фрагмент пятой главы из книги "Бронте"
Количество прихожан у господина Бронте неуклонно росло, даже не смотря на высокую смертность среди населения Хауорта, а самочувствие его уже давно было не блестящим, и он вынужден прибегнуть к помощи викария. Молодой человек, Уильям Уэйтмен общительный и обходительный стал частым посетителем пастората. Иногда он приводил с собой друзей или соседей, он веселил, а порой и нарушал покой членов семейства. Один из многочисленных гостей, побывавших в пасторате, ирландец, недавно окончивший университет в Дублине, а ныне помощник священника был совершенно очарован Шарлоттой. Она не чувствовала скованности в присутствии остроумного, весёлого и страстного говоруна, который быстро освоился в чужом доме и непринуждённо разговаривала с ним и смеялась над его шутками. В конце вечера он перешёл на ирландскую лесть, которая не вызывала восторга у Шарлотты, и она потеряла к нему интерес.
Через несколько дней от него пришло письмо, адресованное Шарлотте, в котором ирландец пылким слогом просил её руки. Но девушку столь скоропалительное предложение только удивило и насмешило и, увы, ответным чувством её сердце не пылало. Кроме того, она давно, ещё с двенадцати лет готова к тому, что обречена остаться старой девой. Она была уверена, что её уважение к нему продлится не долго и убеждена, что связать себя супружескими узами стоит лишь тогда, когда уважение к мужчине никогда не иссякнет. Столь достойное чувство может породить любовь, возможно, что она не будет пылкой, не беда. Страстная любовь часто бывает безответной. А, если и возбуждает ответное чувство, то длится оно не долго, как правило, заканчивается с медовым месяцем. А потом, быть может, последует даже отвращение или безразличие к предмету своей бывшей страсти. А уж, какое несчастье жить с человеком, чьё присутствие тебя нисколько не волнует или неприятно! Такой вывод сделала Шарлотта, наблюдая жизнь семейных пар. И сомневалась, что сама станет рабой своих чувств и когда-нибудь выйдет замуж.
Викарий Уильям Уэйтмен произвёл впечатление на сестёр. Шарлотте нравилось с ним болтать, Эмили не грустила в его присутствии, изучая молодого человека, а Энн была им очарована. Она частенько подходила к окну, не идёт ли он мимо, а ещё лучше, если направляется к ним. Слушать его готова была бесконечно. И напрасно пытались сёстры убедить её, что о нём не надо думать всерьёз, он любезничает со всеми девушками округи. Но вскоре выяснилось, он помолвлен.
«Дорогой Уильям никогда не будет со мной, и нет никакой надежды на его любовь, - думала Энн, убитая этой новостью. – Как горько, что мы не можем быть вместе. Милый, помоги тебя забыть, я как сумасшедшая не могу перестать думать о тебе. Видеть тебя такое счастье и такая мука, ты с другой… Куда мне убежать от твоих лучистых глаз, от заразительного смеха, от такого родного лика. Как хочется броситься к тебе, прижаться и стоять так вечность. Милый Уильям, как печально, что именно ты приехал в наш пасторат, и какая радость и какая боль любить тебя…»
ЗОВУ
Ох, как я утомилась -
Прилягу на кровать.
Глаза устали плакать,
А сердце - тосковать.
Жизнь очень одинока,
Проходят мимо дни.
Прошу тебя, любимый -
К бедняжке загляни.
О, знал бы ты, как жду я
Тебя день ото дня;
Не отнимай, желанный
Надежду у меня!
Летом Эллен предложила Шарлотте сопровождать её в поездке к морю. Шарлотта с величайшей радостью согласилась. Патрик Бронте и тётка детей задумали на две недели отправиться в Ливерпуль. Планировалось поехать со всеми молодыми Бронте, но Шарлотта тогда должна была отказаться от совместного путешествия с Эллен. Дни проходили, а отправление задерживалось на неопределённый срок. Разного рода семейные и материальные проблемы мешали быстрому осуществлению задуманного. И, когда Шарлотта совсем уж отчаялась и приготовилась расстаться со своей мечтой, она сбылась. В конце сентября подруги отправились на две недели в Истон.
Шарлотта впервые увидела море, она жадно всматривалась в это удивительное и прекрасное творение природы. За несколько дней она успела узреть его разным, то бирюзово-синим, то зеленоватым, то мрачно-тёмным, то пенящимся белыми волнами, то яростно ревущем при сильном ветре, то мягко плещущемся, когда оно спокойно. В поездке девушки познакомились с молодой супружеской четой, милыми и добрыми людьми, которые иногда совершали вместе с ними прогулки в Байтон и Хейвуд. Подруги частенько играли с их малышкой Ханчин. Шарлотта и Эллен навестили миссис Худзон, которая жила почти на пути их следования, недалеко от Берлингтона. Гостья, не теряла время даром, водрузив на нос очки, она рисовал портрет хозяйки. Скоро миниатюра с профилем мадам в кружевном чепце и белой косынке на плечах осталась на память от любезной Шарлотты.
В начале осени Энн перешла на работу в семейство Инэма Блэйк-Хола, близ Мирфилда. Конечно же, ей не хотелось покидать милых её родных, она знала, что снова будет скучать. Но понимала, что должна работать. И ещё ей надо было уехать, чтобы не видеть любимого её Уильяма. Разлука необходима, но как тяжело его покидать...
В ноябре охромевшая Табби покинула пасторат и переехала в свой маленький домик, где ей помогает по хозяйству сестра. Девицы Бронте часто навещают бывшую служанку и надеются, что она вернётся к ним, поэтому и не взяли новую прислугу на постоянную работу. Выпечка хлеба и приготовление еды теперь дело рук Эмили. Уборка комнат – удел Шарлотты, она же взяла на себя глаженье одежды. Но оказалось, что нагреть утюг, чтобы не сжечь бельё не просто. Шарлотте это удалось не сразу, и за испорченные вещи она получила нагоняй от тёти. Наводя порядок в своём небогатом, но родном доме девушкам было намного лучше, чем где-нибудь в чужом шикарном особняке. Они испытывали удовольствие оттого, где они, с кем рядом и оттого, что делают. К тому же они находили время для отражения своего воображения, что для них стало немаловажным.
Шарлотта понимала, рано или поздно придётся поступать на службу, хотя сама мысль о работе гувернанткой для неё ненавистна. Но это неизбежно, поэтому она искала новое место.
Новый Год Бронте встретили вместе кроме Энн, которая продолжала работать. Брануэлл вернулся домой, он несколько месяцев работал гувернёром в Камберленде. Юноша по-прежнему захаживал в «Чёрный Бык», веселя тамошнюю публику. Его не покидала мечта покорить столичное общество. Он себя готовил к прибытию в Лондон. Тщательно изучал карту города и знал все улицы и переулки.
