1 августа певцу Жану Татляну, которого называли «ленинградским Азнавуром» и «русским Фрэнком Синатра», исполняется 80 лет
Биография Жана Татляна во многом уникальна. Уроженец Греции, он пятилетним мальчиком был привезен родителями в СССР. А к двадцати годам добился такой бешеной популярности, о которой советский певец и композитор мог только мечтать. Каждая новая песня Татляна становилась шлягером. «Фонари», «Звездная ночь», «Осенний свет», «Воздушные замки» неслись из всех форточек, он собирал самые «крутые» концертные залы, входил в десятку самых высокооплачиваемых исполнителей, имел огромную армию поклонников и поклонниц.
На самом пике славы в 1971 году 28-летний певец бросил все и с одним чемоданом и гитарой в руках улетел в Париж. По сути, в неизвестность – он не знал языка, у него не было на Западе влиятельных покровителей. В СССР Татлян был объявлен предателем, все его записи были размагничены и стёрты, хотя на политику там и намёка не было – он пел только о любви. Если верить просачивающимся из-за кордона слухам, во Франции Жан Татлян «спал под мостами и влачил жалкое существование подметальщика парижских улиц». А еще - якобы «был на содержании у богатых француженок».
О том, как все было на самом деле, Жан Татлян рассказал автору этих строк несколько лет назад, когда мы совершенно случайно встретились в Сыктывкаре. Фотографии из личного архива певца.
ЧУВСТВОВАЛ СЕБЯ ПТИЦЕЙ В КЛЕТКЕ
- Жан, разговоры о том, что ваш отъезд благословил легендарный Вольф Мессинг, вероятно, не более чем красивая легенда?
- Вовсе нет. Однажды на гастролях в Самаре мне передали, что какой-то странный человек увидел мое лицо на афише и захотел встретиться. Я тогда понятия не имел, кто такой Мессинг, но на встречу пришел и терпеливо выслушал все, что он захотел мне сказать.
- Что, например?
- Например, еще задолго до моего отъезда он сказал, что я уеду на Запад, и моя карьера там будет успешной. Сбылись и другие предсказания мага…
- Возвращение в Россию?
- И это тоже.
- Ходили слухи, что вы уехали из СССР, прельстившись западными гонорарами...
- Глупости! По советским меркам я был почти миллионером: концерты по всей стране, ежемесячно тысячные заработки (кстати, вполне легальные, а не «левые»), шикарная квартира в Ленинграде, машина, даже шведская крейсерская яхта. Будучи молодым человеком, я мог выбрать любую красавицу...
Главная причина была в другом. Я остро чувствовал несвободу! Да, я был очень популярен. И в то же время меня душили со всех сторон. Многих злило, что, как напишу песню, она сразу звучит на всех сценах, во всех ресторанах. Мои песни поют, а их – членов Союза композиторов - нет… К тому же я был невыездным. Я не понимал, почему не могу навестить родную тетку во Франции (хотя она слала приглашение за приглашением) и каждый раз должен выслушивать вкрадчивые объяснения «официальных лиц» о том, что такая степень родства - еще не достаточное основание для поездки за рубеж. Словом, я чувствовал себя птицей в клетке. А какая разница, из золота эта клетка или из черного металла?!
- Может быть, стоило написать одну-две бодрые песенки о славном комсомоле, и ездить в гости к тете?
- Я был бы противен сам себе! Не могу и не хочу себя заставлять делать то, что мне противно. Наверное, у меня в генах сидело ощущение свободы. Ведь родители меня привезли в Советскую Армению уже смышленым мальчиком, рожденным свободным человеком в Греции, и это противоречие сидело у меня внутри. Я никогда не писал и не пел «идеологических» песен, не танцевал ни под чью дудку и этим очень горжусь.
