Ну вот и стартует продолжение цикла "Последний цеппелин". Вторая книга вышла в начале прошлого года - и только теперь созрело продолжение...
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ПРОЛОГ
«Дэйли Мэйл», …янв. 1918 г.
Германские цеппелины снова над Лондоном?
А нас-то уверяли, что Королевский Воздушный Корпус навсегда отвел от нашего любимого острова угрозу варварских ночных налётов цеппелинов! Говорили, что Империя располагает самой многочисленной и наилучшим образом управляемой военной авиацией в мире, клялись, что попытка рейда эскадры из шести цеппелинов, предпринятого в декабре прошлого, 1917-го года, в будто бы был сбит воздушный корабль, на борту которого находился главный воздухоплаватель кайзеррайха капитан Петерь Штрассер) есть последняя авантюра тевтонцев, близкая к отчаянию, и ни на что подобное они более не решатся?
Что ж, вчера мы, вместе со всеми лондонцами имели удовольствие наблюдать, чего стоят заверения наших военных, даже если они даются в стенах Вестминстерского дворца! Германский – а чей же, позвольте спросить, ещё? – цеппелин появился над столицей посреди бела дня, на огромной высоте.
По внезапно появившемуся ниоткуда воздушному судну было произведено до полусотни выстрелов из зенитных орудий – к сожалению, не причинившие тому никаких видимых повреждений. Поднятые на перехват четыре «Сопвича» назад не вернулись (в буквальном смысле – нашим репортёрам удалось выяснить, что аэропланы не сели на своём (или каком-то ещё) аэродроме, никто не видел их падения, а обломки до сих пор ищут); по непонятным причинам тевтонцы не стали бомбить Лондон, а удалились в сторону Дувра, где и были замечены спустя некоторое время.
Особенно наблюдатели отмечают необычайно высокую скорость, с которой перемещалось германское воздушное судно, лёгкость, с которой оно набирало высоту, а так же вызывающую, нетипичную для этого класса военных летательных аппаратов окраску – ярко-алую, благодаря чему он и был замечен всеми, наверное, без исключения, жителями Лондона.
Мы обратились за разъяснениями к нескольким отставным военным, признанным знатокам войны в воздухе; они, хоть и пожелали остаться неназванными, тем не менее, выразили все уверенность, что мы стали свидетелями разведывательного полёта, совершённого цеппелином принципиально новой конструкции, появление которых у тевтонов увы, проспала наша славная разведка. И теперь мы вместе с остальными верноподданными короны вправе задать вопрос: ждать ли нам в ближайшем будущем возобновления кошмара ночных налётов, от которых, судя по увиденному нами вчера, уже не будет никакой защиты?»
«Жиль, дружище! С тяжким сердцем сообщаю тебе, что наш друг и боевой товарищ, командир Четвёртой майор Бомбардировочной авиагруппы майор Пьер Роккар погиб сегодня в налёте на германскую тяжёлую батарею близ городка Сен-Дье-де Вож, что в Вогезах. Городок сам по себе ничтожный, к тому же за три года войны от него мало что осталось; однако начальству, как всегда, виднее, и зимним утром бедняга Пьер поднял в воздух наши «Сопвичи». Ты, вероятно, в курсе, что мы получили эти двухместные птички недавно, и уж точно куда позже, чем хотелось бы. Начальство тянуло с ними почти полгода, а когда всё-таки расщедрилась, то выяснилось, что эти машины, хоть и изготовлены в la Belle France по британским образцам, а всё же изрядно не дотягивают до своих прототипов. Но нам выбирать не приходится – и не такому обрадуешься, пролетам три года на таком хламе, как «Вуазен»…
Надо отметить, что парни шестьдесят пятой истребительной эскадрильи на своих «Кодронах» хорошенько расчистили нам путь (и сами потеряли при этом двух отличных пилотов), а потому особого противодействия истребителей мы не ожидали – разве что, нарвёмся на огонь противоаэропланных пушек, прикрывающих батарею, но это уж неизбежное зло.
Спросишь, почему нас послали на задание днём, а не ночью? Ночью мы уже летали, и даже не один раз – но чёртовы боши так замаскировали свои десятисантиметровые мортиры, что их и днём-то не очень отыщешь – что уж говорить о зимней ночи, когда на горные перевалы (за таким батарея как раз и пряталась) опускается туман? Только газолин зря пожжёшь, да бомбы раскидаешь, хотя с тех пор, как в войну вступили, наконец, американцы, и того и другого у нас хватает.
Но я отвлёкся – нам, старым ворчунам, только дай побрюзжать, и недаром на борту моего «Сопвича» нарисована медвежья шапка наполеоновского гренадера. В-общем, взлетели мы, имея под крыльями по сто пятьдесят килограммов бомб. А что? Расстояние небольшое, воздушного боя не ожидается, эскапад со штурмовками на бреющем тоже – отчего бы не взять лишние полсотни кэгэ подарочков для бошей? И как ведь хорошо всё шло - Сен-Дье-де Вож прошли на высоте полторы тысячи метров, воздух чист, спасибо сорвиголовам из шестьдесят пятой, видимость - насколько глаз хватает, что зимой случается прямо скажем, не каждый день.
Я увидел его издали – крошечное красное пятнышко, идущее пересекающимся курсом метров на тысячу выше. Ты, полагаю, можешь догадаться, о чём я подумал: кто-то из «воздушного цирка» барона Рихтгофена, невесть откуда взявшегося на нашем участке фронта (ещё вчера о чём-то подобном ни слуху, ни духу, а ты знаешь, как быстро разносятся подобные сведения!). В общем, я стал махать шлемом, пытаясь обратить внимание наших на неожиданную угрозу – и махал, пока не сообразил, что что-то тут не так.