Однажды столичный гость прибыл поздним вечером в «Чёрный Бык», он приехал в Хауорт по делам в лондонское представительство. Как всегда, послали за Патриком Брануэллом, чтобы тот поразил гостя своей эрудицией и умной беседой. Путешественник действительно удивился, что встретил в таком захолустье знатока Лондона и образа жизни столичных жителей. Более того, гость получил от Брануэлла дельный совет, как ему лучше добраться до места назначения в Лондоне, минуя глухие улицы и сократить путь через узкие переулки. В конце их длинной беседы Брануэлл признался, что в столице ему не довелось побывать, чем ещё больше поразил заезжего лондонца.
К живописи Брануэлл несколько охладел. Он загорелся завоевать литературную известность. Часто посылал стихи в журнал города Лидса. Одну из своих поэм он отправил Колриджу, от которого получил не только добрый ответ и похвалу, но и приглашение навестить его. Но на это не было средств. Он ни единожды самостоятельно пытался написать прозаические произведения, но ни одно не закончил, хотя в своих рассказах, написанных простым и ясным языком, изображал персонажей с изяществом портретиста. Для многих завсегдатаев «Чёрного Быка» Патрик Брануэлл особенный, как редкий бриллиант среди обыкновенный камней. Вряд ли кто-нибудь из них подозревал, что этот балагур может быть недоволен тем вниманием, которое ему оказывали в кабачке. Но маленький Хауорт не удовлетворял растущее честолюбие Брануэлла. Ему не хватало масштаба, ему необходим большой столичный город. Внутренняя неудовлетворённость терзала его, непривыкшего отказываться от своих желаний. Ему уже двадцать три года, а Лондон всё ещё недоступен ему и кроме местной популярности он ничего не добился. У Брануэлла росло раздражение, которое ему стало труднее сдерживать, и всё чаще родные замечали в нём резкость и грубость, с которой не знали, как бороться. Ближе к осени Брануэлл устроился клерком в железнодорожную контору в Коуин-Бридж.
«Великий Боже, как нудно исполнять каждый день одно и то же. Надо постараться найти хоть что-то занимательное в этой работе, а то можно взбеситься от скуки. А, что здесь найдёшь интересного? Ежедневное заполнение бумаг и разного рода книг, приходных, расходных. Угля пошло столько-то, мазута столько, дров, и так далее. Прибытие поездов, отправление. Приходиться слушать весь день невыносимые гудки. И так, день изо дня. Неужели я должен вести эту жалкую, бесцветную жизнь? Я же умнее всех служащих конторы вместе взятых, а вынужден прозябать в этой дыре! Ещё смеют делать мне замечания: «Вы невнимательны», «Вы опять пропустили», «У Вас здесь ошибки…» Хочется рисовать, но не этих же сослуживцев, они мне и так надоели. Одна радость, пойти в трактир и всё забыть…»
Творческая натура не переносит однообразной и монотонной работы, поэтому и Брануэллу и сёстрам тягостно выполнять свои обязанности. Девушки терпели сколько могли, особенно Шарлотта и Энн ради брата и отца. Брануэлл в отличии от них не был приучен жертвовать своими желаниями. Его душе нет покоя, но, что нужно делать, чтобы улучшить ситуацию он не знал.
Через несколько месяцев Брануэлл перешёл в контору Манчестерской Железной дороги.
Эмили с упоение продолжала писать хроники Гондала. Энн осенью перешла работать в семью Робинсона Торна Грина, живших близ Йорка и увидела, к своему удовольствию знаменитый Йорский собор.
Шарлотта было нашла место гувернантки, но при переписке с нанимательницей выяснилось, что той для её детей требовалась учительница музыки и пения, но Шарлотта в этом была не сильна, и сделка не состоялась. Следующая вакансия подвернулась только в марте следующего года в семействе Уайт Аппервуд.
Шарлотта ещё зимой начала писать рассказ в духе романов Ричардсона. Побуждаемая сомнениями в своём творчестве и желанием проконсультироваться у знатока, девушка послала неоконченную повесть Вордсворту, подписавшись псевдонимом и скрыв пол автора. Именитый поэт подверг критике её творение, не проявив интереса кто был автором, мужчина или женщина, что весьма уязвило самолюбие Шарлотты.
Отец и мать шестилетнего мальчугана и восьмилетней дочурки отнеслись к Шарлотте приветливее и дружелюбнее прежних её хозяев. Дети были тоже избалованны, но управляемы. Слуги в доме проявили к ней уважение. Несмотря на то, что Шарлотта скучала по своим родным и подругам и то, что у неё практически не оставалось времени на досуг, новая хозяйка тоже завалила её шитьём, всё же она была довольна местом. Родители её воспитанников были так любезны, что написали письмо Патрику Бронте, в котором просили навестить дочь и разрешили Эллен посещать подругу. Когда хозяева уезжали, Шарлотта оставалась за гувернантку и за домоуправительницу.
В июле Шарлотту отпустили на недельку домой по её просьбе, так как ей не терпелось повидать Энн, приехавшую на каникулы. Старшая сестра опасалась за здоровье самой младшей. Шарлотта всё больше укреплялась уверенностью, что им, трём сёстрам надо открыть свою недорогую школу на шесть – восемь учениц. Она загорелась этой идеей и увлекла сестёр, которые предпочли бы работать вместе, потому что знали и понимали друг друга. «О, как превосходно, - думала Энн, - работать вместе с сёстрами, и не надо было бы жить в семьях напыщенных эгоистов, презирающих тех, кто не имеет ни титула, ни имения, а вынужден трудиться. Возможно, нам доверят воспитание своих чад такие же, как и наш отец священослужители, и их дети не будут столь избалованы и испорчены каких мне довелось узнать. Напроти, они будут наивны и доверчивы. Ах, какое удовольствие обучать таких милых деток. И как замечательно делиться с детьми тем, что сама знаешь и умеешь. Мне думается мы полюбим друг друга, и потом нам будет жаль расставаться. В свободное время, пожалуй, мне придётся заняться своим самообразованием, чтобы ещё больше могла я отдать своим ученицам». «Своя школа – это нам очень подошло бы, - думала Эмили. – Шесть – восемь учениц на трёх воспитательниц это прекрасно. Мы не были бы загружены с утра до ночи, у нас, наверняка осталось бы время на размышления и… Да, но как эту школу организовать? Не знаю даже с чего начать. Думаю, что Шарлотта найдёт выход, тем более эта её идея».
