Посвящается доблестному 44-му Нижегородскому драгунскому полку, русским воинам, павшим за Отечество, и их родственникам
Александр Герсеванович Чавчавадзе, назначенный генералом Ермоловым после внезапной смерти полковника Климовского командиром Нижего-родского драгунского полка, принадлежал к одной из древнейших грузин-ских фамилий, которая дала русской армии восемь генералов. Он родился в Петербурге в 1783 году – его отец являлся полномочным министром гру-зинского царя Ираклия, а его крестной матерью была сама императрица Екатерина II.
Его командование полком было непродолжительным – полк с ним участ-вовал в экспедиции в Джарскую область под началом командующего войсками в Кахетии князя Эристова. Среди отличившихся во время этой экспедиции был указан рядовой из разжалованных Григорий Иванович Нечволодов – человек непростой и интересной судьбы – трижды разжа-лованный из офицеров в рядовые и трижды возвращавший себе офицер-ское звание. Он в недалеком будущем «сыграет» крупную роль во внут-ренней жизни и истории полка; а здесь – штурм устроенного джарцами завала в третий раз доставил ему офицерские эполеты.
Сразу по возвращении из Джарской экспедиции в свою штаб-квартиру в Караагаче Нижегородцы узнали о назначении нового полкового команди-ра полковника Шабельского. Это было для всех, и тем более для самого Чавчавадзе, полной неожиданностью. Оказалось, что главнокомандующий Ермолов, донося в Петербург о смерти Климовского, писал, «что не имеет в кавалерии коротко знакомых ему штаб-офицеров, которых мог бы реко-мендовать на означенную должность», и прибавлял, что «командующий полком в настоящее время князь Чавчавадзе, хотя и обладает отлично хорошими способностями и знанием службы, но молод летами, чтобы командовать кавалерийским полком».
В Петербурге заявление это поняли достаточно своеобразно и назначили командиром полка Шабельского, который был «моложе Чавчавадзе не только годами, но и службой».
*
Новый полковой командир Нижегородцев Иван Петрович Шабельский – впоследствии командир драгунского корпуса и один из замечательнейших кавалерийских генералов времен царствования императора Николая I – образование получил в корпусе путей сообщения. Выпущенный в офицеры во время отечественной войны 1812 г., он исполнял при графе Витгенштей-не обязанности инженера, затем офицера генерального штаба, и своей де-ятельностью настолько выдвинулся из общего круга, что 17-ти лет от роду был уже капитаном с Владимирским крестом в петлице – «военные способ-ности его были замечены».
Во время Бауценского сражения, когда французские кирасиры атаковали наш центр и были отбиты, Шабельский, оценив характер местности, пред-ложил начальнику штаба генералу Довре скрытно провести Чугуевский уланский полк в тыл неприятеля. Осторожный Довре более чем недовер-чиво отнесся к словам 18-летнего капитана. Между тем, разговор этот услышал прусский король, и, подъехав, спросил, о чем идет речь. Довре объяснил ему предложение Шабельского. «А знаете, – сказал король – этот молодой человек обладает верным тактическим взглядом. Это будет очень хорошо». Но пока шли эти разговоры, французы отступили, и чугуевцам, которых повел Шабельский, удалось уничтожить только часть арьергарда. На другой день король вспомнил о молодом офицере и прислал ему орден «За заслуги», который был учрежден еще в 18 веке Фридрихом Великим.
Окончив войну в стенах Парижа, Шабельский был представлен в полков-ники. Что интересно, девятнадцатилетний молодой человек просил оста-новить производство, и после многих хлопот добился того, что чин был за-менен для него алмазными знаками ордена Св.Анны 2 ст. и золотой саблей.
Производство Шабельского в полковники состоялось спустя три года после войны с переводом его из корпуса путей сообщения в Дерптский конно-егерский полк – эти годы он служил в Варшаве под личным руководством цесаревича Константина Павловича. Там же, в Варшаве, в декабре 1821 года состоялось и назначение его на новую должность в Нижегородский драгунский полк.
