С расстановкой, негромко произнес:
— Выходи, чёртово чудище, я не боюсь тебя.
Набрал в грудь воздуха, сжал рукоять меча крепко, аж побелели пальцы.
— Выходи! — взревел гулко.
Селяне попрятались по избам, сидят в подполе, закрыв головы руками, застыли в тихом ужасе и ждут каких-то звуков, по которым можно будет понять — спасены ли они или обречены.
Змей взлетел низко, вытянув вперёд длинную шею с расчетом одним выдохом смести и Ивана, и целую улицу изб за ним. Иван направил всю свою силу в руки, одним четким движением бросился вперёд, взгляд его сверкнул страшной молнией. Меч врезался в шею змея, хрустнули разделенные лезвием позвонки, и туша чудища, пролетев над пригнувшимся Иваном ещё саженей пять по инерции, глухо бухнулась на траву, а узкая маленькая голова с частью шеи откатилась в сторону неживым цилиндром.
Звук падения тела змея на землю дал селянам понять, что Иван победил. Сначала осторожно, потом все смелее стали они выглядывать из-за ставен, выбегать на улицу.
Иван стоял неподвижно, опустив меч. Не моргая смотрел на тушу змея и на траву, залитую кровью.
Марья подбежала первая, бросилась Ивану на шею, заплакала на груди. Иван выпустил меч и неловко обнял ее одной рукой, продолжая смотреть на обезглавленное тело змея.
Потом подошли другие, помогли стянуть промокшую от крови ящера рубаху, поднесли ковшик воды и повели Ивана в баню. Несколько мужиков подожгли то, что осталось от змея, не забыли бросить в огонь и отрубленную голову.
Ивана чествовали всей деревней. Пир закатили на неделю. Его имя теперь было Иван Бесстрашный. Рассказы о его смелости, силе и крепости духа распространились далеко за границы деревни, и везде уже знали о великом герое, что освободил людей от ига крылатого ненасытного чудища.
***
Хрипло, одними пересохшими губами:
— Выходи, чёртово чудище, я не боюсь тебя.
Жалкая попытка убедить в этом скорее себя, нежели змея. Зме́ю все равно.
Дыхание поверхностное, напряжённое, как будто в лёгких нераздуваемая вода вместо мыльной пленки. Превозмогая себя, вдохнул так глубоко, как мог. Голова кружилась и была словно наполнена водой. «Держи меч, думай о мече».
— Выходи! — рявкнул, будто оцарапав этим словом горло, отчаянно, как приготовившийся нападать загнанный в угол медведь. Стиснул пальцы вокруг рукояти. Стиснул зубы.
Дальше всё было как в замедленном сне.
Меч был обычный, никакой не волшебный. Но Ивану казалось, что меч летит сам, отдельно от него, металлической тяжестью увлекая его за собой. Когда ящер приблизился, Иван ощутил тепло лицом. Это был не жар змеиного огненного дыхания, это было тепло тела живого существа, странным образом перемешанное и не сочетающееся с резким, тухловатым запахом, какой бывает от трупов крыс. В момент, когда меч встретился с поверхностью змеиной шеи, Иван почувствовал, как теплый металлический шар, постоянно крутящийся и мелко жужжащий, подкатывается к горлу из груди. Он и сам дрожал внутри, как будто дрожь передавалась его телу от этого воображаемого шара. Звук, с которым меч разрезал змеиную плоть, влепился в уши Ивана, мерзкий, тошнотворно теплый. И следом — хрящевой хруст разделенных позвонков. Пригнуться и выставить руку вперед его заставил рефлекс. Его окатило кровью из горла змея и вырвало на траву.
Он поднялся и повернулся, все ещё держа одной рукой меч, некрепко, книзу. Руки дрожали. Он не мог отвести взгляда от дыры в шее змея, из которой текла уже несильной струёй липкая темная кровь.
Иван очнулся, когда почувствовал, что его обнимает Марья, уткнувшись лицом в его мокрую рубашку и сотрясаясь от рыданий облегчения. К нему бежали, что-то радостно крича, его родные и соседи, которых он только что спас. После бани Иван провалился в рыхлый, как грязная вата, сон.
На пиру много пил, сдержанно принимал слова благодарности и почти все время молчал.
***
Баба Марфа жила на самом краю деревни. Она была вдова, и детей у нее не было. Мужики и парни приходили помогать ей по очереди: кто дров наколет, кто воды принесет.
Иван не любил рассказывать о своем бое со змеем. На вопросы не отвечал. Говорил всегда что-то вроде «Отрубил ему башку, и всё». Только баба Марфа слышала от него подробности. То, как это выглядело изнутри, а не снаружи.
— Ты понимаешь, баб Марфа, я ведь его боялся. Я думал, умру прямо на месте. Не потому, что спалит меня гадина, умру, а от страха. У меня ноги подкашивались. А потом, как меч в шею ему всадил, я ощутил, что я ведь убийца. Не человека убил, но живое существо. Он ведь тоже хоть и мерзкое, но Божие творение. И голосом человечьим он говорить же мог! А как было не убить! Он же моих соседей, родных сожрал бы совсем. А я ведь мог и не убить, в обморок упасть, струсить и не убить... Что же бы тогда было? Они меня чествуют за это. А я... Веришь, баб Марфа, когда траву по весне жгут, я до сих пор будто чувствую гарь от змеиного тела. И дыра эта в горле его так и стоит перед глазами...
Баба Марфа всегда выслушивала и подливала Ивану чай из самовара. Она знала, что и богатырь недюжинной силы может испытывать парализующий, холодный, удушающий страх. И жалость к, казалось бы, отвратительному, мерзейшему, но всё-таки живому существу. И непонятный, неуместный как будто стыд за то, что сделал верное, сделал то, что должен был сделать. И ужас, смешанный с отвращением, когда снится ему ночами тот липкий звук отделения головы от тела твари и мокрая рубаха, источающая запах железа.
Баба Марфа слушала Ивана, и говорила с ним, и потихоньку врачевала его.
И через два года у него всё прошло.
Автор: Анна Чернышова