Отец и тётя одобрили предложение Шарлотты и обсуждали с девочками подробности плана. Элизабет Брануэлл предложила помочь деньгами, на что Шарлотта не особо рассчитывала, зная, какая тётя экономная и практичная. Но и она не могла дать большую сумму, а надо ещё найти помещение и мебель. Одним из вариантов месторасположения школы Шарлотта выбрала окрестности Берлингтона, так как там она видела только один пансион для девочек. Шарлотта со всеми, кого знала, советовалась, опасаясь принять поспешное решение и провалить дело. Мисс Вулер медлила с ответом, что беспокоило её бывшую ученицу и коллегу. В конце концов, мисс Вулер написала, что ей не удастся помочь в осуществлении планов Бронте. Делами её школы теперь руководит сестра, а сама она не может предоставить часть помещения, потому что не хочет взять ответственность на себя за здоровье Эмили и Энн.
Размышляя над задуманным предприятием, Шарлотта сделала вывод, что для держателей школы их квалификация учителей низковата, и хорошо бы им самим поучиться французскому языку у тех, кто им владеет от рождения. Новая идея ещё больше укоренилась в голове предприимчивой девушки после того, как Мэри поделилась с Шарлоттой своим впечатлением от Брюсселя, где училась в то время.
Эмили и Энн договорились между собой, что напишут записки в свои дни рождения о впечатлениях и вскроют эти бумаги через четыре года, чтобы сравнить свои планы с тем, что произошло.
Эмили продолжает эпопею Гондала, пишет стихи, которые пока не показывает даже сёстрам.
Вокруг одни надгробья тут
И тени длинные растут.
Под этим дёрном, в глубине
Лежат ОНИ в далеком сне.
Под этим дёрном, подо мной –
Холодный, тёмный их покой.
И память бредит, и опять
Я слёзы не могу сдержать,
Ведь время, смерть, людская боль
На раны вечно сыплют соль.
Запомнить бы хоть половину
Земной тоски, когда я сгину.
Тогда и райской вышине
Не успокоить душу мне…
Записка Эмили, которую можно будет прочитать Энн через четыре года, содержит её поддержку открытию школы и надежды на осуществление этого плана. «Будем ли мы в таком же печальном положении, как сейчас или наши мечты сбудутся?» Эмили мечтает, что спустя четыре года она и сёстры будут довольны своей школой, и радостно встречать гостей, папу, тётю и Брануэлла. Не будет унылых дней, как теперь.
Энн в своей бумаге пишет, что у них в семье произошло за прошедшие годы, и кто из живности перебывал в доме. Считает, что характеры членов семьи изменились мало и в частности она сама, сетует на свои недостатки. «Что будет через четыре года, знает только Провидение. Как будут обстоять дела у нас?
Будет ли существовать Гондал? Что там произойдёт?» Пока же она урывками продолжает писать четвёртый том «Жизнеописания Солалы Вернон».
В сентябре Шарлотта написала длинное письмо тёти, в котором объясняла свои намерения и план. Она хотела поехать вместе с Эмили в Брюссель, где им помогли бы обустроиться Мэри и её родственники. А когда их школа откроется, то и Энн продолжит своё обучение за границей. Шарлотта пишет обстоятельное письмо тёти, потому что только на её материальную помощь может рассчитывать. «…Я не знаю никого в мире к кому бы могла обратиться с подобной просьбой. Вероятно, папа решит, что моя идея дикая и честолюбивая, но кто и когда-либо на свете поднимался без амбиций? Когда он оставил Ирландию, чтобы поехать в Кембридж поступать в университет, то был столь же честолюбив, как я сейчас. Я хочу, чтобы мы все преуспели. Я знаю, что мы имеем таланты, и я хочу, чтобы они были реализованы. Я обращаюсь к Вам, тётя, помогите нам. Я надеюсь, что Вы не откажите. Я знаю, если Вы согласитесь, то будьте уверены, что моя просьба не станет ошибкой, и Вы никогда не раскаетесь за свою доброту».
Конечно же, Элизабет Брануэлл рассказала о просьбе Шарлотты отцу, а вернее, она прочитала ему письмо. Отец естественно хотел для детей блага, и, само собой, не мог быть против их учёбы. Но так далеко никто из них никогда не уезжал, отпускать страшновато, ведь им предстоит проделать такой длинный путь, приехать в чужую страну. Смелой идеей Шарлотты он был доволен и гордился детьми, которые настойчиво и терпеливо преодолевают препятствия. К сожалению, сам он мало, чем мог помочь, его вклада в это дело явно не хватало, но на свояченицу он не считал нужным давить, она должна была сама решить. Элизабет Брануэлл, очень бережливая, и всегда старалась использовать свои деньги с выгодой, но племянницам отказать не могла. Она была уверена, что девочки зря не потратят и цента в отличии от их брата, хотя он был её любимчиком вместе с Энн.
Получив одобрительный ответ от тёти, Шарлотта решила оставить службу после окончания семестра, срок которого истекал перед Рождеством. Все надеялись на праздник собраться дома. Брануэлл, проработавший клерком на Манчестерской Железной дороге в Лидсе пять месяцев ожидал короткий отпуск. Энн хотела покинуть семейство, где работала на время отъезда сестёр, чтобы присматривать за пожилыми обитателями пастората.
Баптист Ноэль и другие священнослужители советовали Бронте поехать учиться на север Франции в Лилль, там была относительно недорогая школа. Уже планировалась их поездка на конец января в сопровождении француженки, гостившей в Лондоне. Но Шарлотте хотелось в Брюссель, она неустанно писала письма, утрясая дела. В конце концов, поездка в Лилль не состоялась, сёстры отправились в Брюссель.
Знакомый Патрика Бронте, тоже пастор, который жил в нескольких милях от Хауорта попросил своего брата, священника британского посольства в Бельгии узнать о школе, где могли бы учиться дочери его коллеги. По совету одной почтенной леди, которая отзывалась очень похвально о пансионе мадам Эжер, где училась её внучка, мистер Дженкинс счёл, что именно эта школа подходит для Бронте.
Отец сопровождал дочерей. Прибыли они в Лондон утомлённые дорогой. Пасмурный день окрасил всё в серые тона. Контуры зданий потонули в вязком тумане. Бронте остановились в старой таверне, а утром отправились дальше. По прибытии в Брюссель они переночевали в доме мистера Дженкинса. На следующий день Патрик Бронте, скрывая своё огорчение неизбежным расставанием, попрощался с дочерьми и тронулся в обратный путь, а они поступили в распоряжении четы Эжер.
Далёкий континент, Старый Свет, как это было недосягаемо. Теперь они будут ходить по улицам старинного города, расположенного в сердце Европы, как говорят бельгийцы, почти в центре Бельгии, которая пережила бурную многовековую историю, где были экономический расцвет и политическая зависимость, революции и долгожданная независимость.
