Посвящается доблестному 44-му Нижегородскому драгунскому полку, русским воинам, павшим за Отечество, и их родственникам
Весной 1815 г. Нижегородский драгунский полк, собранный на площади в Карагаче – своей штаб-квартире – был разделен на семь равных частей, и таким образом составил семь эскадронов, хотя и далеко не комплектных: вместо положенных 20 рядов во взводах было всего по 12. Некомплект был пополнен гораздо позднее, а сейчас с переформированием полка торопи-лись, так как присутствие грузинского царевича Александра в горах, смеж-ных с Хевсурией, все еще продолжало «будоражить» население. То и дело доходили слухи, что он готовится к новому вторжению в Грузию, и эти слу-хи приводили к усилению мелких набегов лезгин. Но эти первые партии, прорывавшиеся за Алазань, были встречены нашими Нижегородцами и понесли большие потери, которые отбили охоту к набегам и у других.
11 июля 1815 года, когда полк уже перешел из Караагача на летнюю стоян-ку,в лагерь дали знать, что верстах в тридцати, у Танычинских бродов, пере-правилась конная партия лезгин около 300 человек, и двигается в Сигнах-ский уезд. Командир полка Саликов выслал туда 1-й эскадрон штабс-капи-тана Маркова, а штабс-капитану Грабовскому с пешим полуэскадроном драгун и с командой кабардинских охотников приказал как можно скорее занять Танычинский брод, чтобы отрезать горцам отступление. По его со-ображениям последние никак не могли на обратном пути миновать этого брода, и в независимости от результатов рейда Маркова лезгины в любом случае должны были попасть на засаду Грабовского. Вдобавок на помощь последнему был отправлен еще и конный полуэскадрон Нижегородского полка с поручиком Дьяковым.
Марков, однако, действовал «очень успешно. Его разведчики сначала напа-ли на след большой конной партии, а на рассвете 12 июля уже увидели ее недалеко от Сигнахи. Лезгины расположились на горе», и, зная, что в бли-жайших окрестностях нигде нет русских отрядов, преспокойно отдыхали, не выставив даже пикетов.
Драгуны, проскакав глубокой ложбиной, «вынырнули из предрассветного тумана никем не замеченные, но атаковать лезгин в крутую гору после длительного перехода казалось сильно затруднительным, а спешиться – значило дать неприятелю драгоценное время для того, чтобы уйти, или приготовиться к обороне». Марков выбрал первое. Поднявшись в лагерь и рассыпавшись по всему бивуаку, драгуны застали неприятеля еще спящим. Рядовой Иван Бабкин один положил на месте десяток лезгин – но тут шаль-ная пуля, перебившая ногу, сбросила его самого с лошади; юнкер Марков, брат эскадронного командира, тоже изрубил двоих, а третьего опрокинул вместе с конем и взял в плен. Противник побежал, но утомленный эскад-рон не мог преследовать бегущих, да Марков и не считал это необходи-мым, зная, что на Алазани их поджидает Грабовский.
Грабовский весь день ожидал их появления, но лезгины, прячась днем по буеракам, только ночью, вместе с туманом, спустились к Алазани. Обнару-жив засаду, начавшую их обстрел, они кинулись на Муганлы, где также бы-ла переправа. Но Грабовский предвидел и такое развитие событий и при-нял меры. Полуэскадрон Дьякова бросился вослед и, после бешеной ска-чки, настиг их недалеко от Алазани. Пока Нижегородцы рубили задних, передние уже достигли берега – и вдруг отшатнулись назад, встреченные мощным залпом. Это был Грабовский, успевший передвинуться сюда от Танычинских бродов. Положение лезгин становилось отчаянным, обычное мужество покинуло их – только этим можно объяснить, наверное, характер последовавшей кровавой свалки. Официальные полковые документы гово-рят, что младший вахмистр Степан Емельянов, спасая своего эскадронного командира, заколол штыком десять лезгин, а унтер-офицер Тимашенко и рядовой Федор Чернов вдвоем изрубили одиннадцать.