Нижегородский полк был знаком Шабельскому по реляциям еще в Петер-бурге, а направляясь в Караагач, он слышал «восторженные отзывы» о нем и по всему Кавказу. Он прибыл в штаб-квартиру 1 июля 1822 года и отдал приказ по полку: «Приятнейшим долгом поставляю себе изъяснить новым моим сотоварищам, сколь лестно для меня командовать полком, ознаме-новавшим себя даже в самой древности достопамятными делами мужес-тва, рвением в исполнении своих обязанностей, строжайшей дисциплиной и всегдашней готовностью к безропотному перенесению всех тяжестей войны и трудностей, сопряженных со службой в здешнем крае. Так отно-сятся к вам все, и сам главнокомандующий генерал от инфантерии Ермо-лов. Чрезмерно приятно слышать таковые похвалы, и я вменяю себе за особенное счастье командовать столь славным и храбрым полком, потщась заслужить его любовь и доверие, заставив забыть все неприят-ности службы в стране, отдаленной не только от родины, но и от всех жизненных удовольствий. Уверен, что и новые мои сотоварищи употребят все силы, чтобы стремиться к той, свойственной им славе и усердию к службе, которые доставят мне святую обязанность быть предстателем заслуг всех и каждого, чтобы доставить должное должному».
Однако, первое близкое знакомство с полком «охладило» Шабельского. Он, слыша восторженные отзывы о Нижегородцах, надеялся увидеть блестящие эскадроны, грозные, стройные и разрешающие самые сложные кавалерийские задачи – а увидел «пеший» полк, лошади которого, малень-кие и невзрачные, гуляли табунами по всей степи. Только одни дежурные части и держали коней около себя на привязях. Солдатская одежда, амуни-ция, седла – все это было, конечно, представлено новому командиру полка старшим штаб-офицером подполковником Саликовым, героем хевсурского похода, но в таком виде, который в России, с точки зрения парадов, был просто немыслим.
Из полкового учения тоже ничего хорошего не вышло. Команды типа «Деплояда ан-эшикье» (построение из сомкнутой эскадронной колонны фронта в две линии) оставались без исполнения при гробовом молчании фронта. Не только о «Деплояде ан-эшикье», но и ни о каких вообще слож-ных перестроениях и контр-маршах, ни о каких иностранных словах «тра-верс», «ранверс», «трот», «редоп», «курц-галоп» и тому подобных никто из Нижегородцев никогда не слышал и не имел о них никакого понятия. На Каквказской войне они были излишней и даже неуместной «роскошью».
Шабельскому пришлось ограничиться простейшими построениями эскад-ронных колонн, развертыванием их, да при одиночной езде любоваться быстрой скачкой, какой, по его признанию, он никогда не видел. Но и скачка не вполне удовлетворила его: лошади были «неприемисты, и хотя и скакали чем дальше, тем шибче, и могли тянуть на десятки верст, но не брали с места, как требовалось, красивой «лансадой». Все, что увидел Шабельский, было оригигнально, но не соответствовало кавалерийским «канонам», и он писал Ермолову, что нашел Нижегородский полк после командования Климовским «не только расстроенным, но в материальном отношении и уничтоженным, в полном смысле этого слова». «Седел в полку, – доносил он – нет, и в случае военных действий полку в полном составе выехать не на чем, ибо нельзя считать седлами перегорелые ремни и ленчики, поломанные и кое-как скрепленные железом». Из 864 лошадей 700, по мнению Шабельского, были негодны.
Ермолов отказывался верить, что могла существовать такая кавалерийская часть, которой не на чем было ездить, тем более, что только несколько ме-сяцев назад капитан Сананов привел в полк 152 молодые лошади, которые все до одной, по свидетельству полковых офицеров, оказались высоких ка-честв, даже превышавших требования, предъявляемые к «ремонтным» ло-шадям. Сананову Ермоловым была даже объявлена благодарность по кор-пусу, и теперь он недоумевал: куда же подевались эти лошади? Когда же разъяснилось, что лошади эти в полку, то он объяснил такую требователь-ность Шабельского если не «корыстными видами», то, по меньшей мере, его крайней неопытностью. В ней, на самом деле, и заключался весь секрет.
Тяжелая постовая служба, разъезды, аванпостные дела – все те ежедневные «нагрузки», бывшие обыденной жизнью Нижегородцев, не давали возмож-ности тратить время и силы на «бесполезное для них щегольство», особен-но еще и при задержке «отпуска казенных средств», которые затягивались иногда на целый год. Нижегородцы явились на смотр к Шабельскому, по крайней мере, в сапогах – а Кабардинцы, например, не раз вступали в Тиф-лис и проходили мимо главнокомандующего Ермолова совсем без сапог, в лаптях и опорках, что не мешало им быть одним из отважнейших и герой-ских полков. И недостатки, найденные Шабельским, долгое время были присущи вообще всей героической Кавказской армии, и поправить их не-возможно было одним мановением руки, приказом или волей одного человека.
