём не бывало продолжал:
— А плиты эти прагматичные правители новой эпохи благополучно распилили и пристроили на нужды города в качестве… ты не поверишь — поребрика.
— Поребрики из плит капища с древними письменами? — ошалело крикнул я. — В Питере?!
— Ну уж явно не в Москве! Там были бы бордюры, — засмеялся Проводник. — А здесь их распихали равномерно от Лиговского до Литейного.
— И что?
— Прыгай! — заорал он.
Я немедленно подчинился. Отпустил своего нетопыря, отметив, что стало холоднее, пролетел несколько метров и немилосердно воткнулся в сугроб. Пока выкапывался из снега, Проводник переминался у крыльца и оглядывался. Наконец мы тихо скользнули за тяжёлую стальную дверь, которая всем своим видом демонстрировала, что хорошего от неё ждать не приходится.
— Знакомьтесь, отделение Чека́ на Литейном, — шепнул гид, когда мы скрылись в тени, никем не замеченные. — Никто из посторонних здесь не бывал, никому не разрешалось видеть это особое подразделение. Здесь проводились самые пристрастные допросы и расследовались особо тяжкие преступления — навроде гносеологической гнусности.
— А почему они… ну… такие?
— А какими им ещё быть? — удивился Проводник. Шаркнул по уху его свистящий шёпот: — Это же легенды!
В казематах демонического ЧК царил прокуренный красноватый полумрак. Фонарей здесь не было — только красные лампы, напоминавшие то ли о пожарной тревоге, то ли о зловещих видео, ходивших по интернету в другой, реальной жизни. Красный свет давил на глаза и мозг, из застенков слышались крики, подозрительный стрёкот и щелчки.
— Их пытают электричеством и бьют плетьми? — предположил я.
— Сообра… Гм. Нет. Хорошая попытка, но не угадал. Там сидят огромные голодные кузнечики, которые обгладывают узникам кожу со щёк. Ну, и ещё пауки — это они жвалами щёлкают, слышишь? Здоровые, с кошку размером. Особая порода, их здесь специально вывели.
Я сдерживал дрожь, переводя взгляд с одного сотрудника на другого. Сухощавые мужики в кожаных пальто и фуражках бродили по подвалу. Кривились недобрые рты с папиросами в зубах. Больше на лицах не было ничего — ни глаз, ни носа, ни бровей.
— Безликие, понимаешь? — шепнул Проводник, толкая меня локтем. — Все постоянно рассказывают, что чекисты — это такие неприметные господа без черт лица. Их никто не запоминал, не описывал в мемуарах, не рассказывал про них друзьям — ещё бы, как ты им расскажешь-то? Вот и выходит. То ли справедливость, то ли просто смерть — слепая и безликая.
Прогрохотала за соседней стенкой автоматная очередь. Спустя минуту мимо нас прошествовал очередной безликий, волоча за собой за ногу труп. Открылась дверь на улицу. Мы скользнули следом.
— От Лиговского до Литейного, понимаешь? Поребрики эти, — шепнул Проводник.
Я кивнул. Действительно. А ещё удивлялся, почему в этом городе столько расчленёнки.
Заметённую снегом улицу пересекла кровавая полоса. Дойдя до набережной, безликий подхватил тело, швырнул его через парапет в Фонтанку — тело взломало тонкий лёд и ухнуло под воду. Чекист обернулся, облизывая окровавленные пальцы.
— Чего уставились, граждане? — он сунул папиросу обратно в зубы, нагло протиснулся между нами ко входу. — Шпионим? А если я сейчас позвоню куда следует?
Чекист постучал по стальной двери, она приоткрылась, оттуда высунулся второй такой же безликий и крикнул:
— Чёрный Пёс вызван, ожидаем прибытия!
— Вот и славненько, — мягко сказал первый, стирая кровь с уголков рта. — Вы ведь никуда уже не денетесь, граждане. Могу предложить вам папиросу и жизнь. — Он открыл портсигар и усмехнулся. — С той только разницей, что папиросу я вам действительно дам, если согласитесь. А вот жизнь…
Черепная коробка вновь затрещала по швам. Зловещий потусторонний вой адской гончей раздался совсем рядом — вышиб из меня дух, ударил по мозгам до кровавых зайчиков в глазах.
— Бежим! — заорал в панике Проводник.
Я мчался за ним, не понимая, в каком вообще времени года мы оказались. Снег перемешивался с ливнем, под ногами раскисала грязь, скользила трава, потом ботинки снова вязли в сугробах, а через секунду шлёпались в лужу. Тут я поймал себя на мысли, что питерская погода на Изнанке мало отличается от настоящей. Но посмеяться над этой мыслью не успел. Было слишком не до того.
