Запад выстрелил себе в ногу: введённые против России санкции сыграли нам на пользу. Страна не только укрепила свои позиции в мире как крупного экспортёра, наладив собственное товаропроизводство, но и улучшила свои торгово-экономические отношения с другими странами-союзниками. Впрочем, везде есть нюансы.
ЕС одобрил 11-й пакет санкций против России. Теперь бывшие партнёры запретили экспорт автомобилей класса люкс на территорию России. Причём не только новых, но и подержанных моделей, а также электро-и гибридных автомобилей.
В МИД России в ответ на это только улыбнулись. По мнению официального представителя МИД России Марии Захаровой, хоть западники и утверждают, что эти их действия направлены на "стратегическое поражение России и сдерживание КНР", но ни к чему другому, кроме как к росту отечественного автопрома с использованием китайских деталей, это привести не может. Она пошутила, что "с сыром эксперимент нам понравился, теперь нам нужен хороший автопром".
Благодаря санкциям Россия стала одним из крупнейших экспортёров сыра в мире. С 2014 года Москва увеличила производство российского сыра в полтора раза, а доля отечественных производителей на внутреннем рынка выросла до 75% по итогам прошлого 2022-го. И с каждым годом количество экспортируемых товаров продовольствия только увеличивается. Это вина, сыры, мясо, овощи, крупы.
Что же касается авиа- и машинной промышленности, то там пока не всё так гладко. Многие эксперты в эфире Царьграда говорили о том, что ситуация в авиационной отрасли осложнена отсутствием оригинальных деталей от производителей. Это ставит под вопрос использование самолётов западного производства. Но и альтернативы пока не нашли.
Можно ли как-то обойти санкции? Способна ли Россия нарастить свой промышленный и производственный потенциал? Кто или что этому мешает? Эти вопросы ведущий "Первого русского" Юрий Пронько задал академику Российской академии наук Сергею Глазьеву в программе "Царьград. Главное".
Запад стремится изолировать Россию
Юрий Пронько. Одна из главных целей Запада, помимо военной составляющей, это тотальная изоляция России. Можно ли, глядя на участников, например, прошедшего Петербургского международного экономического форума (ПМЭФ), на то, что здесь представлены люди, бизнесмены, политики из 130 стран, сказать, что Запад потерпел фиаско?
Сергей Глазьев. Конечно. Запад, во-первых, географически потерпел фиаско. Как любит говорить наш президент Владимир Путин, "он выстрелил себе в ногу". Потому что санкции подтолкнули Россию к переориентации на Восток и Юг.
Если брать наш Евразийский экономический союз, у нас доля западных стран в торговле за один год упала на 13%. А доля стран Азии выросла на 13%. И также мы наблюдаем симметричное переформатирование внешней торговли на Юг и Восток, где открываем для себя старые, забытые и уже новые возможности.
В советское время торговля с Индией была в 10 раз больше, чем сейчас. Поэтому наша зависимость от Запада — это следствие деградации нашей промышленности. К нам хлынуло огромное количество дешёвых импортных товаров. А огромный перепад цен на сырьё стимулировал экспортную ориентацию сырьевых отраслей.
Тогда наша экономика была разорвана фактически на два контура. Сырьевой контур давал сверхприбыль, ориентируясь на западные рынки, а внутренний контур обрабатывающей промышленности получал низкую прибыль, ориентируясь на те ниши, которые удавалось сохранить, конкурируя с дешёвым импортом с Запада.
Кроме того, Советский Союз торговал с Индией. В основном машинами и оборудованием. С Китаем, кстати, тоже. Мы там строили заводы. Но сейчас наше возвращение другое. И технологическая ситуация другая. А торговля по-прежнему, к сожалению, сырьевая. Но я считаю, это начало большого разворота.
Наш бизнес, появившийся после распада Советского Союза, практически не знаком с Индией и плохо знает Китай. Но сейчас идёт наработка информационных взаимосвязей, контактов. И я уверен, что эти темпы роста будут дальше нарастать. За один только год мы вышли на трёхкратный рост с Индией. Это потрясающий результат. Но в основном за счет экспорта российского сырья. Импорт из Индии вырос немного — процентов на десять. С Китаем вошли в устойчивый рост по товарообороту — порядка 30% каждый год. И эта тенденция будет продолжаться.
Для нас ещё не раскрыт потенциал АСЕАН. Здесь торговля замерла. По той причине, что эти страны менее самостоятельны с точки зрения платёжно-финансовых технологий. Они привыкли работать в долларах. И наш переход на национальные валюты требует времени для адаптации. Но я думаю, что это очень скоро произойдёт. Особенно если Центробанк всё-таки развернёт проект цифрового рубля в сторону внешней торговли и инвестиций, а не только для депозитов.