И оценка состояния полка Шабельским была бы совсем другой, если бы он производил эту оценку глазами боевого кавказского офицера.
Этому есть подтверждение. Незадолго до смерти Климовского Караагач посетил известный французский путешественник Гамба вместе со своим сыном, поручиком французской кавалерии. Так вот на них обоих Нижего-родский полк произвел противоположное впечатление: «Мы видели уче-нье одного эскадрона, – писал Гамба – и любовались необычайной быс-тротой эволюций. Лошади в полку все кабардинской породы, с тонкими ногами, очень красивы, полны огня и неутомимы. Они заплочены по 200 рублей, хотя казенный отпуск не превышает 120 – остальные добавляет от себя командир полка, страстный любитель кавалерийского дела».
Так или иначе, Шабельский принялся за переустройство хозяйственной и фронтовой части полка. Однако при столкновении с действительностью и той суровой школой, которую представляла кавказская жизнь, от части планов ему пришлось отказаться. Мало того, им даже было упущено много такого, что составляло насущную потребность кавказского солдата. Ша-бельскому, например, был объявлен выговор за пренебрежение им сани-тарной частью, составляющей на Кавказе основу благосостояния войск.
Интересно, что главнокомандующий Паскевич, уже в 1826 году, накануне Елизаветпольского сражения, писал государю, что вынужден был учить все тот же Нижегородский полк делать самые обыкновенные кавалерийские построения. Но это не помешало полку сыграть крупную роль в день зна-менитого Елизаветпольского сражения. И именно Паскевич, следивший за ходом Елизаветпольского боя с высокого холма, в один из критических моментов подозвал к себе Шабельского и, показав рукой на приближавши-еся персидские батальоны, коротко сказал: «Истребите их!». А Шабельский молча приложил руку к козырьку фуражки и поскакал исполнять приказа-ние.
И полк его выполнил.
*
«Опыт оказался лучшим учителем, и Шабельский, в конце концов отказав-шись от своих несбыточных требований, обратил все свое внимание на материальную часть и довел ее до замечательной исправности». И в этом отношении полк обязан именно ему тем, что так легко выдержал подряд две войны – персидскую и турецкую.
*
Серьезных военных действий на лезгинской линии во время командования Шабельского не было; войска «отдыхали», хотя, конечно, это был отдых «с ружьем у ноги и с ногой у стремени», так как разбои полностью не прекра-щались никогда.
По мере того, как осложнялись наши отношения с Персией, тревожнее и беспокойней становилось и на Алазанской линии – к этому Нижегородцам было не привыкать. В такой сравнительно мирной обстановке и получено было известие о кончине императора Александра I, принесена присяга императору Константину Павловичу, а затем произошли декабрьские события 1825 года и присяга новому императору Николаю Павловичу.
*
В декабрьском восстании 1825 года принимал участие капитан Нижего-родского полка Якубович ССЫЛКА ПОЗДНЕЕ!!!!! , с именем которого «сливалось понятие о безоглядной отваге, известной всему Кавказу». Если бы не он, судьбы самого восстания, да и России, могли бы быть совсем другими. Более того, как сказал на следствии член тайного общества полковник Бригген: «Уверен, что ежели бы не было Якубовича, то и несчастное происшествие 14 декабря не случилось бы...»
Возможно, это и преувеличение, но … Шансы тайного общества на победу были гораздо выше, чем у Николая. В случае выполнения плана Трубецкого растерявшемуся императору с его немногочисленными сторонниками не-чего было бы противопоставить стремительному удару заговорщиков. Но… Именно «странные» действия Якубовича, «своего среди и своих, и чужих», привели восстание к тому результату, который всем известен.
А столицу «новой» России, в случае успеха восстания и свержения импера-тора, декабристы планировали перенести в Нижний Новгород. Об этом бы-ло написано в «Русской правде» Павла Пестеля. О Нижнем говорилось как о городе, славном своим историческим прошлым, городе Минина. Русские офицеры – декабристы чтили землю, давшую стране величайший пример явления русского духа: «…все воспоминания о древности нижегородской дышат свободою и прямою любовью к отечеству, а не к тиранам его» (Павел Пестель). Новой столице предполагалось дать новое название – Славянск.
*
…Так начинался для Нижегородского полка 1826 год с его «знаменательны-ми событиями персидской войны».