— Двойные карандаши — круто, да? Можно рисовать обеими концами.
— Обоими.
— Что?
— Обоими концами. Не обеими.
— Хорошо… обоими...
Лёша окончательно растерялся. На Сашу не действовало ничего: ни коллекция ракушек, ни старинные автомобильчики с открывающимися багажниками, ни рабочий ноутбук отца, на котором Лёшке иногда разрешили играть. Не сработали даже флуоресцентные тридэшные карандаши. А ему очень, очень-очень хотелось заполучить Сашу в друзья… Он пробовал подкупить её мороженым, самокатом, росмэновским «Гарри Поттером» — тщетно.
Оставалось последнее средство.
— Хочешь, я тебе расскажу тайну?
Саша щелчком оттолкнула карандаш, вздохнула и посмотрела на него без всякого интереса.
— Ну, расскажи.
У Лёшки пересохло во рту. Он быстро посмотрел на Сашу — черноволосую и черноглазую, в белом платье, с белыми заколками в волосах и в чёрных лакированных босоножках. Из неё получился бы идеальный далматин. Да… Ему очень-очень хотелось с ней подружиться.
Он решительно подошёл к шкафу и положил пальцы на ручку. Пальцы замёрзли.
— Ну? — поторопила Саша.
— Сейчас, — прошептал он, собираясь с мыслями. Сглотнул. Дёрнул на себя створку и позвал: — Смотри. Это… мои друзья.
Саша подошла. С полок на неё глянули игрушки — мелкие и крупные, потрёпанные и новенькие, блестящие пластмассовыми глазами, проволочными усами и носами-бусинами.
— И?.. — протянула она.
— Вот это — Петька, — проговорил Лёша, беря с полки плюшевого чау-чау. — Смотри… Он пухлый, пушистый и всюду суёт нос. Ещё любит жвачки.
— Собака? Жвачки? — глядя на пса, удивилась Саша. — А что у него с лапой?
Лёша ласково погладил перевязанную бинтом заднюю лапу Пети. Прижал к лицу и зарылся носом в густую шерсть. Грустно проговорил:
— Это боевая травма. Он меня защищал.
Замелькали солнечные пятна, и перед глазами встал прежний класс — огромный, в тридцать пять человек. Лёша вошёл и тут же отшатнулся от галдящей стаи; все они казались на одно лицо, и до самого урока он так и не смог заставить себя с кем-то заговорить. Но учительница посадила его с Петькой, а Петька болтал без умолку, и очень быстро выяснилось, что у них с Лёшей масса общего: оба копили наклейки от «Турбо», грызли ногти и не входили в чат класса. Петька — потому что постоянно пачкал всех мелом и вообще был вечным лузером, Лёша — потому что ещё не успели включить. Но этого было достаточно, чтобы после школы предложить соседу:
— Пошли ко мне? У меня до фига наклеек! И ещё двойные карандаши есть, я иногда ими рисую модельки, выходит почти так же.
— А родители?
— Чьи?
— Твои. Разрешат?
— Не парься. Мама, наоборот, хочет, чтобы я поскорее завёл друзей. Она очень переживает, что из-за того, что мы переезжаем, у меня каждый раз новая школа.
— А часто переезжаете?
— Когда как. У папы работа такая, что приходится ездить.
— А где вы жили уже?
— Ой, да много где. Недавно из Калининграда приехали. До этого, зимой, жили в Мариинске…
— Мариинск?
— Это на севере. Там суперхолодно и сопки.
— Сопки?
— Холмы такие здоровые.
— Прикольно… Слушай, а в Калининград самолётом надо или можно поездом?..
…На следующее утро Петька ждал его у подъезда. Лёша выскочил из дома, размахивая небольшим кульком.
— Я тебе все наклейки собрал, какие нашёл!
— Не жалко? — жадно блестя глазами, спросил Петька. Любопытный, толстый, лохматый, он напоминал нетерпеливого питомца перед прогулкой.
— Жалко, — сознался Лёша. — Но во второй раз втихушку перевезти у меня всё равно не получится, мама уже просекла, где я прятал. Так что пусть лучше у тебя будут.
— А когда уедете? Не знаешь ещё?
— Не знаю. Но не сегодня точно, — весело ответил Лёша. — У меня примета: пока троих друзей не заведу, не уедем. Пока не завёл. Так что не переживай. Зайдёшь сегодня после школы?