Один знакомый мне сказал недавно: «Слушай, я бывал тогда на твоих концертах и удивлялся: всегда улыбаешься, всегда доволен жизнью, счастливый». Я ему ответил: «Просто ты не знал, что у меня в душе творилось, как меня давили всякие худсоветы». Помню, стою, молодой парень, мне двадцать с копейками лет, сдаю худсовету свою последнюю сольную программу (а я был единственный в Советском Союзе, кто осмелился сдавать программу, состоящую только из собственных песен). И там нет ни одной песни ни о «красном флаге», ни о серпе и молоте, ни «За того парня». Просто лирические песни о любви, о женщинах, о природе... Спрашивают: «Почему в ваших песнях сплошная осень, сплошная грусть?» Отвечаю: «Пушкин тоже любил осень. Его же за это не преследовали!» «А почему вы поете только свои песни? Пойте одно отделение свои, второе – песни советских композиторов». В итоге я программу пять раз пересдавал, но все равно оказалось, что она «идеологически невыдержанная» и «сделана с элементами подражания западу».
В те годы директором Ленконцерта был бывший директор Мариинского театра Георгий Михайлович Коркин, царствие ему небесное. Именно Коркин возглавлял балетную труппу в Париже, когда сбежал на Запад Нуриев. Ему за это дали по башке, и как бы «опустили» до искусства второго сорта - до Ленконцерта. Но он человек был незаурядный - к тому времени объездил весь мир, прекрасно разбирался в искусстве. И хотя Георгий Михайлович видел все мои шероховатости, где-то «сырость» песен, он уже тогда понимал, что это типичный французский шансон и поэтому меня всячески покрывал. Помню, после очередного худсовета, он сказал: «Жан, извини, ничего не могу сделать». В результате вышел приказ: «Запретить Татляну сольные концерты, отменить все гастроли по Советскому Союзу до следующего театрального сезона». Вот такое было наказание.
- На каком уровне это решалось?
- На уровне министерства культуры СССР. Но я не унывал, потому что всегда был оптимист, жизнелюб. Поэтому тогда подумал: «Наконец есть повод отдохнуть». А то ведь «рвали на куски» - у меня было по три-четыре сольных концерта в день, по 300-400 в год. Приходилось отказываться, потому что больше – просто невозможно физически.
Дело в том, что в то время в Ленконцерте было всего три-четыре коллектива, которые давали кассу. Эдита Пьеха со своим ансамблем «Дружба», ВИА «Поющие гитары», еще кто-то. И я. Тогда ведь было так: на гастроли едут «Дружба» или Татлян, а с ними еще пять-шесть «пассажиров», которые сборы не делают.
- В нагрузку?
- В нагрузку! Как раньше давали банку икры, а в придачу - горох, соль, кашу.
ЕРЕВАНСКИЙ МОСТ САМОУБИЙЦ И ПОКЛОННИЦЫ
- Как ваша семья оказалась в СССР?
- Мои родители – репатрианты-армяне - клюнули на удочку «уважаемого дедушки, всемогущего Солнца Сталина». После войны всем разбросанным по планете после геноцида армянам сталинской пропагандой был брошен призыв возвращаться на историческую родину. Он хотел всему миру показать, как мощен Советский Союз, какое счастливое будущее ждет всех при социализме. И многие патриоты, в том числе и наша семья, приехали, бросив все – и дома, и бизнес. Шел 1947-й год... В Греции у нас был свой двухэтажный особняк, у отца было прибыльное дело. За копейки все продали, лишь бы вернуться на землю предков.
Приехали в Ереван, а в СССР - разруха, голод, давали 500 грамм хлеба на человека и больше ничего. Мне было пять лет, моему отцу - шестьдесят один. Помню свое первое потрясение: вокруг такие же армяне, но диалект другой, мы друг друга почти не понимаем, другие обычаи, нравы. Плюс строй советский – на улице ничего продавать нельзя, за это сразу сажают в тюрьму, любой вид бизнеса – полукриминальный. В итоге мы жили беднота беднотой. У большинства репатриантов была страшная жизнь. Мост Победы в Ереване – если бы он мог говорить, рассказал бы, сколько приезжих армян бросились с него, покончив с собой... От пережитого у моей мамы началась депрессия, врач велел ей сменить климат и уехать к морю. В 1956 году мы переехали в Сухуми.
