В России это почти не чувствуется, но во многих странах есть некое противопоставление между севером и югом или западом и востоком. Северные итальянцы отличаются от южных итальянцев, американцы с западного побережья отличаются от американцев с восточного – как по культуре, так по менталитету и даже языку.
То же самое было в Османской империи, и вполне сохраняется в современной Турции. Восточная Анатолия была первой захвачена у Византии, здесь при участии персидских и арабских колонистов были основаны новые города, где разговорным языком был уже не греческий, а турецкий. Здесь осели на землю кочевые тюркские кланы, которые ко времени появления османской державы правили востоком многие сотни лет.
Это был, своего рода, оплот тюркскости – тюркского характера, языка и обычаев. Но в эпоху величия Османской империи регион был серьезно противопоставлен центральному правительству государства, которое было основано на совсем иных началах. «Невосприимчивые, глупые тюрки» – так османские придворные историки называли жителей востока, которые не желали принимать западного образа жизни и всегда были готовы восстать.
В начале 13-го века 500 воинов туркменского племени кайы бежали на запад от монгольского нашествия. Случайно или целенаправленно, но они помогли в битве сельджукскому султану, который отблагодарил их тем, что предоставил земли для поселения. Их лидер Эртогрул получил титул удж-бея (что-то вроде «графа марки») – правителя приграничной (с греками) территории.
Восточные сельджукские князья были склонны участвовать в междоусобицах друг с другом. А вот Эртогрул и его сын Осман с мусульманами практически не воевали. По этой причине на их сторону переходили воины-газии – то есть те, кто желал сражаться за веру. Благодаря предоставлению им собственной доли земли и золота поток анатолийских добровольцев не оскудевал. И уже в середине 14-го столетия Османский бейлик, княжество в составе сельджукского султаната Рума, был преобразован в Османскую империю.
Но перед глазами ее правителей была длинная история тюркских и иных исламских держав, которые веками господствовали над востоком. Какой-нибудь удачливый полководец низкого рода захватывал власть, его потомки создавали могущественную державу, несколько сотен лет она существовала по инерции, прежде, чем ее сменял другой царский род, и все начиналось заново.
Турки решили реформировать систему изнутри и как-то сгладить противостояние между завоевателями и завоеванными – тем более, что тюрки-кочевники и оседлые византийцы имели не только разную культуру, но и веру. Так был создан особый порядок наследования, где трон получал самый лучший. А также появилась система девширме, когда правительство и армию нового типа формировали из балканских народов, принявших ради своей карьеры ислам.
Лидеры янычар, паши и визири, которые составили государственную администрацию, почти всегда сохраняли свой язык и помнили о собственном христианском происхождении. Единственным цементирующим для них фактором было чувство собственной общности и суннитский ислам. Они стали господствующей политической структурой в империи, и в культурном плане были противопоставлены тюркам.
Для них жители восточной части страны были потенциальными мятежниками, и доказывали такую репутацию не один раз. Во время вторжения Тамерлана анатолийские эмиры перешли на сторону полководца из Средней Азии, что во многом и стало причиной его победы. Через сто лет шиитское племенное объединение кызылбашей ушло в Иран и основало там государство Сефевидов, которое стало главной угрозой османам на следующие сотни лет. Еще через сотню лет здесь полыхало восстание Кара-Язынджи, когда оседлые тюрки и кочевники бунтовали против центральной власти.
В культурном плане разница между новыми и старыми мусульманами тоже чувствовалась. Восток был носителем тюркской культуры и языка – местные жители возводили свое происхождение к сыновьям Огуз-хана, и помнили военную демократию, характерную для кочевой жизни. Тогда как запад говорил на специальном придворном языке, который содержал большое количество персидских и арабских слов. При всей их куртуазности и образованности, эти люди были представителями новой османской цивилизации.
Отсюда проистекало то недоверие, которое придворные вельможи и культурные деятели испытывали к природным тюркам. Их называли самодовольными и склонными к мятежу, невосприимчивыми к высокой османской культуре, глупыми провинциалами, что резко отличаются от утонченных жителей столицы.
Вместе с тем, нужно особо отметить, что в понимании жителей того времени, в слово «турок» (т.е., «тюрок») вкладывался не этнический, а культурный смысл. Тем более, что нации в современном значении тогда попросту не существовало. Это понятие означало бескультурного человека с востока, невероятную деревенщину, а не представителя конкретного народа. Оседлые горожане Османской империи, составленные из тех людей, кто несколько поколений назад принял ислам, не доверяли своим единоверцам иного происхождения.
Тем не менее, правительство ценило их за воинственность и выносливость во время походов. Тюрок с востока использовали в армии многие сотни лет, наряду с янычарами, войском нового строя, которые были составлены из балканских христиан.