Школа была большая, и учились в основном бельгийки. Они настороженно встретили новых пансионерок, которые им показались испуганными и дикими. Весёлые и беззаботные девочки недоумевали, рассматривая их платья.
- Как уродливо выглядят эти англичанки.
- Эти пышные рукава «gigot» так нелепы, - показывали на Эмили, добавляя с лёгким раздражением. – Такие носила моя мама в молодости.
- А у меня бабушка. Как можно пренебрегать модой!
- У другой - «mameluke» , это куда ни шло, но всё же не «виктория» .
- Ну, разве можно теперь такие вертикальные складки на всю длину юбки?!
- Ах, неужели в Англии так отстали и не знают, что сейчас в моде на юбках наклонные складки, волны и воланы.
Ни Шарлотту, ни Эмили не тянуло приобщиться к беседам и играм остальных. Их цель учиться, а на душе у них тоскливо до слёз, хочется домой к привычным для них стенам и ландшафту, к родным и понятным людям. А здесь все чужие и всё чуждо. Но им надо терпеть, им надо совершенствоваться в познании.
Глава школы мадам Эжер, преподавателями были кроме мистера Эжера ещё три женщины – две старые девы, мадемуазель Бланш и мадемуазель Софи, и талантливая и оригинальная мадемуазель Мэри, которую ненавидели все воспитанницы, за исключением сестёр Бронте, за её бесцеремонные манеры. Ученицы изучали французский и немецкий, а также литературу, которая входила в курс изучения языка, грамматику и правописание, пение, музыку, арифметику и рисунок. Эмили знала французский хуже Шарлотты, но была более осведомлена в музыке. Сёстры упорно занимались, чтобы догнать друг друга, а также других девочек, у которых подготовка была лучше, чем у них. Время, занятое уроками, домашним заданием летело быстро. Сёстрам нравился сам процесс учёбы, которому предавались с удовольствием, ведь они узнавали столько нового.
В апреле Шарлотта скромно и тихо отметила свой двадцать шестой день рождения. Ей, в общем, взрослой девушке или, как она выражалась в «зрелом возрасте», бывшей воспитательнице нисколько не стыдно вновь стать ученицей. Она постигала новый материал с упоением, но не всегда блестяще, иногда её переводами был недоволен мистер Эжер, профессор риторики, очень строгий и требовательный. По его мнению Эмили талантливее старшей сестры.
Он применил к сёстрам другой метод обучения, который заключался в том, что он читал им отрывки из шедевров наиболее знаменитых французских авторов, затем по частям анализировал их с ними вместе, указывая в чём тот или иной автор выразился прекрасно и, где его промахи. Мистер Эжер считал сестёр Бронте очень способными ученицами, интеллектуально развитыми, но которым нужно отполировать стиль изложения своих мыслей.
- У Эмили редкий для женщины дар – логическое мышление и способность к аргументации, - говорил мистер Эжер своей жене. Они иногда по вечерам обсуждали планы обучения, исходя из способностей учениц. – Но ей вредит её же упрямая неуступчивость желаниям, тогда её рассуждения походят на тупость. И, когда Эмили более заинтересована в своей правоте тогда она настойчивее. По-моему, она может придать новое видение и объяснение старым знаниям. Это удивительное качество. У неё есть сила и воля, чтобы осуществить свои желания, преграды её не останавливают. У Эмили поразительное воображение, уверен, что она смогла бы написать рассказ, где сцены и характеры были бы настолько ярки, и изображение их было бы так образно и мощно, что читатели попали бы в плен её произведения, независимо от того согласны они или нет с правдой содержания. Оно властно поселилось бы в умах тех, кто его прочёл. По сравнению с бескорыстной Шарлоттой Эмили более требовательна и, можно сказать эгоцентрична. Знаешь, дорогая, у меня сложилось впечатление, что Шарлотта, стараясь сделать всё, что от неё зависит, чтобы младшая сестра была довольна, попала под её власть. И, возможно не сознаёт, что та в какой-то мере её тиранит.
- Пожалуй, дорогой, - ответила мадам Эжер. – Шарлотта напоминает мне чересчур любящую и заботливую мамашу, которой помыкает её капризное чадо. Хотя надо признать Эмили очень способная. Помните, когда вы неоднократно предлагали ряд тем, чтобы девушки самостоятельно написали эссе, Эмили чаще выбирала персонажей или сцены из Ветхого Завета. Похоже, что великолепие и широта его рассказов оказывали на неё глубокое впечатление. Её комментарий в начале написан простым языком, а затем её воображение дорисовывает то, о чём сказано не было и лишается правдоподобия, но чрезвычайно интересен, детализирован и образен. А Шарлотта превосходит других в анализе характеров политических и религиозных деятелей.
- Да, да. Когда я читал отрывки, где высказывалось разное мнение о выбранном мною герое, собрать различные элементы, составляющие истинные черты характера и причины, побудившие к определённым действиям, и объединить их в единое целое лучше всего удаётся старшей Бронте.
Сёстры были поглощены учёбой, трудной умственной работой и находили в ней удовольствие. Но им, протестанткам до мозга костей всё же было не совсем уютно среди католичек. Они везде держались вместе, на уроках или прогулках по саду. Когда к ним обращались, то за двоих мягко отвечала тихая Шарлотта, а Эмили возвышающаяся над старшей сестрой обычно отмалчивалась. В этой красивой стране, где господствует Римско-Католическая Церковь они, конечно, скучали по дому, и их огорчала неприязнь бельгийцев к англичанам.
Часто по выходным Бронте навещали Мэри, её сестру Марту и их кузенов, которые жили в Брюсселе. С ними сёстры совершали прогулки по Нижнему городу, его старинным мостовым и кварталам вокруг большой площади Гранд-плас, где располагалась красивейшая готическая ратуша с удивительной колокольней. Это изумительное каменное творение мастеров пятнадцатого века, она взмыла высоко в высь и казалась узорчатой и хрупкой. Любовались зданием Королевского дома, построенного в шестнадцатом столетии; ходили по улицам мимо гильдийских домов семнадцатого – восемнадцатого веков; восхищались прекраснейшим готическим собором Сен-Мишель-э-Гюдюль, который создавался несколькими поколениями зодчих с 1226 по 1490 год. Бывали они в Верхнем городе, где прогуливались по площади Плас-де-Мартир в стиле классицизма, сформировавшейся в восемнадцатом столетии, не раз видели величественные Королевский дворец и парламент. Заходили в соборы, где наблюдали непривычный для них католический обряд богослужения. Посещали музеи, где висели знаменитые картины фламандских живописцев.