Пот застилал глаза. Я видел только размокшую в дожде фигуру Проводника. Мы петляли по дворам, продираясь сквозь ливень и боль. Дышать было нечем. Вой превратился в лай. Такой же скрипучий и оглушительный — он будто впивался в уши и ввинчивался в мозжечок. Вот тебе и Невское кладбище. Вот тебе и Марсово пастбище.
Повинуясь инстинктам, я поднажал, сквозь багровый туман и слякоть вырвался вперёд и завернул к низкой арке — выходу из лабиринта тесных дворов-ловушек. Забежал в неё, оглушённый эхом шагов и стуком сердца под горлом, — и тут же рухнул навзничь. Передо мной стоял, скаля гнилые зубы, огромный Чёрный Пёс.
Отползая назад, я упёрся во что-то. Это «что-то» схватило меня под мышки и рывком поставило на ноги, не выпуская из хватки стальных рук. Ботинки мои увязли в растаявшем асфальте.
— Итак, уважаемые петербуржцы и гости города, на этом наше путешествие подходит к концу, — мягко проговорил Проводник. — Теперь поговорим о деле. Ты мне нужен.
— Так. Это всё была подстава, да? Игра? Постановка?
Я пытался выдернуть ноги из земли — тщетно. Впаяли меня крепко. Пришлось размахивать руками, чтобы удержать равновесие. Итак, впереди цепной пёс петербургской изнанки, сзади — предатель и… загонщик? Кто он вообще такой?
— Нет, это не игра. И даже не совсем постановка, — гид обошёл меня кругом. Говорил он всё так же спокойно. Пёс рядом стоял, ощерившись, но не нападал и даже не рычал. — Но подстава, совершенно верно. Видишь ли, всё, что мы с тобой сегодня прошли, не было экскурсией. Это было скорее… собеседованием.
Я подёргал ногой ещё раз. Потом наклонился, потянулся к шнуркам. Пёс зарычал, обнажив клыки. Пришлось выпрямиться и кивнуть Проводнику.
— Продолжай.
— Помнишь, ты спрашивал, кто был первым Проводником? Откуда узнают об Изнанке и как на неё попадают, если зелье готовит доктор Пель?
— Точно. Ты ведь так и не ответил.
Проводник хлопнул в ладоши, толкнул стену арки — она отъехала в сторону, как ширма на колёсиках. То же самое сделал со второй. Махнул рукой, хлопнул ещё раз — шестиэтажные дома с лепниной и барельефами развалились, как театральные декорации. Топнул ногой — и его ботинок ушёл в зеленоватую жижу.
Я опустил взгляд. Не было никакого асфальта. Ноги увязли в болоте, и я медленно погружался глубже в трясину. Но не успел крик родиться в моём горле, меня вытащили и усадили на широкий трухлявый пень.
Царапали голыми сучьями воздух мёртвые деревья, драли глотки кружащие в небе вороны, пахла сыростью и гнилью влажная болотная земля. Пень подо мной был мокрым и мягким. Но шевелиться я боялся. Да и не хотел — изменившийся голос Проводника загипнотизировал меня.
— Ты знаешь, что до Петербурга здесь не было ничего. Дремучие болота и унылые поселения вепсов. Жили себе в дебрях, поклонялись своему богу из залива, всё как в старых ужастиках. Так бы и ездили сюда изредка помирать туристы и просветители, как уж водится, да только угораздило эти места покрыться налётом цивилизации. Все эти события давно спланировали культы — столь древние и жуткие, что их и названия-то никто не знает. Эти-то безымянные культы и создали всю эту мешанину легенд и ужасов, спрятанных в складках истории.
— Безымянные культы, говоришь? Я где-то это слышал…
— Да, безымянные. Они подгадали момент, когда нужно было теснить шведов, запустили свои щупальца в разум царя Петра. Какой человек в здравом уме станет строить новую столицу посреди болот на отшибе мира?! А Пётр вот заложил камень.
— Так вот оно что, — выдохнул я, тупо глядя в искрящийся мох под ногами. — Всегда удивлялся.
— А ты говоришь — масоны… Эти культисты основали город, чтобы жертвы стягивались сюда сами. Чтобы кормили, поили и развлекали Того, кто спит на дне залива, в устье Невы.
— Того, кто спит на дне… Подожди, ты грибов объелся, что ли? Я же про это читал!