- Это правда, что на первую гитару вы зарабатывали побелкой домов?
- Да, я со школьных лет подрабатывал. Еще в школе почувствовал, что мне надо музыкой заниматься, она с детства «выливалась из моих ушей». Купить рояль или пианино – для моих родителей было нереально. Поэтому я решил, что самый быстрый и оптимальный выход – заработать денег на гитару. Заработал. И с тех пор не расстаюсь.
- Помните первую песню собственного сочинения?
- Если честно, все свои песни раннего периода я давно забыл. Мой первый шлягер союзного значения – «Фонари», 1962 год. Написав эту песню, я взял гитару, пошел на телевидение Армении, спел. И вдруг через месяц после эфира сажусь в Ереване в троллейбус, и слышу как кондуктор, которому я протягиваю деньги за билет, насвистывает «Фонари». Это меня очень впечатлило и окрылило.
Вообще-то музыку и стихи я сочинял, сколько себя помню. Учился в школе, а на летние каникулы переселялся на три месяца на сухумскую турбазу. Там давали жилье, кормили (что было немаловажно для бюджета моей семьи) и вечерами я пел для отдыхающих. Успех был больше, чем у официального солиста с консерваторским образованием. Представляете, еженедельно около шестисот туристов и из них четыреста пятьдесят – мой любимый «слабый» пол. Для меня это был рай. Вот я сейчас вспоминаю и другого слова, чтобы передать свои ощущения, не подберу. Рай! Молодой, вроде бы внешне ничего, да еще и пел… Какая же у меня там была популярность среди женщин!
- Пользовались?
- Редко, но метко. Меня почему-то еще с юности раздражало, когда девушки липнут только потому, что я - с афиши, потому что мое имя популярно. Бывало, специально убегал с турбазы от таких поклонниц через тайный ход и знакомился с девушками в городе, где меня не знали. Вот так проверялись настоящие чувства…
У меня же с самых молодых лет были только серьезные романы. Я безумно любил романтику. Помню, все музыканты, с которыми я ездил на гастроли в 1960-е годы, выпендривались друг перед другом. Приезжаем, например, в Новосибирск. Один наутро в календаре «рисует» две «палочки» (значит, у него сегодня было две женщины), другой – три. И так в каждом городе… А я «галочки-палочки» никогда не ставил. Пусть роман будет длиться всего месяц-два, но настоящий - со страстями, лирикой, влюбленностью. Но фанатки – это все равно приятно.
БРАТЬ ЗАЛ НУТРОМ
- Жан, а как вы оказались в Ленинграде?
- В 18 лет я поступил в киевское эстрадное училище (сейчас это заведение называется Академия эстрады), затем получил приглашение петь в государственном джаз-оркестре Армении, а еще через некоторое время меня переманили в Ленинград. Сами понимаете, при моей популярности я мог выбрать любой город - Москву, Киев, но я предпочел Ленинград.
- Неужели ни одной песни советских композиторов вы так и не спели? Ведь они писали не только о серпе и молоте?
- Почему? Я с удовольствием пел и пою песни Бабаджаняна - «Капель», «Море зовет» и другие. Кстати, помните его замечательную песню «Лучший город Земли», которую пел Муслим Магомаев? Мало кто знает, что впервые ее исполнил и даже записал на пластинку - я.
- Говорят, вы шикарно пели песни из репертуара Ива Монтана…
- Ив Монтан был мой кумир! Он приехал в СССР в 1956 году, и, я хорошо помню, сидел у черно-белого телевизора и смотрел, не отрываясь – как он на сцене держался без всяких понтов. А как пел - это было потрясающе… Не зная французского языка, я просил знакомых написать транскрипции звучания французских слов его песен по-армянски, вызубривал текст и пел. Кстати, сейчас, прекрасно говоря по-французски, сам удивляюсь, как я точно вызубривал…
Вот сегодня у меня иногда спрашивают: почему вы выступаете в таком цивильном костюме, при галстуке, всегда в берете, нет, чтобы нарядиться в парчу, золото. Я объясняю, что такой мой образ - это и есть классический шансонный стиль. Ведь Ив Монтан, Жильбер Беко, Шарль Азнавур, Лео Ферре – все легенды мирового шансона - традиционно выходили на сцену без всякой помпы, потому что они нутром брали зал, а не скачущим вокруг кордебалетом, бесконечными фейерверками, полуголыми девицами из подтанцовки и прочими отвлекающими от плохой песни «эффектами». Для того, чтобы петь в одиночку, да так, чтобы тебя слушали, это нужно уметь делать.