Сёстры намеревались пробыть в школе полгода, до окончания этого срока супруги Эжер вызвали их в свой рабочий кабинет.
- Девушки, ваши успехи за столь краткий срок учёбы заслуживают высокого одобрения, и мы предлагаем вам, продолжить своё обучение, ещё год, и вы станете высоквалифицированными преподавателями, - сказала им мадам Эжер.
Шарлотта взглянула на Эмили, поняла многое, потому что у неё было похожее состояние. Предложение заманчиво, но они давно не были дома, так хочется повидать всех: папу и Энн, Брануэла и тётю, старушку Табби и Эллен. А оплата, нельзя же бесконечно злоупотреблять добротой тёти и снова просить у неё денег. Опасаясь, что молчание сочтут за неучтивость, Шарлотта ответила.
- Мы очень благодарны вам за те знания, которые мы получили и, конечно же, с удовольствием согласились бы на столь любезное предложение, но вам известны наши доходы, и мы вряд ли сможем оплатить занятия.
- Вы могли бы их заработать, - предложил господин Эжер. – Поясняю: с младшими ученицами Шарлотта вполне может справиться в роли учительницы французского языка, а Эмили поделиться с ними своими способностями в музыке, а также поможет им освоить технику рисунка.
Шарлотта попросила немного времени, чтобы подумать, на самом же деле она готова была ответить сразу, но надо узнать мнение Эмили. Та с меньшим желанием, но всё же согласилась, признала, что Шарлотта права, упускать такой удачный случай нельзя.
Но осенью им предстояло пережить печальные времена. Умерла Марта, которую Бронте знали, как весёлую и озорную девушку и не подозревали об её болезни. Мэри ухаживала за ней с материнской нежностью, но тщетно. А в начале октября пришло известие из дома, тётя тяжело больна. Сёстры решили, немедля возвращаться в Хауорт, даже окончательно, не решив вернуться ли они в пансион или нет. Утром в день отъезда пришло второе письмо от отца, он сообщал, что Элизабетт Брануэлл умерла. Девушки, опечаленные этой вестью, отправились в дорогу, сокрушаясь, что их родной тёти больше нет и, что им не удалось с ней проститься.
Пасмурная, холодная и сырая погода на обратном пути усугубляла их печаль. Дома они застали отца и Энн, те сидели за обеденным столом с унылым видом. Их грустные лица оживились, когда увидели Шарлотту и Эмили. Вместе всплакнули, помянули тётю. Она прожила с ними почти двадцать лет, и они не предполагали насколько привязались к ней и как теперь им не хватает этой строгой и чопорной дамы, которая научила девочек вести домашнее хозяйство. Благодаря ей они умели шить платья, вязать, вышивать и стряпать. Она приучила их к порядку, аккуратности, чистоплотности и самодисциплине. То, что у них ни один час, ни одна минута не пропадали даром, и они многое успевали, несмотря на свои слабые силы, была заслуга тёти, потому что они много лет следовали расписанию дня, где каждому из них в определённое время надлежало чем-то заниматься.
Супруги Эжер огорчились внезапному отъезду сестёр Бронте и, желая их возвращения в качестве преподавателей, написали пространное письмо Патрику Бронте, в котором благодарили за воспитание столь одарённых дочерей, рассказывали, как они успешно проявили себя и просили отпустить в пансион, чтобы продолжить обучение и преподавать самим.
Шарлотта долго не раздумывала и пожелала снова ехать в Брюссель. Эмили решила остаться. На Рождество все дети были дома. Сёстры частенько совершали прогулки по заснеженным торфяникам или ходили в Кейли, чтобы изучать книги в библиотеке, поступившие за время их отсутствия. Отцу, Энн, брату и Табби они рассказывали о Брюсселе и бельгийцах, в частности об их пристрастии к внешнему этикету, в котором они превзошли англичан.
Брануэлл продолжал балагурить и частенько был под хмельком. Сёстрам уже начали говорить их знакомые о не совсем достойном поведении сына пастора, но, ослеплённые талантами Брануэлла домашние считали его по-прежнему будущей гордостью семьи, а его недостатки, по их мнению, следствие сильной натуры, в которой они неизбежны.
Тётя Элизабет оставила своё небольшое состояние племянницам, трём сёстрам Бронте, вопреки их ожиданию и четвёртой, жившей в Корнуэлле. Своему любимцу Брануэллу денег она не завещала. Раньше других в семье Бронте мисс Элизабет поняла, что Брануэлл не может уже справиться со своими слабостями. Она не верила, что сумма, которую могла бы ему выделить поможет юноше достичь успеха, а была убеждена – он и её прогуляет. Так лучше уж отдать деньги племянницам, они такие труженницы. Свои вещи тётя распределила между детьми Бронте, учитывая их склонности и их отношение к этим предметам. Энн получила часы «со всеми принадлежностями», Эмили – веер из слоновой кости и рабочую шкатулку с фарфоровой крышкой, Брануэллу оставила японский несессер, а Шарлотте – индийскую рабочую шкатулку.
Каждая сестра получила небольшую сумму наследства, и они теперь обсуждали будущие планы перестройки пастората для обустройства его под школу. Но Шарлотте пора собираться в дорогу, а Энн возвращаться в семейство Робинсонов. Вместе с ней отправился и Брануэлл, который должен был стать гувернёром у сыновей. Младшая Бронте скорбела, осенью умер её любимый, Уильям Уэйтмен, которого она не могла забыть.
Когда-то тяжело было узнать, что Уильям не будет с ней, и нет никакой надежды. Некогда тягостно было примириться с тем, что она не увидит и не услышит его, может быть несколько месяцев. Но теперь уже никогда ей не смотреть в его ясные весёлые глаза, никогджа не услышать его неповторимого завораживающего голоса. Как невыносимо горестно сознавать, что его нет! Как в душе пусто и больно!
ВОСПОМИНАНИЕ
Да, ты ушел! И нет теперь
Улыбки, солнечной такой.
Войду я в церковь через дверь,
Пройду по полу над тобой
И буду думать в тишине,
Что под плитой укрыто здесь
То сердце, что дороже мне,
Чем этот мир прекрасный весь.
И пусть тебя не вижу я,
Но помню все твои черты.
Пусть прекратилась жизнь твоя,
Но след во мне оставил ты.
Я рада, что твоя душа
Соединилась с Богом вновь -
Она как ангел хороша
И помнит про мою любовь.
Чета Робинсонов была достаточно богата, но глава семьи тяжело болел и практически всё время лежал в своей комнате. Его жена, довольно эффектная особа, прожила свои четыре десятка лет в довольстве и неге. Она выглядела значительно моложе своих лет и тщательно следила за внешностью и фигурой. Ей нравилось развлекаться, но опасаясь пересудов, вынуждена проводить почти всё время в усадьбе, где скучала. Она была полна сил и энергии, когда увидела Брануэлла.