Откинутые от брода, лезгины стали бросаться в Алазань где попало, разби-ваясь об острые камни, других настигали пули – река запрудилась трупами.
Уже ночью Грабовский, двигающийся берегом на Танычинский брод, заме-тил на другой стороне реки какие-то огни. Всмотревшись, решили, что это лезгины. Тогда полуэскадрон Дьякова тихо перешел Алазань и напал на остатки той партии, которая была только что разбита под Муганлами. В темноте ночи лезгины успели бежать, и драгуны привезли с собой только девять голов.
С донесением о своих удачных действиях Грабовский послал в Караагач драгуна Мартына Андрейцова, который, проезжая Ширакскую степь, нео-жиданно увидел двух конных лезгин. Судя по свежим лошадям, они при-надлежали к новой, еще не известной партии. Поэтому Андрейцов, долго не раздумывая, кинулся на них сам и положил одного ударом сабли, а другого, обратившегося в бегство, свалил пулей; затем он поймал их лоша-дей, сунул в торока (ремешки сзади седла) две головы, и, прискакав в Кара-агач, поднял тревогу. Саликов выслал на разведку 4-й эскадрон Щербакова.
Из опросов жителей Щербаков узнал, что 70 конных лезгин спустились с гор под предводительством известного Омара, которого, по словам горцев, по отваге и счастливому везению не превосходил никто. Но на этот раз вышло по-другому.
Щербаков настиг партию 16 июля, отбросил ее к Алазани и погнал прямо на Танычинский брод, где все еще стоял Грабовский. Встреченные залпом, они кинулись было в шашки, рассчитывая смять эту кучку пеших людей, за-городивших им дорогу, но в это самое время с тыла на них опять налетел эскадрон Щербакова. Лезгины повернули коней, чтобы встретить новых противников, но, охваченные со всех сторон, они все сложили здесь свои головы: в руках драгун осталось 66 тел, а труп Омара отослан был в Караагач.
Трудно поверить, но во всех этих столкновениях и при таких потерях не-приятеля, Нижегородцы, по официальным донесениям, лишились только 4-х человек ранеными и 16-ти лошадей убитыми.
Главнокомандующий по достоинству оценил эти «молодецкие» дела: Гра-бовскому был пожалован чин капитана и Владимирский крест; Владимир-ский же крест получили капитан Щербаков и штабс-капитан Марков; пору-чик Дьяков произведен в штабс-капитаны, а юнкер Марков произведен в офицеры. Семь знаков отличия Военного ордена было пожаловано ниж-ним чинам.
Поражения лезгин за последние дни были «таким неслыханным и неверо-ятным делом, что в горах только и было, что разговоров о драгунах. Коли-чество готовых сложить голову за царевича Александра поубавилось», и он начал думать о побеге в Персию. И слухи эти были так устойчивы, что Ни-жегородские эскадроны всю осень по очереди ходили за Алазань, надеясь перехватить царевича на самой границе.
Так закончился 1815 год и вместе с ним командование Саликова, ознамено-ванное такими блестящими делами на Алазани. В феврале 1816 года после-довал высочайший приказ, которым командиром Нижегородского полка был назначен полковник Климовский, а Саликов возвращался к своей прежней должности эскадронного командира.