ИЗ ТРЕХ ЗОЛ ВЫБРАЛ ФРАНЦИЮ
- Какие у вас были отношения с коллегами-конкурентами по песенному цеху? Например, с Иосифом Кобзоном, Валерием Ободзинским, Вадимом Мулерманом или еще одной известной эмигранткой – Аидой Ведищевой?
- A мы тогда не были знакомы и не пересекались даже на концертах. С Аидой Ведищевой мы впервые встретились в Америке, потом лет двадцать назад на сборном ретро-концерте в «Октябрьском». Там же я познакомился с Владимиром Трошиным и Геленой Великановой. С Эдитой Пьехой было шапочное знакомство. А так… Конечно, в те годы мы все знали друг друга по имени, но у каждого был свой маршрут.
- Вы говорите, что уехали из СССР, потому что вам мешал «железный занавес». Но в те же шестидесятые годы по всему миру вовсю колесили, например, «Московский мюзик-холл», цирк, оркестры Москонцерта, советские делегации возили на запад наши фильмы…
- Да, советские артисты ездили, но не так уж много, как могли ездить из такой огромной страны. В основном ездили те, кто умел подлизываться, кто взятки давал в Госконцерте… Я это все знаю. Я знал людей совершенно бездарнейших, но они выезжали. Кстати, насчет мюзик-холла ленинградского я вам расскажу очень интересный сюжет. Как-то в Ленинград приехал Бруно Кокатрикс, хозяин знаменитого парижского театра «Олимпия». Ему показали всю программу, лучшие номера. Но для выездных гастролей он не взял весь мюзик-холл, а только кордебалет и Эдиту Пьеху. Причем, не как певицу, а как ведущую программы, умеющую говорить по-французски. Кокатрикс спросил: «Я могу послушать Жана Татляна? Я о нем столько слышал». «Что вы! – ответили ему, - Татлян на гастролях по Дальнему Востоку». Вместо меня ему предложили послушать Эдуарда Хиля, других партийных певцов. Он их забраковал, а взял Николая Сличенко, потому что старинные цыганские и русские романсы всегда имели успех на западе. Обо всем этом я узнал потом и совершенно случайно - от переводчицы Кокатрикса…
А я не ездил еще потому, что, не забывайте, я же был западным репатриантом, а значит, всегда было подозрение, что стану невозвращенцем. Ведь тогда отношение к репатриантам было особое, их сыновей призывного возраста даже в советскую армию не брали, чтобы те ее не разлагали рассказами о «сладкой капиталистической жизни», о том, как там одеваются, как кушают, как служат… Так что в тот момент я отчетливо понимал, что стою на распутье: либо скоро (с моим-то характером) окажусь в психушке или - в лучшем случае - утону в алкоголе. Либо я должен уехать. Я выбрал последнее.
- Но ведь у вас в СССР оставались родные, близкие, друзья…
- Приведу выражение моей мамы, царствие ей небесное. Когда я приехал попрощаться с ней, она сказала: «Сынок, мне будет очень тяжело без тебя. Но мне будет легко от того, что знаю - тебе там будет хорошо».
А друзья? Я всегда говорил, что лучше иметь непростительно мало друзей, чем непростительно много. Настоящие друзья без слов меня понимали. Меня провожали три человека и даже не задавали вопросов. Им все было понятно и так.
Окончание здесь https://dzen.ru/a/ZKKuDmqfq1TkQBfc.