Миссис Робинсон нашла себе развлечение. Какая теперь скука?! Теперь её и следа нет! В доме красивый молодой человек, которого забавно слушать, а сыновья, так те внимают ему, чуть ли не открыв рот. Гуляя по саду с детьми или сидя в гостиной, она замечала, что ей приятно общество гувернёра, который везде сопровождал сыновей. Когда дети играли, а Энн следила за ними, Брануэлл обычно беседовал с хозяйкой, которая всегда предлагала ему тему разговора. Слушая его и смотря в его жёлто-карие выразительные глаза, она забывала о присутствующих.
Ей хотелось погладить его красивый высокий лоб и шелковистые волосы, цвета речного песка, приникнуть к его щеке, пышущей здоровьем и молодостью, прильнуть к его манящим устам. И она постепенно стала устраивать так, что они чаще оставались наедине. Тон её стал мягче, нежнее, она спрашивала об его семье, просила рассказывать подробнее. Лицо миссис Робинсон при этом выражало такое сострадание, что вызывало умиление и восторг душевными качествами хозяйки у неопытного юноши. Брануэллу шёл двадцать шестой год, но рядом со светской дамой он был, как младенец.
- Вы так много страдали, юноша, - проникновенно говорила миссис Робинсон. - Рано потеряли мать и были лишены материнской любви и ласки. Разрешите мне заботиться о Вас, позвольте мне стать Вашим другом. Могу ли я просить поделиться со мной Вашими мечтами и желаниями, а я Вам поведаю свои. Наши откровения будут нашим общим секретом, Вы согласны?
- Миссис, доброта Ваша не знает границ! Я преклоняюсь перед Вами!
Проходили дни, недели, участливая дама слушала излияния Брануэлла, неизменно выказывая ему сочувствие и порицая существующих и воображаемых недругов. По мере того, как росла их тайная дружба, она всё больше демонстрировала ему свою заботу, даже проверяла его комнату, удобно ли ему в ней.
Брануэлл неустанно восхищался своей хозяйкой и считал, что такое отношение — это заслуга его самого. Она с ним так обращается, потому что он заслуживает. Наконец он встретил человека, который его оценил и, что это женщина приятнее вдвойне.
«Как соблазнителен гувернёр и как доверчив!.. Хотя и умный, но глупыш. Боже, он так пригож, что я еле сдерживаю себя. А, может уже пора? Слуги, проныры заметят… Важно ли это? Не упускать же такой случай! Я у себя дома! Я хозяйка!.. И не виновата, что природа требует... Не хочу и не могу больше терпеть эту монашескую жизнь! Не желаю хоронить себя заживо!»
Однажды она ему сказала, чтобы он к ней зашёл, после того, как мальчики лягут спать.
- Мне прислали новую книгу стихов Вордсворда, я знаю, это Ваш любимый поэт. Я хочу, чтобы Вы мне почитали на ночь.
На круглом столике стоял подсвечник с тремя свечами, освещая книгу, которую с воодушевлением читал Брануэлл. Остальная часть комнаты тонула в полумраке, там расхаживала миссис Робинсон, бросая жадные взгляды на чтеца. По прочтении стихотворения они беседовали, комментируя содержание, манеру изложения, увиденные образы. В основном говорил Брануэлл, а хозяйка ему усердно поддакивала и соглашалась, подчёркивая проницательность и ум юноши. И, вот, когда он увлечённый делился с ней своим мнением, она, как бы случайно задела книгу, и та упала к её ногам.
- О, простите мою неловкость, - сказала она и попыталась поднять её, хотя знала, что этого делать не следует.
Брануэлл поспешил опередить её. Они чуть не столкнулись и она, глядя прямо ему в глаза, произнесла:
- Вы так учтивы, словно выросли среди высшего света и так тонко чувствуете поэзию! Я ещё не встречала столь умного молодого человека. В Ваши лета столько знать и перечувствовать! А, любовь? Вам знакома любовь?
Брануэлл не успел ответить. Миссис Робинсон положила ему на плечи руки и поцеловала. Гувернёр опешил, он помнил своё положение в чужом доме. И, как бы он не восторгался хозяйкой, как бы не восхищался, но страсти к ней не питал. Его чувства ограничивались уважением её бесконечной доброты к нему. Слова, которые она шептала обволакивали его, словно дурман.
- Я хочу, чтобы Вы полюбили меня. Я Вас уже люблю…
Растерянность сковала волю. Смелые руки хозяйки приводили его в трепет и возбуждение. В разные стороны полетели сюртук и галстук, вслед за ними части туалета мадам. Страстные поцелуи и объятия неистовой женщины вывели его из столбняка…
Лёжа у себя в комнате он улыбался и думал о ней. «Как славно она пахнет ландышами, пьянящий аромат! Откуда в эту пору ландыши?! Ах, я… ну, конечно же, духи!.. Нет, она фея и попросила Месяц Май одолжить ей цветов раньше срока. Сделала нектар и искупалась в нём, поэтому её кожа и пахнет ландышами… Ах, как мне хорошо! Я не помню, чтобы был так доволен. Она принесла мне счастье! Миссис Робинсон само совершенство! И такая знатная и красивая дама меня любит! У неё дети, а она всё ещё красива. Муж совсем, как развалина, она, верно с ним несчастлива, а терпит. Какая женщина!»
Постепенно Брануэлл попал полностью под её власть и души в ней не чаял. Их встречи были, разумеется, тайными. Но блеск любви в глазах брата заметила Энн, знакомая с этой сладкой и горькой болезнью души. Но образумить ослеплённого любовью юношу ей не удалось.
* * *
В пасторат вернулась Табби, ей помогает Хана, молоденькая жительница Хауорта.
Заканчивался январь, и Шарлотта собралась в дорогу. В пятницу она с нежностью попрощалась с семейством и старой служанкой и в первом часу дня покинула Хауорт. Ей было грустно, предстояло проделать весь путь в одиночку. Из Лидса она отправилась на поезде, но случилась поломка, которая задержала его прибытие на несколько часов, и вместо того, чтобы приехать днём, она вышла на перон Лондонского вокзала около десяти вечера. Первоначально она намеревалась остановиться в той же гостинице, что и в прошлый раз, которая располагалась недалеко от пристани и надеялась полюбоваться столичными достопримечательностями. Но в столь поздний час бродить одинокой девушке по понятиям Йоркшира считалось непристойно, поэтому она наняла кэп и направилась прямо к Лондонскому причалу. Здесь Шарлотта попросила лодочника отвести её на пароход, который отправлялся утром на континент.