…Безоблачная дружба продолжалась почти две недели — до тех пор, пока с больничного не вернулся Кумкват, Петькин гонитель и недруг. Петька ревел, вытаскивая из рюкзака жёваные комки, разыскивая по школе свои учебники и зализывая раны после драк. Это и драками-то было не назвать: Петька только слабо отмахивался, больше загораживал лицо и живот. Он ревел и терпел; Лёша предлагал вступиться, но Петька мотал головой, разбрызгивая слёзы.
— Ничего не выйдет. У него банда старшаков. Они ещё и тебя отметелят…
— Что ему нужно? — допытывался Лёша.
— Просто… говорит, что я муля, — бормотал Петька, прикладывая к синякам ледышку.
— А родителям сказать? Учителям?
— Бесполезно, — со свистом вздыхал Петька, и всё повторялось раз за разом, пока Лёшка наконец не спрятал в рюкзак отцовский молоток и не бросился с ним на Кумквата — прямо в раздевалке. В первую секунду Кумкват ошалел от такой наглости, а затем ловко выхватил молоток, отшвырнул под вешалки и вмазал Лёше по скуле. Петька бросился на подмогу, и в тот же день его спустили с лестницы. Долгое время друг ходил в гипсе — может быть, до самого конца; Лёша старался не вспоминать об этом.
— Эй, — окликнула Саша, — ты чего залип?
— Ностальгия, — пасмурно ответил Лёша и, подышав псу на лапу, посадил его обратно на полку. Взял другого, благородную афганскую борзую, и постарался улыбнуться: — А это Кузнечик. Смотри, здоровается с тобой.
Кузнечик и правда тоненько свистнул. Саша потрясла его, надеясь найти внутри пищалку, но бросила это дело и принялась разглядывать прозрачные вишнёвые глаза. Проговорила:
— Как живые.
— А то, — воодушевился Лёшка. — У него и шерсть смотри какая, серебристая, длиннющая, аж пальцы путаются.
— А почему Кузнечик? И почему от него пахнет так странно?
— Он… Его Кузя зовут потому что. Вот и Кузнечик. Он прыгучий.
Снова поплыли пятна; Лёшка съёжился, почувствовав привычную тошноту от запаха табака, и услышал гогот Кузнечика — бесстрашного, поджарого и пугающе взрослого. Это было совсем недавно, в Калининграде, и запах и голос чувствовались так, будто Кузя стоял совсем рядом.
Он явился в класс в порванных джинсах, с сигаретой и длинноволосый, как девочка. Он принёс своё прошлое прозвище «Кузнечик», и никто не посмел его менять. Когда он открывал рот, казалось, будто расстёгивают мешок, наполненный матюками. Глаза у Кузнечика были кроваво-стеклянные, как вишнёвые леденцы.
Кузю посадили наискосок от Лёши, и он видел, как на уроках Кузнечик роется в телефоне или грызёт семечки под партой. Кузя не утруждал себя ни записями, ни домашкой, зато благоухал куревом и лосьоном после бритья. Бодро лаял даже на одиннадцатиклассников, локтями прокладывал путь в столовой, плевал на дежурных, требовавших мыть руки, и ни разу, кроме первого дня, не надевал форменный жилет. В рюкзаке Кузнечик носил весёлые журналы, воду и сигареты; заметив Лёшин интерес, Кузя быстро настропалил его щёлкать пальцами и делать стеклянные глаза, а ещё обучил минимальному джентельменскому лексикону. Заворожённый этим, через две недели Лёша отважился позвать Кузнечика в гости — но только в то время, когда дома не было ни матери, ни отца.
Гости вышли тяжёлыми: Лёшка с порога начал переживать, что родители учуют нового друга, даже когда тот уйдёт. Кроме того, Кузя отказался разуваться, а пройдя в комнату Лёши, тут же потянулся к шкафу.
— Туда нельзя, — как можно небрежней произнёс Лёша.
— Туда нельзя, сюда нельзя, — отозвался Кузнечик. — Будешь всю жизнь по правилам — быстро окажешься в жопе-ть.
Кузина ладонь легла на ручку. Лёша дрогнул.
— Там гардероб у нас, — проговорил он. — Одежда. Мама не любит, чтобы туда кто-то чужой лазил.
Кузнечик мотнул белыми волосами и приоткрыл створку. Что-то ударилось в неё с той стороны, будто рвалось наружу. Лёшка прыгнул вперёд и вцепился в Кузин локоть. Кузя потянул дверь на себя. Лёша заорал.
— Да что ты так нервничаешь? — удивился Кузнечик, закрывая дверь. — Как будто труп там прячешь. Пусти. Не буду я туда лезть.