— Но как-то это Центробанк особо не продвигает.
— Ну, если Центробанк не будет предлагать цифровой рубль, который было бы удобно использовать для международных расчётов через блокчейн, минуя банковскую систему, то будут проблемы.
Банки боятся санкций
— То есть тогда нейтрализуется зависимость от SWIFT?
— Ну, конечно. Ведь главная наша проблема — это подверженность банков санкциям.
Все банки боятся санкций. Платежи и расчёты идут через банки. И страны АСЕАН — это яркий пример. Мы могли бы в 10 раз увеличить торговлю, если бы они принимали нашу валюту и работали с нашими банками, пользуясь нашими страховыми компаниями. И для них всё это в диковинку. Потребуется время, чтобы это понять. Но если мы используем традиционные платёжные технологии (через банки), то как только появляется где-то доллар или евро, транзакция останавливается.
Все банки находятся под надзором. Даже если мы работаем в национальных валютах, они всё равно делают международную отчётность по борьбе с отмыванием денег, и американцы всё это видят. А переход на блокчейн и использование цифровых валют делают нас практически неуязвимыми в отношении возможности платежей и расчётов. Так что эта зависимость от западной политической элиты, я бы сказал, нейтрализована практически полностью высокой адаптацией нашего Евразийского экономического союза. Который, во-первых, позволяет через расширение кооперации и рост взаимной торговли компенсировать падение импорта.
Мы видим, что наши партнёры по Евразийскому союзу активно встраиваются в кооперацию с Россией. У Армении двухзначные темпы роста — более 10%, Киргизия приближается к этим темпам роста, у Казахстана устойчивые 5%. И мы бы тоже, кстати, могли бы иметь 8%, если бы Центробанк не перегрелся от собственных моделей, не адекватных реальности, и не решил, что наша экономика перегрета. Потому что она не упала, так как хотелось Вашингтону.
— Да, они всё чаще и чаще об этом заявляют.
— Но она и не выросла. А если говорить про внешнюю торговлю, то мы практически компенсировали падение импорта. В этом году мы уже полностью выходим на восстановление. Наш торговый баланс восстановился за счёт смены географии. Причём довольно полноценно. Хотя мы имеем определённую плату вследствие всевозможных скидок, которые приходится делать нашим экспортёрам, чтобы пробить себе новые рынки. Но это временные транзакционные издержки. Я думаю, что они тоже будут быстро преодолены.
Возможность импортозамещения пока используется слабо. Для того чтобы нам трансформировать санкции в экономический рост, нужны кредиты. И ложное представление ЦБ о том, что у нас перегрета экономика, вызывает уже не смех, а слёзы. Потому что происходящее полностью доказывает правоту нашей позиции, основанной на понимании механизмов денежного обращения.
Когда денег в экономике не хватает для связывания ресурсов, их увеличение ведёт к снижению инфляции. Это то, что мы сегодня видим. А если растёт денежная масса, то инфляция снижается, поскольку загружаются свободные производственные мощности. Мощности в машиностроении были загружены на 30-40%. Поэтому мы видим взрывной рост в тех регионах, где сильна машиностроительная база.
У России нет ограничений для роста
— Мы говорим об имеющихся мощностях?
— Об имеющихся мощностях, да. В среднем загрузка мощностей составляет где-то 65%. То есть мы могли бы поднять выпуск продукции на треть. А у ЦБ перегрев в голове по их моделям, которым их научил Валютный фонд. Это модели, которые абсолютно не адекватны реальности. Ими пользовались студенты лет 50 назад и сейчас никто всерьёз не рассматривает. Они связывают потенциал выпуска продукции с безработицей.
Когда денежная политика ориентируется на показатели официальной безработицы, по этим моделям получается, что потенциал выпуска маленький. Потому что безработица низкая. Но труд это не единственный фактор. Есть капитал. По капиталу загрузка, как я уже сказал, 65%. Да, на предприятиях имеется скрытая безработица. Кроме того, у нас есть общий рынок труда, который они не учитывают. И огромный приток квалифицированных людей с Украины. Многие, вообще-то, из Европы к нам возвращаются. Поэтому идёт двусторонний поток.
У нас нет ограничений для роста ни по капиталу, ни по производственным фондам, ни по труду. В отдельных нишах квалифицированного труда мы натыкаемся на ограничения. Но через два-три года они будут преодолены за счёт подготовки молодёжи. По ресурсам у нас нет вообще никаких ограничений. Мы можем поднять производство в разы на нашей ресурсной базе. Около 70% наших ресурсов утекает в непереработанном виде за рубеж. Потенциал роста огромный с точки зрения возможностей производства. А с точки зрения спроса — европейцы ушли. А это четверть рынка на готовой продукции.