Ночной мрак поглотил округу. Темноватые клочья облаков скользили по угольному небосводу, иногда обнажая его мерцающее чрево. Вода походила на расплавленную смолу, её плещущуюся поверхность рассекал переливчато-серебристый след нарастающей луны. Шарлотта ощущала себя одиноким странником в неизведанном, таинственном и пугающем мире.
Лодка подплыла к чёрному корпусу корабля.
- Разрешите мне подняться на палубу, - попросила она дежуривших на вахте.
- Уже ночь, мисс, а пассажиров мы примем только завтра утром. Не оставлять же Вас здесь на ночь.
- Именно этого я и прошу.
- Никто из пассажиров не должен спать на борту, мисс!
Шарлотта оглянулась. Глухой шум, доносящийся с лондонских улиц, которые светились бесчисленными огоньками, внушал ей какие-то смутные опасения. Там, в могущественном сердце страны, как она называла столицу, не было никого, кто бы мог её приютить. Отчаяние придало ей смелости. Она поднялась с лавки и стоя в качающейся лодке произнесла:
- Я могу поговорить с тем, кто имеет власть на судне?
- Да, мисс. Сейчас позову капитана, - ответил офицер и скрылся из виду.
Когда тот пришёл, Шарлотта заговорила с ним своим тихим голосом:
- Сударь, я должна завтра отплывать на этом пароходе в Бельгию, мне там предстоит работа гувернантки. Мой поезд надолго задержался и прибыл почти ночью. В Лондоне у меня ни родных, ни знакомых нет и остановиться на ночлег мне негде. Искать гостиницу и блуждать по полутёмным улицам я сочла неприличным. Я Вас умоляю позволить мне переночевать на корабле.
- М-мда … Ну, что же поднимайтесь на палубу и занимайте своё место соответственно билету… Гарри, помоги мисс, - обратился капитан уже к матросу.
В воскресенье она увидела старинные кварталы Брюсселя, а в семь часов вечера вступила в стены пансиона. Супруги Эжер встретили Шарлотту приветливо и просили её располагать их гостиной, как своей, а также предложили помощь в обуздании непослушных учениц.
Зарплата была невелика, часть её уходила на оплату уроков немецкого языка. Ученицы порой казались равнодушными, но чаще им нравилось шалить и угомонить их было не просто. Мистер и мадам Эжер хотели присутствовать на её уроках, при них неугомонные девочки вели себя послушно, но Шарлотте хотелось справиться собственными силами. Она старалась влиять на подопечных лишь манерой беседы с ними и проявляя твёрдость характера. В гостиной Шарлотта появлялась редко, она не хотела надоедать хозяевам своей персоной, ни днём, когда там часто звучала музыка, ни вечером, когда супруги приходили туда вместе с детьми.
Шарлотта регулярно давала уроки английского языка мистеру Эжеру и его шурину. Они старательно и быстро изучали язык и скоро могли уже говорить по-английски довольно прилично. Она старалась научить их высказываться, так как говорят англичане, некоторые неудачные их попытки её потешали.
Из всех обитателей пансиона Шарлотта была расположена лишь к чете Эжер и уважала только их. Остальных она игнорировала. С католичками она не завязала приятельских отношений, ей чужды были их обряды. Каждое воскресенье она ходила в немецкие и английские часовни. И часто уединялась, совершая прогулки по городу. Из Брюсселя уехали её знакомые, и она чувствовала себя одиноко. Шарлотта очень радовалась, получая вести из дома, и становилась подавленной, когда долго не было писем. Родные обычно замалчивали о своём плохом самочувствии, старясь не огорчать её, но она тревожилась за них постоянно. Шарлотта была довольна, что Табби продолжает жить в пасторате, и благодарила отца за его доброту к ней, считая, что он выразил милосердие по отношению к старой, но очень преданной служанке, которой было уже за семьдесят и, которая, безусловно, ослабела, но по-прежнему работает усердно. Жалела, что Хана ушла и теперь помощь Табби легла на плечи хрупкой Эмили.
К своему требовательному педагогу мистеру Эжеру, у которого Шарлотта продолжала брать уроки литературы, она чувствовала безграничное уважение. Её совсем не обижал его строгий тон, когда он делал ей замечания по поводу её ошибок. Она внимала его объяснениям с благодарностью в сердце и восторгалась тому, как он тонко распознаёт достоинства того или иного творения писателя или поэта, как владеет богатством языка, подсказывая ей, как уверенно он держится, что невольно внушает почтение. Ей очень интересно было его слушать. Шарлотта видела в нём наставника, который освещал ей, сокрытую тьмой невежества, истинную суть. И, как он мастерски её доносил! Она понимала, что его строгость на уроках, переходящая в суровую требовательность только на пользу ученицам, в том числе и ей, потому что заставляет относиться серьёзно к выполнению заданий и приучает к вниманию, что гарантирует хорошее усвоение знаний. Для неё, зажатой своей безграничной самокритичностью, мистер Эжер был учителем, с которого надо брать пример. Он умный учитель, пробуждающий у неё ещё большую жажду познания, который не колеблется в выбранном методе обучения.
Обожание профессора Шарлоттой росло. Видеть и слышать его – удовольствие, которое постепенно перерастало в потребность.
Наступили каникулы, все разъехались, ученицы по домам, преподаватели к родственникам, супруги Эжер с детьми к морю. Пять недель кроме Шарлотты в пансионе оставалась ещё одна учительница, француженка, с которой у неё совсем не было общих интересов, и даже её присутствие не только не скрашивало её одиночества, а угнетало.
Печально ходила Шарлотта по комнатам, где не было никого. Тоскливое настроение не давало ни читать, ни писать. Пустота вокруг – пустота в душе. Если бы мистер Эжер остался в пансионе вряд ли отсутствие других обитателей печалило бы Шарлотту. Но она даже себе не хотела признаться в этом. Иногда она гуляла по улицам и переулкам в окрестностях школы, часто ходила на кладбище, к могиле Марты. Новости из дома не радовали, родных огорчало поведение Брануэлла. Он приехал в пасторат на летние каникулы и был очень раздражён. Ни сёстры, ни отец не могли понять причину его недовольства, а он в ответ на расспросы ещё больше злился. Иногда Брануэлла разбирала весёлость, которую тоже никто не мог объяснить, она сменялась унынием, в след шло раздражение на всё и всех.
Патрик Бронте давно задумывался, что ждёт его сына? Ему не удалось получить профессионального образования, не удержался он в железнодорожной конторе, хотя с его умом мог сделать карьеру, но не успел ничего добиться. Что остаётся? Работа гувернёром. И это с его способностями! С его самомнением! Эти мысли тревожили и не давали покоя стареющему отцу. Сколько ему осталось, ведь уже шестьдесят шесть, что будет с детьми? Да, он их вырастил, но не смог помочь им осуществить свои мечты.