Во-первых, пятнышко было одно, а эти, из Jagdgeschwader-I, как известно, меньше, чем эскадрильей летают редко. Во-вторых, оно быстро росло, приближалось – и уже очень скоро стало ясно, что никакой это не истребитель, а дирижабль очень необычной, можно сказать, невиданной конструкции. Честное слово, лучше бы оказался истребитель – хотя бы и самого Рихтгофена…
Прежде всего, эта штука, оказалась здоровенной – может, и поменьше германских цеппелинов, но уж точно не уступающая размерами самому крупному из наблюдательных аэростатов или, скажем, британских «блимпов» - ну, знаешь, тех, двухместных, у которых вместо гондолы висит фюзеляж от самолёта с мотором? Только этот не был похож ни на блимп, ни на баллон – скорее на несуразно огромного жука-плывунца, только ярко-алого цвета. Когда он какое-то время шёл прямо на меня, я обратил внимание что «анфас» эта штука в точности, как плывунец – формой похож на двояковыпуклую линзу, и даже, вроде, лапки-вёсла имеются, с чем-то похожим на полупрозрачные красные перепонки. Не подумай, Жиль, я вовсе не был пьян, в полёт – ни-ни (вот потом, дело другое, а как же!), и если эта штука мне померещилась – то вместе с десятком других парней из нашей эскадрильи, которые вместе со мной рассматривали приближающуюся каракатицу, не очень-то веря своим глазам.
Потому, наверное, мы не сразу начали стрелять – а когда начали, было уже поздно. То «плывунца» оставалось метров сто, и майор Роккар, очнувшийся, как и полагается, командиру, первым, развернул свой «Сопвич» в его сторону, намереваясь открыть огонь из синхронных пулемётов. Его манёвр повторил д Санлис – помнишь, улыбчивый такой, родом из Орлеана? Остальные продолжали лететь по прямой, как и было договорено в случае появления неприятельских истребителей: Роккар со своим ведомым поворачивает навстречу неприятелю, чтобы помешать их атаке, остальные же смыкают строй и все вместе отбиваются из шкворневых пулемётов. Помню, меня поразило, с какой скоростью летит эта алая штука – ненамного медленнее нас, а ведь это, по всем признакам, дирижабль, а не самолёт…
Роккар открыл огонь метров со ста, и «»плывунец», получив несколько очередей прямо в морду, отвернул - слишком шустро для аэростата, а напоследок выпустил навстречу Роккару и Санлису струи какой-то не то пыли, не то газа. Я был боковым зрением заметил, как оба «Сопвича», пытаясь увернуться от этого «выстрела» кинулись в разные стороны, но не успели, зацепили кровавое облачко – Санлис плоскостью, а майор влетел в него целиком.
Честно говоря, я не очень-то за него испугался – решил, что это какой-то ядовитый газ, ну а в воздухе, на большой скорости это не слишком-то опасно, особенно когда сидишь позади перемалывающего воздух пропеллера. И не поверил своим глазам, когда увидел, что «Сопвич» Роккара, устремился к земле – и не просто так устремился, он словно истаивал в падении этим самым кроваво-красным то ли газом, то ли пылью. Высота, как я уже писал, у нас была приличная, около двух километров – и, честное слово, не вру, Жиль, он так и не долетел до земли, растаял в воздухе подобно комете, которые, как уверяют астрономы, истаивают, оказавшись поблизости от солнца, превращаясь в собственные газовые хвосты…
Я забыл и о пулемёте, и о «плывунце», а когда оторвал, наконец взгляд от алого пятна над самой землёй, что осталось от самолёта и двух живых людей – он был уже далеко. «Сопвич» Санлиса к моему удивлению летел, и довольно ровно – но за правой плоскостью его тянулся всё тот же кровавый шлейф, разве что пожиже, да и сами крылья истаивали на глазах. Помню, я подумал, что будет, когда страшное «нечто», пожирающее аппарат на лету, доберётся до фюзеляжа и пилотов – но нет, машина раньше потеряла управление, опрокинулась и закувыркалась вниз, разбившись несколькими секундами позже посреди какого-то выгона.
Батарею мы разбомбили, Жиль – и можешь себе представить, какими глазами глядели на нас те, кому мы пересказывали эту жуткую историю. Я лично проделал это всего один раз, а потом зарёкся – так ведь и в дом скорби недолго угодить, а меня туда совсем не тянет…
А кроваво-красный плывунец снится мне с тех пор каждую ночь. Он – и алый шлейф, тянущийся за самолётом нашего с тобой друга и командира майора Роккара. Хвала Святой Деве, что у него не было ни жены, ни детей, ни родителей – и мне на правах его преемника не придётся описывать его жуткую гибель. Ты ведь знаешь меня, жиль, солгать в таком письме я не смогу – лучше уж, и правда, в бедлам…»
… января 1918, Эльзас, Бувельёр.
Приписка:
Мой капитан! С тяжёлым сердцем
Ставлю вас в известность, что ваш друг и сослуживец капитан Анри де Россиньяк вчера, … января 1918 покончил с собой, выстрелив себе в висок. Согласно заключению старшего медика при штабе 4-й Бомбардировочной авиагруппы, капитан де Россиньяк уже несколько дней находился в состоянии умоисступления. С уважением, су-лейтенант Поль Макрон, адъютант 4-й Бомбардировочной авиагруппы.»