— Беспрецедентные возможности.
— У нас нет ограничений для экономического, взрывного экономического роста ни с точки зрения предложения, ни с точки зрения спроса. Дайте ещё кредиты промышленности, и она будет дальше наращивать выпуск товаров, а инфляция будет снижаться. Так же как в Китае в период бурного экономического роста — когда денежная масса росла на 40% в год. Это не приводило к инфляции. Потому что загружалось всё больше ресурсов: свободная рабочая сила, огромные стройки и так далее. И это ускоряющееся, нарастающее предложение товаров полностью нейтрализовывало инфляционные эффекты роста денежной массы.
Сотрудничество с Пекином
— Сергей Юрьевич, вы вспомнили Китай. Представители КНР во время Петербургского форума заявили, что несмотря на возможное ужесточение антироссийских русофобских санкций, Китай не намерен сворачивать, он намерен только наращивать взаимовыгодную торговлю и сотрудничество. Однако существуют серьёзные опасения, что такие страны-партнёры, как Турция, ОАЭ, Казахстан, будут испытывать возрастающее давление. И им придётся, что называется, определяться. Вот, на ваш взгляд, насколько велики эти риски?
— Надо дифференцировать эту проблему. Есть политически враждебная нам западная элита. А есть бизнес на Западе, который страдает от того, что…
— Западный бизнес?
— Да, западный бизнес. Его бьют. Бизнес пытается компенсировать как-то свои потери, используя третьи страны для обхода санкций. И в третьих странах в этом видят большую выгоду. Так, рост товарооборота с Турцией стал выше в два раза, как и с Ираном. Ну, Иран ладно, они не чувствительны к санкциям. А Турция — член НАТО, как известно. И руководство Турции, в общем-то, к нам относится по-партнёрски. Но есть проблемы микроуровня. И санкционеры в лице западных регуляторов насылают своих эмиссаров, которые начинают проверять банки.
— А там, где тяжело, госсекретарь Энтони Блинкен сам летит.
— Да, и политическое руководство этих стран, входящих в западный союз, не может им запретить. Они в рамках одной политико-экономической системы.
Поэтому и приезжают проверки американского Казначейства, Комиссии по ценным бумагам, Финмониторинга и начинают просеивать все платёжные расчётные документы, к которым у них есть доступ. И видят, где, с их точки зрения, идёт нарушение санкций. Они же и наказывают банки.
Политическое руководство дружественных нам стран, конечно, не будет вводить никакие санкции. Но это вовсе не значит, что не будет барьеров. Потому что возникает давление на конкретный коммерческий банк. И банк приходит к правительству и говорит: что мне делать? Либо прекращать расчёты с Россией, либо вы мне компенсируете штрафы. Потому что штрафы будут изыматься автоматически. У них это отработано ещё на Иране. И ни одна структура, работающая в мировом пространстве, использующая доллар и евро, не скроется.
То же самое с Китаем. У Китая довольно большие связи с США. Большинство китайских корпораций работают с западным рынком. Поэтому объективно они подвержены санкциям, минуя китайское руководство и китайское правительство. А если крупного хозяйственного руководителя в КНР оштрафуют, кто ему компенсирует потери? А если это госпредприятие, то ему придётся отвечать. И это вопрос ребром. Ситуация сложная. Для того чтобы эти санкции обходить, нам нужно создавать сетевые структуры.
— То есть проблемы есть?
— Проблемы, конечно, есть. И самое уязвимое место — это банки. Потому что они очень открытые и сливают всю информацию в Швейцарию. Там уже Банк международных расчётов всё собирает и отслеживает. А под предлогом борьбы с отмыванием денег видит и нарушение санкций. Поэтому чтобы себя обезопасить, нам нужно, конечно, перейти на национальные валюты.
Этот процесс идёт очень быстро. Внутри Евразийского союза мы практически перешли на рубли. Но если ЦБ не будет вводить цифровой рубль, который можно использовать в блокчейне, то мы автоматом будем переходить на другие иностранные валюты. Доллар, например, заменит юань. Что уже и происходит. И рупия в какой-то степени станет более открытой, когда мы научимся с ней работать.
— Пока не очень получается.
— У нас есть возможность сделать рубль действительно мировой резервной валютой в регионе наших торгово-экономических связей.
Сделать рубль устойчивой валютой
— То есть это не просто комплементарные высказывания, а это реальность, которую мы можем получить?
— Да, это реальность. Но мы не можем это сделать через банки. Нам нужен цифровой рубль, который будет задействован в международных расчётах. Который будет востребован.