Лёша, испуганный, красный, никак не мог разжать пальцы. Он еле-еле проговорил:
— Мама меня убьёт, если узнает…
— Всё, всё, тихач, — уже встревоженно успокоил его Кузя. — Давай, где там твои карандаши двойные? Есть ножик? Скрепка железная? Если карандаш толстый, можно из него арбалет сделать…
…Кузя пропал через месяц. Говорили, что его перевели в Центр образования для сложных подростков. Ещё говорили, что отправили в колонию за поджог. Самой дикой версией было, что его взяли в модельное агентство: длинноногий, бледнолицый Кузнечик с виду казался колоритным интеллигентом; кроме того, даже самые дешёвые шмотки на нём выглядели дико, но клёво.
Лёша втихомолку радовался. Общество Кузи начинало пугать, а отвязаться от него оказалось не так уж просто. Ещё больше он радовался тому, что о Кузнечике не узнала мама. Только сказала отцу после родительского собрания:
— В следующий раз сама подберу школу. А то в этой дети то пропадают, то сбегают.
— Сбегают? — замерев, спросил Лёша. — Вроде про колонию говорили…
— Да какая колония, — махнула рукой мама. — Неблагополучная семья, отец-пьяница. Вот мальчик и убежал.
***
— Почему от него пахнет так странно? — донёсся до него голос Саши. — Как будто… На крем для бритья похоже.
— Так и есть, — медленно отозвался Лёша, вытаскивая с полки флакон. — Это лосьон после бритья. Кузя любит его запах. Я иногда его брызгаю. Подержи…
Устроив собаку в Сашиных руках, он прицелился брызгалкой и несколько раз пшикнул на длинную шерсть.
— Вот так. Ему нравится. Смотри, как урчит.
— У него динамик внутри? — ощупывая игрушку, спросила Саша.
— Нет, — засмеялся Лёшка. — Никаких динамиков. Просто ему нравится. Правда нравится.
— Странные у тебя игрушки.
Лёша улыбнулся. Посадил Кузю в шкаф и, водя пальцем по полкам, принялся перечислять:
— Вот это Даня. Это Копчик. Это Сопливыш. Это Кирик, это Артём…
— А этот какой-то совсем побитый, — сочувственно сказала Саша, протягивая руку к разноцветной мелкой собаке, из которой клочьями лезла шерсть.
— Не трогай, — прошипел Лёшка. — Это Враг.
— Ты же сказал, тут только друзья, — смутилась Саша.
— Это… это единственный враг тут. Но он, как друзья… на память, — ответил Лёшка, брезгливо отодвигая Врага в угол. Закончив, вытер руки о штанины; на джинсах остались мокрые следы. — Фу-у.
— Фу-у, — тут же услышал он насмешливое и притворно-сочувственное. — Фу-у… Наш малышик Лёшик опять намочил штаны…
«Опять», — обречённо пронеслось в голове. Он собрался с силами, коротко вдохнул и резко обернулся, целясь ручкой в глаз сидящему сзади.
— Вызверился… малышик Лёшик вызверился! — Ему рассмеялись прямо в лицо, а руку перехватили и сжали запястье.
— Подписываем тетради, — раздавалось от учительского стола. — Ученика пятого класса средней школы номер шестнадцать-десять города Мариинска…
— Хочешь, покажу, как делать крапиву? — участливо спросил патлатый Враг. — Вот так, смотри…
Он принялся выкручивать Лёше руку; Лёша беззвучно завопил сквозь зубы и задёргался. Враг смеялся, не отпуская. Его лицо расплывалось перед глазами, оставались только цветные пятна на жилете и волосы, торчавшие клочками, будто кто-то вырывал ему целые пучки. Лёшу затошнило; он представил, как сдирает с Врага скальп, и отчаянно рванулся. Враг отпустил; Лёша по инерции вылетел в проход вместе со стулом и приложился об соседнюю парту.
— Бедный малышик Лёшик ушибся, — сюсюкая, зашептал Враг. — Давай я тебе помогу…
***
Лёша мотнул головой, отгоняя воспоминания о том, как затащил Врага к себе в квартиру. Для этого понадобилось немало манипуляций, включая болезнь дедушки, записку от мамы и враньё физкультурнику. Кто-то сказал бы, что одиннадцатилетний мальчик вряд ли на такое способен, но холодная злоба и верные молчаливые друзья помогли Лёше спланировать всё чётко и грамотно. Конечно, если бы знакомство с Кузей случилось раньше, всё прошло бы проще, но что вышло, то вышло, и ярким мартовским днём Лёша стоял среди своей комнаты над поверженным Врагом, держа в руке мамин распарыватель…
— Не бойся, малышик, — сюсюкая, повторял он. — Это будет быстро. Правда. Не переживай.