— Это легенда, — тяжело уронил Проводник. — В смысле прикрытие. Для отвода глаз. Мол, раз истории про культы и подводных богов уже придумали и написали в книжках, значит, нечего верить глупцам, которые начнут рассказывать людям… правду. Правду про то, что Спящий Бог действительно есть, но спит он — в Финском заливе у устья Невы. Или ты думал, что остров Котлин, на котором построили Кронштадт, — это действительно остров?..
У меня отвисла челюсть.
— Сначала заложили город. Потом проделали Портал. Оттуда хлынула материя безумных культов, мифов и городских легенд. Она стала наводнять Питер, накачивать его историей, древностью, хтоническими сущностями. И за процессом этим до сих пор следят безымянные жрецы, что обитают в Ротонде.
Я вспомнил балахоны и древние книги. Покачал головой. До меня дошло, что я принял основателей и хранителей всего города за банальных статистов.
— Они привезли сфинксов. Они их и создали. Они же и написали те письмена на плитах. Они же к ним и привели рабочих. Они открыли Пелю секрет бессмертия. И всё это — часть их грандиозного замысла. Они кормят и ублажают Того, что спит на дне Финского залива.
— А что такое этот Пёс?
— Пёс, — Проводник поднял руку и потрепал собаку по холке, довольно осклабившись, — это именно то, что я и сказал. Страж границ. Цепная зверушка на хозяйском участке. Хватает в зубы неосторожных чужаков и относит на крылечко слегка придушенными и с переломленным хребтом. А потом хозяева замуровывают это тельце в люк в подвале Ротонды, и оно какое-то время служит батарейкой для портала. А если тел уже достаточно, то бросают в реку, и тогда оно уплывает в залив — на корм Тому, кто спит внизу.
— Значит, им в любом случае нужны жертвы?
— Конечно же. В этом смысл экскурсий. Я показываю тебе Изнанку, играю с тобой в кошки-мышки, пока ты не втянешься, — а потом предлагаю тоже стать одним из нас. Вроде как похороненным на Невском проспекте. Проводником и агентом Безымянных в реальном Петербурге. Так рождается ещё одна легенда.
— А если я откажусь?
— Что ж… Тогда смогу предложить только папиросу… — он похлопал себя по карманам и грустно цокнул языком. — Только вот портсигар на Литейном забыл.
— Спасибо, я понял, — голос у меня сорвался, когда я прикинул свои перспективы. Тогда я сипло спросил: — А если соглашусь?
— Тогда тебя ждёт интересная работа, — гид подмигнул. — Научишься ориентироваться в Изнанке, подружишься с Пёсиком, узнаешь тысячи легенд и историй, которые я не успел тебе рассказать. Ну и главное: когда Спящий В Заливе проснётся — ты будешь не на стороне тех, кого едят, — а на стороне тех, кто ест.
Я вылил воду из ботинок. Только сейчас сообразил это сделать. Легенды, сатанисты, алхимики, бессмертие и спящий Бог-остров толкались в моей голове, вытесняя здравый смысл. Похоже, я слишком много времени провёл на Изнанке.
— Подумай ещё о плюсах. Эти силы награждают тех, кто им служит. Кому-то они дают свободный проход в обе стороны. Кому-то бессмертие — как мне или доктору Пелю. Я своё храню уже сто девяносто лет, а он — побольше. Хотя он, перед тем как уйти, записал код на башне, ну да его всё равно до сих пор не могут разгадать… Ну как, хочешь бессмертие? А фотографическую память? Талант? Обаяние? Успех у женщин? Приведи парочку клиентов — получишь полный пакет. Не разочаруешься.
— Привести парочку клиентов… — я почесал мочку уха, задумчиво глядя в кривой горизонт. — Это можно. Да, я согласен. Приступлю сразу, как только вернусь.
— Эм… Хвалю за инициативу, но — как насчёт обучения? Инструктаж, тренировки…
— Это подождёт. Я вам для начала рекламу сделаю. На той стороне. Чтобы клиенты сами потянулись.
Я улыбался своим мыслям, даже посмеивался. А вот Проводник, похоже, меня не понимал.
— Пиар? — нахмурился он. — Ты там, на внешней стороне, рекламщик, что ли?
— Не-ет, нет… — рассмеялся я. — Нет, я там вроде как писатель. И есть у меня одна идейка…
В двух словах я объяснил, что собираюсь сделать по возвращении. Проводник с сомнением поднял бровь. Спросил недоверчиво:
— Что, прямо возьмёшь и напишешь? Просто расскажешь им всем?
— Ну конечно. Никто же не поверит, — усмехнулся я в ответ. — А кто поверит — тот найдёт способ нас отыскать.
Автор: Александр Сордо