*
Новый командир Нижегородского полка полковник Климовский прибыл в Караагач в августе 1816 года. Это был старый гвардейский драгун с репута-цией отличного боевого офицера, заслужившего ее в наполеоновских вой-нах. Еще более «удачным обстоятельством» для полка было то, что назна-чение это произошло непосредственно по окончании войн, когда в рус-ской армии только начинала еще вводиться новая система строевого обу-чения, расходившаяся с истинными боевыми требованиями. Наудачу, «нап-равление это, которое могло печально отразиться на полку, находящемся в условиях вечной войны, оказалось чуждым и самому Климовскому. Забро-шенный в глухую Кахетию, на рубежи вражеской земли, полк был далеко от центра реформ, и как пришел на Кавказ «екатерининским» полком, так и оставался им до последних выстрелов Кавказской войны. Это был полк, ли-шенный внешнего блеска, сидевший на некрасивых, не очень выезженных, с манежной точки зрения, степняках, не «вызубривший» сложные уставные построения. Но зато смелый, быстрый, решительный и «твердый, как кремень».
*
О Климовском современники отзывались как о «лихом командире и отлич-ном товарище». Но вот генерал Н.Н.Муравьев-Карсский, получивший это почетное прозвище за взятие Карса во время Крымской войны и познако-мившийся с Климовским во время наполеоновских войн, называл его в своих Записках «горланом» и писал, что, командуя Нижегородским полком, «он отличался мотовством и пьянством».
Согласиться с таким отзывом, по здравому размышлению, сложно. Мог ли быть дан под команду «пьянице и моту» один из лучших русских полков? Который непрерывно ведет боевые действия, да не где-нибудь, а на «поги-бельном», как тогда говорили, Кавказе! Который всегда и постоянно нахо-дится в состоянии повышенной боеготовности? Может ли быть такое?
Оценка Муравьева «грешит резкостью и преувеличением, как, впрочем, и все отзывы Муравьева о лицах, с которыми ему довелось встречаться».
ККлимовский никогда «не был ни пьяницей, ни мотом в прямом понима-нии этих слов. Но он был типичным представителем офицера той эпохи, любившим веселые товарищеские сборища и кутежи, при которых нередко «пускалась ребром последняя копейка». На Кавказе он вел тот же образ жизни, к которому привык в гвардейских драгунах.
… Впереди будет еще один интересный боевой эпизод, и тоже с участием офицера нашего Нижегородского полка, произошедший из-за резкости и невыдержанности генерала Муравьева.
*
Случилось так, что именно в командование Климовского среди Нижего-родцев появился князь Александр Герсеванович Чавчавадзе, представитель знаменитого рода грузинских князей, составивших Нижегородскую полко-вую офицерскую династию из семи человек, и на протяжении нескольких десятилетий XIX века вообще давших русской армии восемь генералов, а с ним – возможность сближения с грузинским обществом, чего, наверное, и должны были бы желать заброшенные в чуждый им край русские офице-ры. «Из всех национальностей, вошедших в круг нашего отечества – гово-рил один военный писатель – не найти нигде русскому человеку столь иск-ренней и братской дружбы, как в молодецком сердце грузина. И Русь, и Грузия подружились еще в дни общей скорби, когда с поникшим челом но-сили ясак в Золотую орду. А дружба, завязанная в общем несчастии, глубо-ка и несокрушима, как братство».
*
Назначение Климовского совпало с началом нового периода русского владычества на Кавказе с его великими последствиями: во главе Кавказ-ского края становится Ермолов.
Имя его не было «чуждо» Нижегородцам: начиная военную службу, Ермолов в 1792 г. 15 летним юношей был зачислен в Нижегородский драгунский полк. Но на боевую историю полка его назначение главноко-мандующим Кавказским краем большого влияния не имело.
Нижегородский полк стоял в Кахетии: идти с войсками вглубь лезгизстан-ских гор, с одной стороны не хватало сил, с другой – лезгины не давали повода, так как после испытанных ими поражений они сделались гораздо миролюбивее. Наступившее здесь затишье нарушалось только мелкими разбоями, все предосторожности против которых по природным условиям местности и по самому укладу жизни горцев были бессильны, а военные экспедиции бесполезны.
Такие «эксцессы» не миновали и наших Нижегородцев, «драматичными и кровавыми эпизодами врываясь в их мирную жизнь»…