…Кровь пришлось отмывать до самого маминого прихода. А вот собрать клочки волос он так и не успел — соврал, что они разыгрались с новым другом и он случайно — случайно, мам, правда случайно! — вырвал у Врага пучок-другой.
Это был единственный пёс-изгой во всём шкафу. Единственный пёс, не имевший ласковой клички, привычек и особого подхода. Другим Лёшка носил их любимые вещи. Петьке — «Киткат» и «Орбит», изобретателю Валерке — шурупы и блестящие гайки, Чирку — юбилейные монетки. Кузе он регулярно таскал отцовские сигареты. Врагу Лёша не носил ничего, только мстительно выщипывал его шерсть, когда что-то не ладилось в школе. Впрочем, он уже почти перестал обращать внимание на школьные проблемы; из-за работы отца они переезжали так часто, что школы менялись почти каждую четверть. В каждом классе Лёша обязательно заводил друзей; и, в отличие от школ, друзья всегда оставались рядом.
— Одни мальчики, — перебила его мысли Саша. — Тут ни одной собаки-девочки нет?
— Ни одной, — беззащитно улыбнулся Лёша. — Я бы хотел, чтобы появились. Но у меня ещё никогда не было друзей-девочек.
— Неудивительно, — фыркнула Саша. — Странные у тебя игрушки… И истории тоже странные.
Истории… Он ничего не рассказывал ей. Выходит, кусочки его мыслей вырвались из головы и метались в воздухе так, что она сумела поймать.
— И в чём же тайна?
— Тайна? — растерянно переспросил он.
— Ты сказал, что покажешь тайну, — напомнила Саша. — А показал только своих собак.
— А. Сейчас, — засуетился Лёша. Быстро прикрыл окно, задёрнул шторы. Захлопнул дверь, незаметно для Саши задвинув щеколду. — Сейчас… Прости, я самое главное забыл… Сейчас…
Саша поёжилась. Из-за штор комната погрузилась в красноватый бархатный полумрак, с закрытым окном сразу же стало душно. Остро проступил запах лосьона; ещё Саша почувствовала, как пахнет мятной жвачкой, мелом и железом.
Лёша подошёл к ней вплотную и взял за руку.
— Зажмурься. И сразу поймёшь.
— Что пойму? — нервно спросила Саша.
— Тайну, — прошептал Лёша, закрывая глаза. Саша, хмурясь, последовала его примеру.
— Только быстро, ладно? Мне уже домой надо…
— Хорошо, — не открывая глаз, кивнул Лёша. — Только сначала послушай… Слышишь? Прислушайся хорошенько…
— Слушай, я уже пойду. Лёш, мне правда уже пора…
— Слушай! — повелительно прошептал он и сжал её руку.
Саша прислушалась. Во дворе глухо бибикала машина. Где-то за стеной бормотал телевизор. Часто и шумно дышал Лёша.
Потом она различила тот самый писк, который почудился, когда Лёша достал чау-чау. Потом услышала, как кто-то шепчет:
— Малышик Лёшик опять намочил штаны…
Саша вздрогнула и открыла глаза. Сумрачная комната и никого, кроме Лёшки.
— Подписываем тетради…
— Я тебе все наклейки собрал, какие нашёл!
Она услышала говор и лай, заливистое гавканье, свист и собачьи голоса, с которыми смешивались человечьи. Лёша стоял перед ней молча; его губы не шевелились, только часто билась жилка у горла и дрожали руки.
— Туда нельзя…
— Это на севере. Там суперхолодно и сопки.
— Лёш! Может, отдадим твои мягкие игрушки? Опять всё паковать, тащить… Сколько можно с ними возиться, ты ведь не маленький уже! Этих твоих щенков на целую псарню хватит! Ты для чего их копишь, что за тайна такая?
Саша зажмурилась. Перед глазами закружились вишнёвые пятна. Ей показалось, что воздух вдруг кончился и она не сможет вдохнуть. Она распахнула глаза и увидела Лёшу близко-близко; в руках он держал что-то мелкое и блестящее, вроде иголки в пластмассовом футляре.
— Я хочу, чтобы ты стала моим другом. Хочу, чтобы тоже осталась со мной навсегда. Я не дам маме тебя выкинуть, не переживай…
Автор: Дарина Стрельченко