Ночь заглядывает мириадами звёзд в окна обширного старинного дома, где царит мёртвая тишина. В конце длинной спальни с рядом аккуратно заправленных кроватей на своей постели лежит мадмуазель Шарлотта, как её здесь называют. Уж, какую ночь она тщетно пытается заснуть.
«Боже Великий, помоги нам! Что происходит с братом? Почему он заставляет страдать папу и сестёр? Энн писала, что Брануэлл очень доволен хозяйкой, так что же его раздражает дома? Бедный папа, он так гордиться сыном, а тот его продолжает разочаровывать. Казалось бы, сейчас, когда его, похоже, устраивает работа, отчего он так несносен с родными? Даже Энн, которая работает с ним в одном и том же семействе не может объяснить, что с Брануэллом происходит. А может… Может она знает или что-нибудь заметила, но не хочет говорить? Вдруг это нас расстроит ещё больше? Но нет, Брануэлл не должен натворить глупостей, он такой славный. Мне с нетерпением хочется узнать, кого или что он ещё нарисовал и какие ещё придумал истории, продолжает ли писать стихи? Эмили расстроена, она всегда старалась с него брать пример и всегда его так ждёт! По-моему, она жалеет, что родилась девочкой, она частенько огорчалась, когда ей запрещала тётя подражать Брануэллу, неизменно повторяя, что девочки должны делать то-то, а мальчики могут делать то-то… Как жалко, что вы, мои родные от меня так далеко! В другой стране! Как хочется увидеть вас! Но я должна терпеть, должна овладеть немецким языком, изучить литературу лучших европейских авторов, чтобы потом, когда вернусь, я смогла чего-то добиться, иначе нельзя, в мои лета будет непростительно… Да благословит Бог серые стены нашего дома! Безопасность, здоровье, счастье и процветание папе, Эмили, Брануэллу, Энн и Табби. Аминь».
Угнетённое состояние подорвало силы Шарлотты, она вынуждена была пролежать в кровати несколько дней и, когда все съехались и в школе открыли новый учебный сезон, Шарлотта ещё ощущала слабость, но настроение её было уже не таким подавленным, как прежде.
В первой половине октября королева Виктория посетила Брюссель. Шарлотта видела её лишь мгновение из окна пансиона. Маленькая, но крепкая и оживлённая дама ехала в окружении солдат. В тот момент, когда Шарлотта могла её наблюдать, та непринуждённо смеялась и весело беседовала с теми, кто её сопровождал. Бельгийцы встречали английскую королеву восторженными криками.
В декабре Шарлотта получила известие из дома, зрение отца значительно ухудшилось и есть опасение, что вскорости его настигнет слепота. Что было делать Шарлотте? Ей так жалко отца!
«Конечно же, я должна заботиться о нём. Надо помочь Эмили, на ней весь дом. Придётся уехать. Что же, возможно пора. Я изучила то, что хотела. Немного досадно, что теряю, в общем-то, неплохое место. Но папа, дорогой папа, как я хочу облегчить твои страдания! Надо ехать, ехать непременно. И всё же грустно покидать пансион. Теперь я вряд ли вернусь. Я благодарна мистеру и мадам Эжер, они столько мне дали. Я уеду, и больше никогда мы не увидимся. Как грустно!»
Шарлотта обратилась к супругам Эжер, прося расчёт. Они предположили, что она устала, и попытались отговорить её, убеждая, что скоро Рождество, каникулы, она отдохнёт и всё наладиться. Но, когда узнали, что отец слепнет и поэтому она вынуждена уехать, они уступили её просьбе.
Двадцать девятого декабря Шарлотта получила диплом от мистера Эжера с городской печатью Брюсселя, удостоверяющий, что она окончила курс изучения французского языка, освоила грамматику и его состав и может вести обучение. Перед отъездом Шарлотта попрощалась со своими ученицами, которых считала флегматичными, в особенности в отношении себя и была приятно удивлена их искреннему огорчению, что она их покидает. Шарлотта, оставляя пансион, еле-еле сдерживалась, чтобы не разрыдаться, она предчувствовала, что уезжает отсюда навсегда.
Второго января она приехала в Хауорт. Родной городок после блистательного Брюсселя теперь показался ей крохотным, скучным и унылым. Вопреки ожиданию, не обрадовали и родные стены дома, серые и угрюмые.
Приезду Шарлотты, конечно же, были рады и, даже Энн и Брануэлл получили короткий отпуск, чтобы повидаться с сестрой. Молодые Бронте не могли тотчас приступить к организации собственной школы. Брануэлл желал работать у Робинсонов, он говорил:
- Меня устраивает там многое. Хозяин дома болен, можно сказать, прикован к постели, и практически не вмешивается в дело воспитания детей, которым руководит его супруга. Она добра, деликатна и внимательна.
Когда Энн услышала, что её хозяйка добра, по её лицу скользнула гримаса недовольства и сомнения, она не питала к ней восторженной благодарности и благоговения, но на своём опыте знала, что бывают гораздо хуже. Тем временем Брануэлл продолжал:
- Мальчики послушны. Конечно же, гувернёр — это не то, к чему всегда стремилась моя душа, но воспитывать детей благородное занятие.
«Но не благодарное», - подумала Шарлотта.
- Я бы хотел вернуться к Робинсонам, и даже не прочь там пробыть несколько лет, - эти слова удивили сестёр, и они вопросительно посмотрели на брата. – Чтобы гордиться детьми, которых ты учил и наставлял, - поспешил добавить Брануэлл.
«Значит в нашем деле брат не помощник, - размышляла Эмили. – Скорей всего организовывать школу придётся Шарлотте».
- Я тоже, пожалуй, вернусь к Робинсонам. Я уже привыкла к своим ученицам, а они, похоже, ко мне, во всяком случае, мы ладим друг с другом, а это, вы сами знаете, случается не часто. Видно хлопоты, связанные со школой падут на вас, сестрички.
- Верней всего, что этим придётся заняться мне, - произнесла Шарлотта, не забывая о долге старшей сестры и учитывая характеры младших. – Но пока следует повременить, надо помочь Эмили и Табби по дому, уделить время слепнущему отцу. Я думаю, - обратилась Шарлотта к Энн и Брануэллу, - не стоит отказываться от места, пока наша школа только в проекте. А, вот, когда у нас появятся ученицы, тогда, чем у чужих людей жить, лучше дома и работать на себя.
Полностью книгу можно почитать наа ЛитРес