Если мы будем дальше следовать логике нашего президента, переходя на рубль по экспорту сырья, то, конечно, все наши партнёры будут накапливать рубли для оплаты поставок нашего сырья. Рубль автоматом станет резервной валютой и для торговли в Евразийском союзе, и по всей Азии. Но для этого его нужно оцифровать по-настоящему. И дать возможность хозяйствующим субъектам брать цифровые рубли. То есть занимать в них, рассчитываться в них и инвестировать.
Государство в этом очень заинтересовано, кстати. Потому что это всё программы поддержки инвестиций и льготные инструменты. Если мы дойдём наконец до целевого кредитования и у нас будет цифровой рубль, то контролирующие органы будут видеть, куда он идёт. И блокировать несанкционированное использование рубля и его утечку.
На мой взгляд, это очень правильный инструмент для отслеживания целевого назначения денег. И так деньги можно создавать целевым образом для тех или иных нужд.
— Но, встречаясь с представителями ЦБ, я от них этого не слышал. У них депозиты в цифровом рубле. Я, честно говоря, даже растерян.
— Они действуют не своим умом. Они живут умом МВФ. А МВФ заряжает американское Казначейство. Методология МВФ — это американский продукт. Он служит американским интересам. МВФ — это не партнёр для экономического роста. Это такой надзорно-полицейский орган, который отслеживает интересы западных корпораций.
— Так и есть.
— Но нам-то зачем он нужен? Мы сейчас от них никак не зависим. Мы им даже ничего не должны. Они нам теперь должны. Так что денежным властям нужно смелее, конечно, двигаться в сторону цифровых инструментов.
Во-первых, назрел вопрос по созданию новой международной расчётной валюты. И она тоже должна быть цифровая. Во-вторых, нужны цифровые технологии. Я думаю, что на встрече глав БРИКС в Южной Африке этот вопрос будет в повестке. Может быть, в следующем году, когда Россия будет председателем, мы смогли бы провести международную конференцию по учреждению новой мировой валюты для стран БРИКС. А отсюда — и стран ШОС.
Мир проходит колоссальные трансформации, связанные со сменой мирохозяйственных укладов. Чтобы нам быть в ядре, а не остаться на периферии, нужно брать инициативу в свои руки.
Запад продолжит давить
— Но Запад тем не менее будет продолжать давить? Сомнений в этом нет.
— По нашим долгосрочным прогнозам смены мирохозяйственных укладов, которые мы делали ещё 10-15 лет назад, всё пока развивается именно так, как было спрогнозировано.
Сейчас мы близки к апогею переходного процесса. Наши расчёты показывают, что самый драматический момент противостояния будет 2024-2025 год. И даже 2023 год. Собственно говоря, вы видите, что гибридная мировая война обостряется. Но это обострение не может длиться бесконечно. Через год-два превосходство Юго-Восточной Азии над Западом достигнет таких масштабов, и люди поймут, что дальше пытаться навязывать свою гегемонию — себе дороже. Бесполезно!
Обратите внимание: все те инструменты, которые они задействовали против нас, работают реально против них. А мы разворачиваемся на Восток и Юг и усиливаем новый центр мировой экономики. Так, отрыв Юго-Восточной Азии от Запада нарастает. Их санкции работают в этом направлении. И работают против них.
— И это будет усиливаться?
— Конечно! Пройдёт очередной политический цикл, там к власти придут более здравомыслящие люди, и у них пойдёт переосмысление. О том, что они не только с нами ничего не могут сделать, а вообще с миром. Их открыто посылают, как вы правильно сказали. Они требуют ввести санкции, а в ОАЭ вывешивается на центральном небоскрёбе наш флаг. И это ответ американцам, что они должны уважать национальный суверенитет и новый мирохозяйственный уклад. Который, по сути, восстанавливает значение национальных суверенитетов.
Мир становится более разнообразным. Развал Pax Americana не будет означать, что появится какой-то новый гегемон.
— Не означает.
— Да. По нашим прогнозам, национальный суверенитет будет восстановлен. Это означает, что будет восстановлено международное право. Будут большие и разнообразные сети разных организаций. Не будет такой тотальной либеральной глобализации. Каждое государство будет само определять особенности валютного регулирования.
А нам, чтобы снизить транзакционные издержки, нужно формировать новую валютно-финансовую архитектуру, с новой мировой валютой. У нас есть соответствующая модель, привязанная к корзине национальных валют стран-участниц и к корзине биржевых товаров. Это и стабилизирует нам цены, и создаст возможности для общего биржевого рынка.
В общем, что делать понятно. Но, как всегда, тормозит наш Центробанк.
— Спасибо!